Geum.ru

Два года до описываемых событий

Вид материалаДокументы
Подобный материал:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   ...   22

– Я верю, что помогу очиститься вашим душам! Я делаю это ради вас, люди! Ради всех вас! – Девушка подошла к столу, и в ее руке вспыхнул огонек зажигалки. – Этот город болен. Этот город грешен. Они делают его таким! Они превратили Третий Рим в Содом и Гоморру! Они тянут свои грязные лапы к Церкви, но этого не будет. – Нина повернулась к Осиновскому и очень-очень тихо, так, что ни один прибор не смог записать ее слова, произнесла: – У тебя еще есть шанс, Боря.

На мгновение оторопевшему Осиновскому показалось, что он слышит голос Глеба.

И Нина поднесла зажигалку к своему лицу…

В официальных полицейских отчетах было указано, что самосожжение гражданки Топорковой было совершено на почве религиозного фанатизма. Не установленным способом ей удалось пронести на пресс-конференцию емкость с не установленной горючей жидкостью, вылить ее на себя, а затем поджечь. Попытки сбить пламя не увенчались успехом, смерть наступила от многочисленных ожогов, пострадало сто процентов кожного покрова. Официальные эксперты не могли написать то, о чем говорили свидетели. Они не могли указать, что гражданка Топоркова не приносила в зал не установленную жидкость и уж тем более не выливала ее на себя.

И что огонь, мгновенно охвативший все тело девушки, вряд ли бы удалось погасить.

Да никто и не пытался. Потрясенные неожиданной речью и ужасающим финалом люди просто смотрели, как в самом центре парадного зала “Соединенного общественного банка” умирает красивая девушка.

К каждому человеку можно найти ключик. Один спокойно пытает людей, но не выносит вида мучающейся собачки, другой способен переступить через родителей и детей, но струйка крови из собственного носа ввергает его в истерику, третий… Глебу хватило одной беседы, чтобы понять, как нанести удар по Осиновскому. Прицельный и безжалостный удар, отправивший Бориса в глубокий нокаут.

– Водки! – Осиновский не дрожал, его трясло. – Кселиман! Водки!

Помощник аккуратно закрыл дверь кабинета.

– Где водка, падла?!

– Борис Иосифович, у меня очень срочное сообщение.

– Потом! – Осиновский торопливо распахнул бар и налил себе стакан водки. Горлышко бутылки нервно стучало о хрусталь. – Ты видел? …, ты видел?! Эта сука улыбалась! …, она улыбалась!! Она чиркнула зажигалкой и улыбалась!!! Да что он за человек? Ты видел, как эта сука улыбалась?

– Видел, – невозмутимо подтвердил Кселиман.

– …, да ни … ты не видел, падла! Эта сука горела и улыбалась!! – Борис выпил. Жадно, торопливо, дрожа, водка текла по подбородку, но Осиновский не обращал на это внимания. – …, она пришла, чтобы сгореть на моих глазах. Глеб велел, и она пришла.

– Борис Иосифович, у меня ОЧЕНЬ срочное сообщение, – напомнил помощник.

– Да пошел ты… – Осиновский вырвал из его рук лист бумаги. – Что за …?

Строчки плясали перед глазами.

“Настоящим сообщаем… открыто уголовное дело… Налоговая полиция провела выемку документов на ООО “Краснознаменский завод”… Крупные хищения и мошенничество… Арестованы все топ-менеджеры предприятия…”

Краснознаменский машиностроительный? Жемчужина его империи?

Осиновский упал в кресло:

– Как эти гады посмели?

– Губернатор области провел пресс-конференцию и заявил, что лично ознакомился с собранными налоговиками материалами и нашел их достоверными. Главный бухгалтер начал давать признательные показания. – Кселиман помолчал. – Они вскрыли все наши финансовые схемы.

– Это Глеб, – прошептал Борис. – Это Глеб. Со всех сторон Глеб!!

– Не сомневаюсь, – сухо подтвердил помощник.

– Где этот дурак Феофан?

– Уехал…

– Ах, да… – В памяти всплыл пулей вылетевший из зала митрополит. – У него свои проблемы, контрабандист хренов… – Дрожали руки, дрожали губы, неистово билось сердце. Ценой титанических усилий Осиновский попытался сосредоточиться, но получилось не очень. – Глеб хочет войны? Ладно, … с ним! Будет война! – Но уверенности в истеричном голосе Бориса не чувствовалось. – Будет ему война!!

Телефонный звонок оборвал храбрую речь на полуслове. Осиновский замолчал, пару секунд таращился на телефон и буркнул:

– Меня нет.

Кселиман снял трубку, послущал и посмотрел на хозяина:

– Это Глеб.

– Черт! – Борис осторожно, словно взведенную гранату, взял трубку и приложил ее к уху. Его руки заметно дрожали. – Да?

– Как я уже говорил, я не злопамятен. – Голос Сухорукова был спокоен, даже отстранен. – В качестве наказания за причиненные неудобства ты проведешь ближайший месяц за границей. И лишишься Краснознаменского завода. Все. Чтобы к вечеру духу твоего в стране не было.

Осиновский долго, целую минуту, слушал короткие гудки, затем бросил трубку на стол и перевел взгляд на помощника.

– Я хочу… – И, резко замолчав, рухнул в кресло.

Кселиман менялся на глазах. Его лицо, его фигура задрожали, расплылись, потеряли очертания, словно их мяли невидимые руки кошмарного скульптора. Лицо сползло на живот, плечи поглотили голову, ноги укоротились, и через несколько секунд помощник Осиновского исчез, уступив место лысому карлику с оттопыренными ушами и необычайно длинными руками.

– Значит, так, Боря, – неприятно улыбнулся маленький. – Как твой советник, я рекомендую незамедлительно выполнить полученные от Глеба инструкции. И благодари того, кому ты там обычно молишься, что Глеб вырос в хорошей семье и не стал злым мальчиком. Лично я оторвал бы тебе репу еще у Феофана на хате. Бывай.

Карлик чуть поклонился, развернулся и неспешно исчез в стене.

* * *

Офис компании “Неприятные Ощущения”.

Москва, улица Большая Лубянка,

20 сентября, суббота, 15:01.

– Широко разрекламированная пресс-конференция Бориса Осиновского и митрополита Феофана обернулась шумным скандалом! Прерванная сообщением о возбуждении против митрополита уголовного дела по факту контрабанды и растлению малолетних, она закончилась ужасающим самосожжением, которое осуществила неизвестная женщина прямо в офисе “Соединенного общественного банка”. Отказавшийся от комментариев митрополит Феофан спешно покинул мероприятие, а господина Осиновского ожидал еще один удар: Краснознаменский машиностроительный завод в одночасье лишился всех своих топ-менеджеров. Представители прокуратуры, налоговой полиции и лично губернатор области в один голос заявляют о массовых нарушениях…

Кортес прослушал новости до конца, выключил телевизор и подошел к окну. Еще пару дней назад подобная сенсация не заинтересовала бы наемника, но сейчас присутствие среди жертв скандала иерарха РПЦ заставляло задуматься. Совпадение? Совпадений не бывает. Глеб убирает конкурентов? Скорее всего. Патриарх в больнице, Феофан, известный своими притязаниями на главенство в Церкви, пытается открыть рот… и получает “корректную просьбу” не вмешиваться. Одновременно достается одному из богатейших людей страны.

Наемник покачал головой. Или Глеб закусил удила, поставил все на одну карту и прет напролом, надеясь, что победа спишет грехи, или он настолько силен, что способен вывести из игры очень даже непростых тяжеловесов: объединенные возможности митрополита и Осиновского внушали уважение.

Кортес вернулся к телевизору, перемотал на начало предусмотрительно записанные новости и внимательно изучил поведение главных героев скандала.

Феофан наказан сильнее, скорее всего, ему уже не жить. Появляться у митрополита опасно, а значит, за информацией надо ехать к Осиновскому.

* * *

Муниципальный жилой дом.

Москва, улица Осенняя,

20 сентября, суббота, 15:37.

– Жена с детьми в Сочи, бархатный сезон, все-таки, – объяснил Георгий, прихлебывая кофе из большой чашки. – А у меня вырваться не получилось – бизнес.

– Мы понимаем, – улыбнулась Яна.

– А как же школа? – Артем, пользуясь благосклонностью хозяина, опустошил кофеварку и поставил чашку на стол.

– Две недели пропустят, ничего страшного, – махнул рукой Щеглов. – Они у меня шустрые, догонят. – Он сделал большой глоток кофе и задумчиво посмотрел на наемников. – Чему обязан?

– Прошлому, – вздохнула Яна.

– Хорошо, что не настоящему, – усмехнулся Георгий. – Хотя бояться мне нечего: налоги плачу, законы не нарушаю, чистенький, можно даже сказать, кошерный бизнес.

Щеглов, бывший работник КГБ, преуспевал. Небольшая фирма по производству электронных игрушек позволяла ему с оптимизмом смотреть в будущее и чувствовать себя достаточно уверенно. И он совершенно спокойно воспринял предложение о встрече с “коллегами из ФСБ” – представиться по-другому наемники не могли.

– А что прошлое? Как вы понимаете, у меня был допуск к секретным материалам, и…

– С нами вы можете говорить абсолютно спокойно, – веско произнес Артем. – Мы обладаем необходимым рангом для проведения расследования.

– К тому же, – добавила Яна, – мы не планируем вдаваться в технические детали.

– Тогда что вас интересует?

– Полковник Сухорукое.

– Глеб?

– Да. – Артем прищурился. – Кажется, вас ее очень удивил наш интерес?

Щеглов неопределенно повел плечами:

– Вы знаете, что Глеб… Извините, я всегда называл полковника только по имени, ему так нравилось. Так вот, вы знаете, что Глеб погиб?

– Разбился, прыгая с парашютом.

– Это официальная версия, – буркнул Георгий. Он снова глотнул кофе. – На самом деле семь лет назад Глеба нашли в Милане. И расстреляли прямо в офисе – два автоматных рожка в упор. Шум был на всю Италию.

– Кто нашел Сухорукова?

– Не знаю. Наверху у Глеба были и друзья, и враги.

– А откуда вы знаете о его смерти?

– Встречался с бывшими коллегами.

– Тем не менее, вы не удивились, когда мы спросили о полковнике Сухорукове.

– А чего удивляться? – медленно ответил Щеглов. – Глеб не тот человек, чтобы позволить двум киллерам пристрелить себя в офисе. Он просто не такой человек. Я не поверю в его смерть, даже если лично пущу ему пулю в голову.

– Почему? – заинтересовалась Яна.

– Глеб может обмануть кого угодно, – улыбнулся Георгий. – И может делать такое, о чем обычные люди и понятия не имеют.

– Например? – Артем подался вперед.

– Георгий Анатольевич, – мягко произнесла Яна, – вас не затруднит рассказать о полковнике Сухорукове более подробно?

– Отдел, который занимался всякой ненормальностью, появился в КГБ давно. Собственно, даже не отдел… Мы были скорее автономным научным центром в рамках одного из управлений КГБ. До института не дотягивали, но и отделом нас назвать было бы неправильно. Занимались всем: загадок-то на Руси полно, один Тунгусский метеорит чего стоит или Сеид-озеро… – Щеглов, наливший себе еще кружку кофе, говорил неторопливо, обдуманно и, судя по спокойствию Яны, честно. Обмануть гиперборейскую ведьму обычный чел неспособен. – В общем, “опиум для народа” остался “опиумом” только для народа, а ребята у власти быстро смекнули, что странности надо изучать, а не отмахиваться от них. Всякое ведь может случиться.

– Результатов это изучение не принесло, – довольно бестактно заметил Артем. Но Георгий не обиделся.

– Не принесло. На то ведь она и странность. Ну, термометр у тебя зашкаливает или приборы с ума сходят, ну, объявят какую-нибудь территорию закрытой… дальше-то что? Чтобы разгадать эти загадки десятки, а то и сотни лет требуются. Поэтому постепенно отдел сосредоточился на вещах более понятных и нужных партии. – Щеглов замялся. – Пытались найти способы воздействия на людей. Гипнотизеры хорошие встречались всегда, и перед нами была поставлена задача: изучить уникальные возможности человека и продублировать их техническими методами.

Рано или поздно это должно было произойти. Память и случайные утечки дают направление, и люди в поте лица стараются воплотить магические приемы при помощи железяк и микросхем.

– Получилось? – спросил Артем.

– А вы не знаете?

– Нас интересует ваше мнение. Отвечайте, пожалуйста, на вопрос.

– Георгий, вы ведь оказались в отделе сразу же, как только пришли в КГБ? – Яна попыталась смягчить напор молодого наемника.

– Пришел, – усмехнулся Щеглов. – Я МИФИ закончил, по электронике специализировался, должен был распределиться в Курчатова, а тут нагрянули серьезные ребята… Так я и “пришел” в отдел.

– Вы занимались только технической стороной?

– У нас не было четкого деления на технарей и ученых. Если бы я не понимал, к чему мы должны прийти, я бы не смог делать приборы. Так что всех этих гипнотизеров, экстрасенсов и прочих шаманов повидал массу. Шарлатаны в основном, но попадались и уникумы. Один парень гвозди плавил взглядом, женщина, помню, заставляла стул летать… Было. – Щеглов задумчиво покрутил кружку на столе. – В последнее время в отделе конкурировали две ветви: группа профессора Горохова, она занималась вопросами внушения, и группа Барбариса. – Георгий помолчал. – Мы работали над управлением людьми.

– У Горохова получалось лучше? – Яна уловила замешательство Щеглова.

– Угу, – кивнул тот. – Горохов научился внушать цельные образы, понимаете? Заставлял не просто видеть яблоко, а ощущать его вкус, твердость, черт, я был свидетелем того, как подопытные ели несуществующее яблоко и оставляли огрызки! Горохов заводил людей в пустую комнату, включал аппаратуру, и мы видели стулья, мебель, ковры на стенах. Мы даже сидели в креслах. Потом я просматривал видеозаписи: я лично сидел в пустоте, в позе, нарушающей все законы физики! Аппаратуры, конечно, это дело требовало массу, почти целый этаж, но ведь и первый компьютер был немаленьким. Горохов был гений.

Повторить техническим методом наведение морока! Хоть морок и считался одним из самых слабых заклинаний, доступных магу любого уровня, работа профессора вызывала уважение.

– Отчеты, которые мы читали, отмечали, что успехи Горохова куда скромнее, – заметил Артем.

– Это все Глеб, – махнул рукой Щеглов. – Глеб вообще появился в отделе весьма неожиданно. Старый начальник, полковник Васильев, ушел на пенсию, все были уверены, что отдел возглавит его зам, майор Чернышев, а появился “варяг”. И очень странно появился: у него складывалась блестящая карьера в контрразведке, но Глеб неожиданно для всех попросился в наше болото. – Снова пауза. – Поначалу появление Глеба придало отделу мощный толчок: у него были сильные связи на самом верху, и финансирование потекло рекой, особенно после того, как Глеб пообещал обеспечить массовое управление людьми.

– За эту тему отвечал Барбарис?

– Угу, Абрам Семенович. – Несмотря на давность лет, Щеглов явно не испытывал к бывшему начальнику теплых чувств. – Не скажу, что мы ничего не достигли: некоторые опыты с волнами определенных частот давали интересные результаты, но говорить о “зомбировании”, Барбарису очень нравился этот термин, было преждевременно. Мы серьезно уступали Горохову в продвижении к цели, но он не обещал внушить людям идеи марксизма-ленинизма, а Барбарис обещал.

– И Сухоруков его поддержал?

– Полностью и безоговорочно. Группе Горохова снижали финансирование, уводили у него смышленых ребят, забирали аппаратуру, а потом у профессора случился сердечный приступ, и его отправили на пенсию. Через месяц инфаркт и Новодевичье кладбище. – Георгий помолчал. – Глеб говорил на похоронах очень хорошие слова, но в могилу Горохова отправил именно он. Всего за восемь месяцев.

Вот так. Ликвидировать изнутри опасные и ненужные Тайному Городу научные исследования – очень похоже на работу Службы утилизации.

– По идее, Барбарис должен был сесть Сухорукову на шею, – протянул Артем.

– По идее, да. Но мы говорим о Глебе, а он никогда не позволял всяким там идеям мешать его планам. Наша группа процветала: аппаратура, лаборатории, премии, звания… Глеб сделал все, но, когда Барбарис попытался наложить лапу на результаты исследований Горохова, Глеб так его придавил, что Абрам две недели сидел на больничном, а когда вышел, вел себя тише воды и ниже травы. Мы дружно работали, давая на выходе полный пшик, и Глеба это устраивало! Барбарис был на первых ролях, остальные руководители групп ему подпевали, а Глеб оставался в тени. Он никогда не лезет на первый план, зато гениально управляет из-за кулис.

– Зачем все это было надо?

– Я много думал потом, когда ушел из КГБ, и пришел к выводу, что Глеб хотел понять, чего мы достигли. Он тщательно изучил наши возможности, а когда понял, что до настоящего прорыва нам как до Пекина задним ходом, плюнул и развалил то немногое, что у нас было. И повел работу сам.

– Какую?

– Он очень тщательно изучал наших клиентов: гипнотезеров, телекинетиков, экстрасенсов. Иногда выдергивал кого-то в свое личное пользование и запрещал нам с ним общаться. Я помню три таких случая, и это всегда были реальные уникумы, не шарлатаны. Глеб подминал их под себя, а нам оставлял всякую шушеру.

– Но отдел не мог работать вхолостую слишком долго. Вы сами говорили, что, помимо друзей, у Сухорукова было полно врагов, которые не упустили бы возможность утопить выскочку.

– Говорил, – согласился Щеглов и повторился: – Но ведь мы ведем речь о Глебе! – Георгий помолчал, поднялся и поставил пустую чашку в раковину. – То, что отдел ни на что не способен, знали только Барбарис и несколько ведущих специалистов, которым Глеб заткнул рот премиями и зарплатами.

– И вам?

– И мне. Младшие сотрудники старались на совесть, а руководству… А вот руководству Глебу было что показать. Вы раскопали историю в Лефортове?

– Нет.

Щеглов поколебался, но махнул рукой.

– Ладно. Так вот, речь идет о самом главном подвиге Глеба на посту начальника отдела. Именно после этого случая наверху окончательно поверили в возможности нашего подразделения. Примерно через полгода после того, как Глеб возглавил отдел, в Лефортове случился бунт. Об этом не писали в прессе, гласность гласностью, но КГБ не хотел рассказывать о слишком неприятных эпизодах. Так вот, в Лефортово свезли ублюдков из Нагорного Карабаха и с той и с другой стороны, готовили их к суду, но они подняли бунт. Это был один из первых случаев, к таким вещам еще не были готовы, и пролилось много крови. Короче, бандиты взяли заложников и забаррикадировались в одном из корпусов. Глеб – один! – вошел туда, а через несколько минут из открытых дверей начали выбегать перепуганные бунтовщики. Они ничего не могли объяснить, только рассказывали, что им было очень страшно. Трое сошли с ума. А это были люди, жестокость которых поражала даже бойцов “Альфы”.

– Вы были в Лефортове?

– Да. Барбарис привез кучу аппаратуры, нацепил на Глеба какой-то суперпередатчик, а потом раздувался от гордости, что все получилось. Только я думаю, что Сухорукову эта аппаратура была нужна как антураж, и страх он нагнал на зверей самостоятельно.

– Почему?

– Однажды я видел, как Глеб сжег лист бумаги. Он сидел спиной ко мне, был занят, прочитал какую-то бумажку, а потом небрежно бросил ее, она вспыхнула в воздухе и сгорела. А Глеб даже не посмотрел в ее сторону, продолжил чтение. Я думаю, весь наш отдел занимался пустой работой. Все эти исследования, графики – все ерунда. Глеб умел больше, чем все мы, вместе взятые, включая подопытных экстрасенсов, а наши шаманские пляски использовал для того, чтобы пудрить мозги руководству. Когда империя развалилась, Глеб распустил отдел, уничтожил все бумаги и исчез, с ним ушли несколько человек, которые, как я думаю, умели то же, что и он. Остальных он бросил. Несчастный Барбарис какое-то время надувал щеки, пытаясь вышибить финансирование для своих прожектов, потом смылся в Америку и предложил свои услуги ЦРУ, но у него ничего не получилось, там своих шарлатанов хватает, сейчас он продвигает высокие технологии в каком-то кибуце. – Щеглов покрутил зажигалку, ожидая дальнейших вопросов, и неожиданно добавил: – Не знаю, насколько это интересно для вас, но лично меня Глеб удивил еще одним.

– Чем?

– Он был глубоко верующим человеком, прекрасно разбирался во всех тонкостях христианства и… действительно верил. Знаете, для офицера КГБ его ранга это было очень нехарактерно.

– Глеб умеет производить нужное впечатление, – скупо заметила Яна, выходя из подъезда. – Щеглов до сих пор в восхищении.

– Боюсь, что в этом нет ничего неожиданного, – вздохнул Артем. – Сухоруков прирожденный лидер и хорошо знает, чего хочет.

– И умеет правильно распределить силы.

– Эти качества с лихвой компенсируют его скромные магические способности.

Яна неожиданно замолчала, пару секунд напряженно смотрела на окна многоэтажки, а затем негромко спросила:

– Почему ты решил, что Глеб слабый маг?

– На мой взгляд, это очевидно, – чуточку удивленно ответил Артем. – К тому же ты сама говорила, что сканирование во время переговоров с ним дало средние результаты.

– Меня можно обмануть.

– Тебя? Насколько я понимаю, обманули тебя приятели Глеба, это действительно проблема, а сам Сухоруков не закрывался от твоего сканирования.

– Не закрывался, – подтвердила Яна.

– И что?

– Я не увидела у него сильных способностей. Молодой наемник удовлетворенно кивнул:

– Твои выводы подтверждают Тархан и досье людов: Глеб слабак.

– Тархан вообще убежден, что Сухоруков умер, а обмануть шаса слабаку не под силу.

– Спишем этот фокус на его дружков.

– Допустим. – Яна вновь помолчала. – Твоя уверенность основана только на этом?

– Второй пункт построен на косвенных признаках.

– Поясни.

– Фраза во время наших переговоров. Глеб сказал, что магия для него инструмент, не более. Маг, знающий свою силу, не скажет так никогда. Или я не прав?

– Прав, – качнула головой Яна. – В этом ты прав. Магия становится твоей частью, твоей сутью.

Так можно было бы сказать во время первых уроков, но потом энергия проникает в тебя и сливается с твоей душой. Ты словно пробуждаешься. Человек не может сказать, что его рука – это просто инструмент для поднесения телефонной трубки к уху или для приема пищи. Рука – это часть тебя. И магия тоже. – Девушка подняла глаза на Артема. – Не обижайся, но очень странно, что ты сумел уловить эту фразу. И понять ее.

– Да я здесь давно уже, – усмехнулся наемник. – Пообтерся, пообтесался, научился замечать детали.

– Магия – это инструмент, – повторила Яна, вновь припоминая фразу Глеба. – Истинные чудеса творит только истинная вера. Очень любопытно, Тема, очень любопытно.

– Что именно?

– Почему Глеб не считает себя магом?

* * *

Дальний скит.

Пермская область,

20 сентября, суббота, 18:38 (время местное).

Большой передышки после первой схватки ему не дали, но следующий бой стал для Дитриха легкой прогулкой. Молодой и неопытный чел явно боялся командора войны и не оказал серьезного сопротивления. Рыцарь без особого труда проломил защиту чела и с наслаждением сжег противника “Дыханием дракона”. Зрители восприняли его победу без лишних эмоций. Да и было этих зрителей не очень много: десяток челов, пристально следящих за каждым действием чуда. И только позже, через несколько часов после схватки, как следует отдохнув с двумя симпатичными массажистками, Дитрих понял игру Чио. Матушка бросала ему кости: слабаков, не оправдавших надежд, или предателей, давая возможность своим воинам перенять опыт боевого мага Ордена.

– Ну и пусть, – прошептал рыцарь. – Я еще выпущу тебе кишки, клянусь доспехами Спящего.

В принципе, ему было все равно, кого убивать: договор есть договор, но Дитриха по-прежнему смущал сам факт соглашения: на что надеялась женщина? Но как бы там ни было, командор войны был полон решимости сыграть свою партию честно.

На этот раз его соперником был хван.

Четырехрукий здоровяк угрюмо стоял в круге, ожидая сигнал к началу боя, и его горящие глаза показывали, ждать от хвана пощады не придется. Чуд задохнулся от ярости, и лишь через минуту, когда первая волна бешенства схлынула, в его памяти всплыли слова договора: Чио не говорила, что драться придется исключительно с челами. Драться до смерти. Дитрих вспомнил Большое Царицынское Недоразумение, именно так обозвали стихийно вспыхнувший конфликт, вылившийся в грандиозное побоище между гвардией, дружинниками и масанами, которых поддержало два десятка гарок. Тогда только своевременный приход отряда маршалов-хамелеонов спас честь Ордена, и Дитрих дрался с четырехрукими плечом к плечу.

– Как тебя зовут?

– Кит, – коротко ответил хван, стараясь не смотреть в глаза командора.

– Тебе обещали свободу? Молчаливый кивок.

– Она? – Безразлично улыбающаяся Чио не мешала нелюдям общаться, ее забавляла ситуация. А полусонные рыси у ног матушки смотрели на рыцаря и четырехрукого недоброжелательно, но более чем лениво.

– Это мой последний бой, – вздохнул Кит. – Ты уж извини.

Извинить за то, что драться хван будет отчаянно… Дитрих покачал головой. Заключая контракт, он и не предполагал, что дело может обернуться подобным образом: встречей в последнем бою с более сильным соперником. Самолюбие командора не позволило ему даже думать об этом… Самолюбие хвана, по всей видимости, сыграло с ним такую же шутку. Свобода уже здесь, до нее можно дотянуться рукой, но на пути встает несокрушимая скала…

– Я тебя убью, командор, – бросил Кит. – У меня нет выбора.

– У меня тоже, – тряхнул головой Дитрих. – Прости меня, хамелеон.

– Вот это я называю мужским клубом, – фыркнула Чио, и сидящие вокруг маги захихикалич

Проклятые человские маги, готовые замечать, записывать и подробно обсуждать, как именно нелюди будут убивать друг друга. Рыцарь обвел зрителей ненавидящим взором. Учитесь, мерзавцы, учитесь!!..

И ударил Кита рукой. Просто рукой, но “Кузнечный молот” многократно усилил и без того неслабый удар, отбросив хвана к стене. Четырехрукие быстры, как гепарды, и ловки, как змеи. Необходимо отнять это преимущество у Кита, и тогда шансы на победу существенно возрастут. Но у четырехрукого было свое мнение насчет исхода поединка. Его шансы повысились бы, отними он у рыцаря запас магической энергии – в рукопашном бою хваны могли противостоять даже навам, и Дитрих почувствовал, как его сдавливает петля “Навского аркана”, хитрого заклинания, высасывающего магическую энергию. Чуд бросил часть сил на защиту и тут же метнул в четырехрукого “Эльфийскую стрелу”. Хван увернулся, что стоило ему небольшого ожога на левом верхнем предплечье, и упрямо продолжал тянуть из рыцаря энергию. А заодно провел серию ударов руками, целясь в голову Дитриха. Если бы Чио вооружила гладиаторов холодным оружием, положение командора стало бы совсем непростым, но, на его счастье, матушку интересовал исключительно магический аспект поединка.

Еще несколько “Эльфийских стрел”, вспышка “Дыхания дракона”, и с каждым разом четырехрукий уклонялся от ударов все с меньшей скоростью, его правая нижняя рука повисла плетью, обожженный левый бок был окровавлен, но ярость атак не уменьшалась. Защита Дитриха слабела, в голове шумело, из разбитых губ и носа сочилась кровь, энергии оставалось совсем чуть-чуть, а проклятый Кит продолжал наседать… Рыцарь понял, что в этой схватке проиграет тот, кто допустит следующую ошибку. Одну. Последнюю.

И ее совершил хван.

Предчувствуя победу, он провел очередную серию ударов, но их скорость была уже не той, что в начале боя. В самый последний момент Дитриху удалось поймать в захват ногу четырехрукого и, собрав последние запасы магической энергии, накинуть на нее “Гиперборейский колпак”. Плоть к плоти идеальный случай аркана. Нога соперника превратилась в лед. Мышцы, кости, сухожилия… Кит не успел защититься, да это практически невозможно при контактном заклинании. Он так и замер, держа на весу погибшую конечность и глядя, как жадный лед, подобно гангрене, продолжает поглощать его тело.

– Прости, Кит, – прошептал рыцарь. У него еще оставались капли энергии, которых вполне хватило, чтобы избавить хвана от мучений. Дитрих вздохнул и направил в глаз четырехрукого “Эльфийскую стрелу”. – Прости меня.

Он устало прислонился к стене и посмотрел на Чио.

– Ты победил, – безразлично сообщила матушка. – Молодец.

Их опять было две. И опять другие. Худенькая короткостриженая блондинка и пышнотелая кудрявая брюнетка лет тридцати с большой грудью и складками на боках.

И только сняв напряжение, блаженно развалившись на широкой кровати, Дитрих вдруг подумал, что Чио может использовать его не только в качестве гладиатора. Раньше подобные мысли не приходили в голову командора, он был слишком высокого мнения о себе, но то, как матушка поступила в случае с хваном, заставило подозревать всех и вся. А тут еще постоянная смена “массажисток”, их откровенное желание прыгнуть в постель к “нелюди”… Догадка обожгла рыцаря, заставила покраснеть и сжать кулаки. Он почти с ненавистью посмотрел на одевающихся девиц и, с трудом сдерживаясь, поинтересовался:

– В прошлый раз ко мне приходила… Лена, кажется.

– Лена и Валя, – подтвердила блондинка. – Понравились?

– Угу… почему они не пришли сегодня?

– Наша очередь, – ляпнула девица и тут же замолчала, услышав яростное шипение напарницы. •

– Какая очередь?!

– Пошли, – брюнетка распахнула дверь.

– Какая очередь, …?!!

Ослепленный бешенством Дитрих попытался выскочить в коридор вслед за девицами, но, получив мощный толчок в грудь, отлетел к противоположной стене. В помещение медленно вошла рысь. Ленивая и безразличная. Зверюга уселась возле кровати, зевнула и сонно покосилась на поднимающегося на ноги рыцаря.

– Несмотря на наш договор, – мягко произнесла Чио, – тебе запрещено покидать комнату без сопровождения.

– Ты меня использовала, – прохрипел Дитрих. – Проклятая тварь, ты меня использовала, как…

Но продолжать свою мысль командор не стал, это было выше его сил.

– Как самца-производителя, – невозмутимо закончила матушка. – Поверь, рыцарь, сюда нечасто попадают маги твоего уровня, и я обязана вытащить из тебя все, что можно.

– Наплодить полукровок?

– Среди челов рождается не очень много магов, – сообщила Чио. – Твой генофонд, конечно, не выправит ситуацию, но вода камень точит.

Дитрих знал, что гарантия наличия у его потомков магических способностей почти стопроцентная. И во втором поколении эта цифра уменьшится не намного. А если правильно вести линии, заставлять магов иметь потомство друг от друга… Работа на века, но эти гады, похоже, не торопятся.

– Все женщины, с которыми ты спал, обладают магическими способностями. Мы хорошо заплатили им и не забудем их в дальнейшем. – Матушка усмехнулась. – Они не первые. И не последние.

– Ловко.

– Надо было думать раньше.

– Семенной банк имени командора войны де Кассо, – Дитрих криво усмехнулся. – Прием человских девиц по мере накопления сил. – У рыцаря дрожали губы: такого унижения он еще не переживал. – Ну, а ты, сука, – его взгляд уперся в безразличную матушку, – хочешь стать мамочкой великого колдуна? Раздвинь ножки! – Дитрих кивнул на постель. – Или ты лесбиянка?

Чудская истерика не поколебала хладнокровия Чио, она осталась спокойной, невозмутимой, но все же чуть приподняла традиционную маску безразличия.

– Что ты можешь предложить интересного, рыжий петух? – поинтересовалась матушка ровным голосом. – Трахай тех, кого тебе подсовывают, и не мечтай о большем. – Она помолчала. – И не воображай о себе слишком много, семенной центр, я уже являюсь матерью великого колдуна. И детишки, которых ты наплодил, будут прислуживать моему сыну и исполнять все его желания. И все ваши дома склонят головы перед моим ребенком. И перед его отцом.

– Да неужели?

– Ты уж мне поверь. – Чио презрительно посмотрела на рыцаря. – Отец моего сына никогда бы не позволил использовать себя так, как ты, жалкий самец.

* * *

Центральный офис “Соединенного общественного бота”.

Москва, улица Большая Никитская,

20 сентября, суббота, 16:09.

Громадный, наполненный солнечным светом кабинет меньше всего походил на склеп. Внешне. Царившее же в нем настроение сделало бы честь любой похоронной процессии. Пиджак валялся в углу, галстук под креслом. Осиновский, в расстегнутой почти до пояса рубашке, сидел за письменным столом и угрюмо опустошал вторую бутылку водки. Стакан за стаканом, закусывая дымом толстой сигары и неподвижно глядя на картину, висящую напротив стола. Но хмель не брал. Пить Борис выучился еще в молодости, в компании могучих нефтяников, и теперь сполна расплачивался за неосторожность – забыться хотелось, но не получалось.

И даже когда приоткрылась дверь и в кабинет спокойно вошел незнакомый плечистый мужчина с холодными карими глазами, Борис лишь безразлично кивнул и сообщил:

– Я уже устал удивляться.

– Ничего странного, – успокоил его незнакомец. – Собственно, на это я и рассчитывал.

Он свободно расположился в кресле напротив Осиновского, закинул ногу на ногу и сразу же, без обиняков, перешел к делу:

– Тебя придавил Глеб?

Борис размышлял над вопросом весь следующий стакан. И только после того, как огненная жидкость переместилась внутрь, он вытер рукавом губы, затянулся сигарой и поинтересовался: – Ты от кого?

– Сам от себя, – веско ответил незнакомец, и Борис почему-то ему поверил. – У меня назревают проблемы с Глебом, но, как выяснилось, я знаю о нем куда меньше, чем хотелось бы. Поделишься впечатлениями?

– Сам от себя… – Осиновский отодвинул почти пустую бутылку водки, глубоко затянулся сигарой и прищурился: – Предлагаешь дружить против Сухорукова?

– Вежливо прошу о небольшой услуге. – Потрепанный олигарх начал слегка раздражать Кортеса.

– Я улетаю, – поведал Борис. – Самолет уже готовят. – Он снова затянулся сигарой. – Я потерял пятьдесят миллионов чистых активов и не поддающуюся учету прибыль. Я! Слышишь, ты, с проблемами? Я потерял кучу денег и вынужден уносить ноги за границу! … ты пытаешься мне доказать? Ты вообще какого хрена сюда явился? Кто ты такой?!

– А здорово он по тебе проехал, – качнул головой наемник. – Но ты, Борис, не бойся, все пройдет. И Глеб скоро перестанет являться тебе в кошмарах.

– Неужели?

Осиновский едва не ляпнул, что желающие пристрелить Сухорукова выстраиваются в очередь, и только сегодня ночью проклятый Глеб неизвестным, но, очевидно, невероятным способом избавился от назойливого внимания целой группы профессионалов, трупы которых до сих пор с удивлением разглядывают полицейские. Не ляпнул. Потому что вдруг понял, что эта история не произведет на спокойного незнакомца никакого впечатления.

– В какие игры вы тут играете?

– В азартные, – объяснил Кортес. – Вроде как на горных санках с Эвереста.

– He люблю горы, – поморщился Осиновский.

– Поэтому тебя и отцепили. – Наемник посмотрел на часы. – На самом деле, Борис, мне нужно не так уж и много. Я достаточно знаю о юности нашего общего друга, знаю, что он организовал Курию и вывел ее на общенациональный уровень, но, к сожалению, я недостаточно осведомлен о том, что происходило между этими двумя событиями. Что было после того, как Глеб ушел из КГБ?

Почти две минуты Осиновский курил, молча разглядывая Кортеса, затем, приняв решение, неожиданно тонко хихикнул:

– Глеб не просто ушел из КГБ, он прихватил с собой почти сто миллионов долларов. Рубли тогда были не в цене.

– Стартовый капитал…

Магические способности плюс такой фундамент – ничего удивительного, что Сухоруков набрал колоссальную силу.

– Странно, что ты не докопался до этой информации самостоятельно, – обронил Борис.

– Глеб появился на моем пути совсем недавно, – улыбнулся Кортес. – И я постепенно докапываюсь до всего.

– Да уж…

– Как Сухоруков получил эти деньги?

Рассказывать? Нет? Можно было бы промолчать, послать этого чересчур спокойного далеко и продолжить напиваться, но Борису надо было выговориться. Надо было отвлечься от кошмарных событий сегодняшнего дня и, если получится, подгадить Глебу.

– Когда стало понятно, что Империя рушится, люди озаботились своим будущим, никто не хотел терять положения в обществе. Воровство тогда достигло невиданного размаха, но некоторых товарищей интересовали не столько деньги, они у них были, сколько власть. Они понимали, что в ближайшее время государство будет слабым, сила уйдет к тому, кто сможет платить, и очень хотели по-прежнему контролировать эту силу.

Создавая Империю, Сталин передал рычаги управления бюрократии, но не позволял ей перехватить власть, используя несложный механизм постоянной ротации кадров. Номенклатура периодически отстреливалась, и эти очищения не давали стране загнивать, пирамида жила. После смерти вождя чиновникам удалось избавиться от неприятных процедур, но их правление вылилось в тотальный застой и в конечном итоге привело к распаду Империи. Привычка же контролировать всех и вся осталась, и на этой струнке виртуозно сыграл Глеб.

– Контролировать по-старому не получалось: новые времена, новые люди, многие из которых ненавидели коммунизм, требовалась идея, и Сухоруков ее дал. – Осиновский наконец затушил сигару. – В те годы он руководил секретным отделом, занимающимся воздействием на психику людей, и, по всей видимости, добился каких-то успехов. Глеб предложил создать для объединения новой элиты некое тайное общество, что-то вроде кассы взаимопомощи и масонского ордена.

– На базе христианства.

– Как я понял, Глеб глубоко верующий человек. – Борис задумчиво взял из ящичка новую сигару, но раскуривать ее пока не стал. – Не знаю, как ему это удалось, но доступ к казне ему открыли. Сухоруков прихватил столько, сколько смог, и разбился, прыгнув с парашютом.

– Прости, Борис, но в таком случае я не понимаю, почему ты рискнул связаться с Глебом, – искренне произнес наемник.

– Я ошибся, – признал Осиновский. – Все события, последовавшие за “смертью” Сухорукова, свидетельствовали о том, что он банально кинул родную контору. Начали скоропостижно умирать люди, причастные к операции, в России не появилось ни одной фирмы, которая бы стала базой для тайного общества, кроме того, я знаю точно, за Глебом посылали команды ликвидаторов… а сам он, вынырнув через пару лет, занялся контрабандой на пару с Феофаном.

Корни ошибки были очевидны: Борис оценивал Сухорукова по себе, ему и в голову не могло прийти, что, заполучив в свое распоряжение сто миллионов, Глеб будет заниматься такой ерундой, как опереточное тайное общество. А тот занялся. Но не в интересах генералов КГБ. И теперь друзья Курии способны отпрессовать кого угодно, был бы приказ Глеба.

– Но сейчас такая фирма появилась?

– Конечно, – пожал плечами миллионер. – Я точно знаю, что Глеб контролирует очень крупную фирму: “Чудь Инкорпорейтед”.

Кортес поперхнулся.

– Откуда ты взял?

– Он говорил об этом Феофану. Нахальный, но потрясающе остроумный ход: “Чудь Инкорпорейтед” являлась базовым прикрытием Ордена, и никакая сила в мире не смогла бы раскопать правду об этой компании.

– Как ты узнал, что Сухорукое хочет захватить власть в РПЦ?

– От Феофана. – Осиновский раскурил сигару. – В свое время Глеб подцепил его на жадность. Митрополит мечтал о власти, но его харизма… В общем, единственным способом для Фифы оказаться наверху были деньги. Глеб помог ему протолкнуть таможенные льготы, свел с уголовниками и обеспечил колоссальными средствами. Фифа купался в золоте, а все бандиты, через которых вертелись дела, странным образом перекочевали в лучший мир.

– И концы оказались в руках Глеба.

– Несчастный Фифа очень хотел соскочить с крючка и пришел ко мне.

– Не совсем понимаю, – приподнял брови Кортес. – Глеб обещал сделать его патриархом. Зачем спрыгивать с набравшего ход поезда?

– Фифа не планировал спрыгивать, – вздохнул Борис. – Переговоры проходили в глубокой, как нам казалось, тайне. Но Сухоруков узнал об этом и примчался на разборку. Дальнейшее знают все.

“Я тебя породил, я тебя и убью”.

– И все равно неясно, зачем Феофан пошел на переговоры с тобой. Под крылом Сухорукова ему было тепло и уютно.

– Во-первых, Фифа хотел абсолютной власти и полной независимости. А во-вторых, он чуял, что является для Глеба переходной фигурой. Фифа рассказывал, что Сухоруков заставлял его давать сан священника ребятам из Курии.

– Чтобы через пару-тройку лет привести наверх преданного человека.

– А Фифа хотел править долго. – Осиновский пожевал сигару. – Фифа хотел создать пул против Глеба. Я обещал.

– Но не смог.

Митрополит не рассчитал, что от репутации Бориса не осталось и следа, и объединить элиту с его помощью было бы невозможно. Осиновский сам нуждался в поддержке, потому и наводил мосты к Феофану.

– Скажем так: я немножко блефовал, – невозмутимо буркнул Борис. – В бизнесе такое сплошь и рядом. Митрополиту имело смысл подумать, с кем он садится играть.

– Ты уверен, что Феофан не принимал участия в деятельности Курии?

– Убежден абсолютно, Фифа был слишком хитер для этого. Он рассматривал Союз исключительно как средство, но с подозрением относился к проповедникам.

“Видел в них конкурентов. И правильно делал… Но кого Глеб будет проталкивать сейчас? Решительность, с которой он избавился от предателя, показывает, что запасной вариант есть и Глеб уверен в этом варианте на сто процентов”.

– Ты не знаешь, у Феофана есть списки членов Курии, которых он посвятил в сан?

– Есть, – уверенно ответил Борис. – Точно есть, но где они…

– Я найду, – махнул рукой Кортес. – Не та проблема.

Интересующая его часть беседы закончилась, Осиновский выложил все, что знает, и пора бы попрощаться с миллионером.

– Мне было весьма любопытно побеседовать с тобой… э-э… не помню, как ты представился. – Было видно, что Борис пришел в себя и решил не упускать возможность прощупать любопытного незнакомца. – Такая уверенность делает честь.

– Глеб не простая фигура, но и не самая сложная, – уклончиво ответил наемник. – И скоро, как я говорил, он перестанет будоражить общество.

– Меня всегда привлекали новые знакомства, – улыбнулся Осиновский. – Тем более, когда, как я понимаю, речь идет о целой группе, способной противостоять весьма серьезному человеку. Мы можем встретиться еще раз? Ближайший месяц я планирую провести за границей… Как насчет небольшого круиза по Карибам? У меня есть яхта, идеально подходящая для отдыха… и деловых переговоров.

– Не уверен, – вздохнул Кортес. – Как раз недавно я уже посещал один остров…

– Понимаю, необходимо посоветоваться. – Борис брезгливо, двумя пальцами взял со стола бутылку и швырнул ее в урну. – Но поверь, я очень хорошо умею работать в команде.

Наемник честно попытался представить себе Осиновского в одном джипе с Артемом, но не смог. Впрочем, на лице Кортеса эти мысли не отразились.

– А в качестве дополнительной любезности я могу рассказать кое-что, о чем ты не спрашивал. – Миллионеру действительно ОЧЕНЬ хотелось примкнуть к новой команде. – Мне удалось найти мать Глеба.

Последним упоминаниям об этой женщине насчитывался не один десяток лет. Кортес насторожился.

– Найти?

– Правильнее было бы сказать: я узнал о ней. Я не знаю, где она сейчас, но тридцать лет назад ее лечил доктор Талдомский. Психиатр. Теперь у него своя клиника. – Борис улыбнулся. – Я тебя заинтересовал?

– Очень, – не стал скрывать наемник.

– Все знают, что я не ангел, – продолжил Осиновский. – Это так. Мне нравится, когда люди делают то, что я приказываю, но то, что делает Глеб, претит мне. Они верят, понимаете? ВЕРЯТ! Они готовы умереть за него. Та несчастная, что подожгла себя в офисе, сделала это не потому, что ей заплатили или запугали. Она поступила так потому, что в этом был смысл жизни. Ее жизни. Я видел глаза этой девочки и знаю, что говорю. Глеб приказал. Ему нужно было запугать меня, и человек безропотно обливает себя бензином. Мне кажется, это неправильно.

– Мне тоже, – согласился Кортес.

– Стало быть, мы найдем общий язык.

На столе Осиновского тихонько звякнул интерком. Борис нажал на кнопку.

– Да?

– Самолет готов, Борис Иосифович.

– Хорошо, я выезжаю через десять минут. Осиновский поднял глаза и вздрогнул: в кабинете никого не было.

* * *

Частный жилой дом.

Подмосковье, Николина Гора,

20 сентября, суббота, 18:40.

Разумеется, митрополит примчался сюда. В свой штаб. В свою крепость. В добротный комфортабельный дом, окруженный многочисленными охранниками. Только здесь он мог чувствовать себя в безопасности и попытаться понять, что делать дальше.

Что делать дальше?

Волна бешенства осталась позади, и еще в лимузине, по дороге домой, Феофан попытался оценить последствия сокрушительного удара Глеба. Он сделал несколько телефонных звонков, но те, кто еще вчера клялся ему в вечной дружбе, оказались заняты на “срочных совещаниях”, или “убыли в неожиданные командировки”, или просто бросали трубки, едва поняв, кто с ними говорит. Катастрофа? Партнеры отвернулись или отошли на безопасное расстояние, наблюдая, выплывет ли он. В канцелярии Синода ограничились невнятным бормотанием, вассальные иерархи выразили осторожную надежду, что митрополит устоит, но уверенности в их голосах Феофан не чувствовал. Сумеет ли он спастись от тюрьмы или нет, но о положении в церкви, видимо, придется забыть. Тем более о патриаршей власти. Вряд ли политическая и деловая элита страны позволит человеку с такой репутацией возглавить РПЦ.

И уже дома, запершись в кабинете, Феофан понял, что ему придется уйти. Тюрьма, скорее всего, ему не грозит: такой скандал никому не нужен, верхушка, конечно, будет недовольна произошедшим, но, потянув время и выпустив пар, предложит отойти от дел. Отправиться в тихий домик в уютной Швейцарии, в котором можно мирно провести остаток жизни. Денег хватит с избытком, но что делать с честолюбием?

Феофан снял трубку и позвонил Осиновскому.

– Боря?

– Сразу отвечу на твой вопрос, – отозвался миллионер. – Я еду в аэропорт и через три часа буду в Лондоне.

– Это велел он?

– Да.

Феофан помолчал, переваривая еще один пример железной власти Глеба.

– Когда вернешься?

– Месяца через три.

– Я хочу ему отомстить, – твердо произнес митрополит.

– Ты уже никто, – холодно напомнил Осиновский. – Все твои слова будут рассматривать через призму пяти лет с конфискацией за контрабанду и подкуп должностных лиц. Причем пятерка – в самом лучшем случае.

– Я отомщу. Я расскажу, что представляет из себя Глеб. Со мной все кончено, но ему этот скандал аукнется. Есть много людей, которых заинтересует Сухоруков.

– Не сомневаюсь, – согласился Осиновский. – Мне, например, будет любопытно.

– И все?

– А что ты хотел?

– Вместе мы сможем намного больше.

– Фифа, – устало проговорил Борис. – У меня шестеро детей и много денег. Заводы и фабрики можно купить, а жизнь одна. И она мне нравится. Я доступно выразился?

– Вполне.

– И тебе советую не рыпаться. Глеб говорил, что незлопамятен. Если ты примешь наказание, он забудет о тебе. Отступись.

– Я ему отомщу, – по слогам произнес Феофан.

– Тогда прошай.

– Прощай.

Митрополит медленно опустил трубку и повернулся. В его кресле сидел плечистый лысый мужчина с большими ушами и глазами. Hyp. Феофан вздрогнул. Карлик Hyp, верная собака Глеба.

– За мной?

– Веревку ты в кабинете, конечно, не держишь? – вздохнул маленький и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Придется, значит, на брючном ремне. Ты уж не обижайся.

У Феофана подкосились ноги.

– Не надо.

– Боря тебе правильный совет дал, но запоздалый: Глеба ты так достал, что он забыл о своей доброте. Успехов в следующей жизни.

Кричать Феофан не мог, какая-то сила сбила дыхание, не позволяя позвать на помощь или попытаться разжалобить палача. Брючный ремень змеей проскользнул по животу, мягко охватил толстую шею митрополита и устремился наверх, к крючку люстры, которая, в свою очередь, послушно перелетела в дальний угол кабинета

– Записку писать не будем, – деловито пробормотал Hyp. – С мотивами твоими даже участковый разберется.

Убедившись, что ноги Феофана чуть-чуть не достают до столешницы, карлик перевернул один из стульев и вызвал вихрь портала.