Роман Ирвина Ялома «Лжец на кушетке» удивительное сочетание психологической проницательности и восхитительно живого воображения, облеченное в яркий и изящный язык прозы. Изменив давней привычке рассказ

Вид материала

Рассказ

Подобный материал:

• Роман Ирвина Ялома «Лжец на кушетке» удивительное со -четание психологической проницательности, 5683.07kb.
• Психотерапевтические истории, 2755.29kb.
• Волкодав мария семенова, 6840.54kb.
• Мы предлагаем читателям города палитру литературных произведений современной прозы,, 43.33kb.
• Рассказ один из самых популярных жанров детской литературы, и это не случайно. Вспомним, 45.11kb.
• Сочинение Великий могучий, 45.91kb.
• М. П. Арцыбашева Отличительной особенностью художественной прозы М. П. Арцыбашева является, 137.03kb.
• Воображение краткое содержание Определение и виды воображения, 190.84kb.
• Творческая мастерская: история русской литературы XX века, 9.97kb.
• Пишут люди, чтобы не умереть с голоду? И, между про­чим, в похвалу автору та заметила,, 1285.83kb.

Дни были не легче. Последствия приема снотворного, несмотря на две выпитые чашки эспрессо, ощущались до полудня, и Маршалу нужно было приложить максимум усилий, чтобы провести сеансы с дневными пациентами. Он снова и снова представлял себе, как выходит из роли пси­хотерапевта. Ему хотелось сказать: «Перестань скулить» или «Ты не можешь уснуть в течение часа? И это ты на­зываешь бессонницей? Да я полночи глаз не сомкнул!» Или «Итак, через десять лет ты опять встретил Милдред в ба­калее и снова у тебя возникло это волшебное чувство, эта вспышечка желания, укольчик страха. Тоже мне! Дай-ка я расскажу тебе, что такое боль!»

Тем не менее Маршал продолжал работать, гордясь тем, что большинство терапевтов в таком состоянии давно бы уже закатили истерику и ушли бы на больничный. Тер­пение и труд, напомнил он себе, все перетрут. Так что час за часом, день за днем, он всасывал боль и исторгал ее на­ружу.

Только две вещи удерживали Маршала на плаву. Во-первых, жажда мести; он проверял автоответчик несколько раз в день в надежде, что кто-нибудь откликнулся на его объ­явление в «Новостях психиатрии», что наконец-то он най­дет след, который приведет его к Питеру. И во-вторых, визиты к адвокату. За пару часов до встречи с Кэрол он не мог думать ни о чем больше; он обдумывал, что скажет ей,

430

вел с ней мысленные беседы. Иногда при мысли о Кэрол глаза его наполнялись слезами благодарности. Каждый раз, покидая ее кабинет, он чувствовал, что ему стало еще немного легче. Он не анализировал причину возникновения столь глубоких чувств к Кэрол — это его не волновало. Скоро ему перестало хватать еженедельных встреч — он хо­тел видеть ее два, три раза в неделю или даже каждый день.

Запросы Маршала настораживали Кэрол. Скоро она исчерпала все свои возможности и как адвокат уже ничего не могла ему предложить, не знала, как помочь его горю. В конце концов она решила, что лучший способ сдержать клятву доброй самаритянки — посоветовать ему обратить­ся к психотерапевту. Но Маршал не согласился.

«Я не могу обратиться к психотерапевту по той же са­мой причине: я не могу допустить публичной огласки. У ме­ня слишком много врагов».

«Вы считаете, что терапевт не обеспечит вам конфи­денциальность?»

«Нет, дело не столько в конфиденциальности, сколько в видимости, — ответил Маршал. — Вы должны пони­мать, что терапевт, который сможет мне помочь, должен быть профессиональным психоаналитиком».

«То есть, — перебила его Кэрол, — вы хотите ска­зать, что вам может помочь только психоанализ, и никакой другой психотерапевтический подход?»

«Миссис... Вы не возражаете, если мы будем обра­щаться друг к другу по имени? Миссис Астрид И доктор Стрейдер — это так чопорно, так формально, особенно если учесть глубоко личный характер нашего общения».

Кэрол кивнула в знак согласия, вспомнив, однако, как Джесс говорил, что единственное, что ему не нравилось в бывшем терапевте, — его формализм в общении: когда Джесс предложил ему называть друг друга по имени, он неодобрительно фыркнул и потребовал, чтобы Д?кесс на­зывал его доктором.

«Кэрол... да, так лучше... скажите честно: вы можете представить меня, консультирующегося у какого-нибудь

431

шарлатана? У какого-нибудь специалиста по прошлым жизням, или у того, кто будет рисовать на поР™™™"" ке диаграммы «родитель — взрослый — ребенок», или у какого нибудь сопляка-когнитивисга, который будет пы­таться перестроить сТИль моего мышления. »

«Хорошо, предположим, что эффективен ™лько пси хоанализ. А теперь продолжим: почему вы не можете

Т

<Язнаю всех здешних психоаналитиков и уверен, что среди них нет ни одного, который мог бы занять необходи­мую нейтральную позицию по отношению ко м™. И слиш­ком успешен, слишком амбициозен Ни для когоне секрет что я планирую стать президентом Института психоанали за «Golden Gate» и имею виды на лидерство в националь ной ассоциации». %

«То есть проблема в зависти и конкуренции.''» «Разумеется. Как психоаналитик сможет остаться те­рапевтически нейтральным по отношению ко мне.-» Все зна­комые мне терапевты будут втайне торжествоватьлорад ствовать из-за постигшей меня трагедии. Возможно, на их месте я поступил бы так же. Всем нравится наблюдать за падением сильнейших. К тому же пойдет «У*™£; щаю психотерапевта, _ через месяц об этом узнают все

городе».

1ЭтонМел°ьбзяас?рыть. Офисы психоаналитиков распола­гаются в одних и тех же зданиях, буквально через стенку. Кто-нибудь увиди-т меня в приемной».

«И что с того? Есть что-то постыдное в том, чтобы ле читься у психотерапевта? Я не раз слышала, каклюди восхищением говорят о терапевтах, которые продолжают

МоиТолТе с учетом моего возраста и положения, сочтут это за прошение слабости -это подорвет мои по­литический авторитет. И не забывайте, что я всегда был ярым противников психотерапевтической платности я даже стал инициатором дисциплинарного взыскания и из-

432

гнания из института — и, должен отметить, вполне заслу­женного изгнания моего собственного психоаналитика. Вы читали в газетах о катастрофе Сета Пейнда?»

«Отзыв пациентов? Конечно! — воскликнула Кэрол. — Такую сенсацию трудно пропустить! Так это были вы?»

«Я сыграл в этом ведущую роль. Может, даже глав­ную. И, между нами говоря, я спас этот институт. Это дол­гая история и не для посторонних ушей. Сейчас у меня нет времени ее рассказывать, но суть остается прежней: как я смогу говорить о психотерапевтической халатности, если буду знать, что среди моих слушателей есть человек, кото­рый знает, что я принял «Ролекс» от пациента? Я буду на­веки приговорен к молчанию — и к политическому бездей­ствию».

Кэрол понимала, что аргумент Маршала в корне неве­рен, но не смогла придумать, как под него подкопаться. Возможно, его недоверие к психотерапевтам было слишком близко ей самой. Она попробовала подойти с другой сто­роны:

«Маршал, возвращаюсь к вашему заявлению о том, что помочь вам сможет только психоаналитик. А как же мы с вами? Только посмотрите на меня — я никак не могу считаться профессионалом! Как же вы можете говорить, что я помогаю вам?»

«Не знаю как, только знаю, что вы помогаете мне. Сейчас у меня нет сил, чтобы понять, как вам это удается. Возможно, вам достаточно просто быть здесь, сидеть со мной в этом кабинете — вот и все. А я буду работать».

«Нет, подождите, — покачала головой Кэрол, — меня такое положение дел не устраивает. Это непрофесси­онально; более того, я бы сказала, что это неэтично. Вы тратите свои деньги на то, чтобы посещать человека без спе­циальной подготовки в нужной вам области. И деньги не­малые. В конце концов, мои услуги стоят дороже, чем ус­луги психотерапевта».

«Нет, я уже думал об этом. При чем здесь неэтич-

433

ность? Ваш клиент пользуется вашими услугами, потому что считает, что вы помогаете ему. Я готов под присягой подтвердить эффективность вашей работы. А с учетом на­логов это обходится мне вовсе не дорого. При моем уровне дохода незначительные медицинские расходы не возмеща­ются, а вот юридические — да. Кэрол, ваши услуги возме­щаются мне на сто процентов! Вы обходитесь мне намного дешевле, чем психотерапевт. Но это не единственная при­чина, почему я работаю именно с вами. Дело в том, что вы единственная, кто может мне помочь».

Так Маршал убедил Кэрол продолжать сотрудничест­во. Ей было нетрудно разобраться в его проблемах — он обрисовал ей их все, одну за другой. Как и многие другие блестящие адвокаты, Кэрол гордилась своей умелой мане­рой вести записи, и вскоре из ее подробных заметок в блок­ноте сложился подробный список вопросов. Почему Мар­шал отрицает любую возможность обратиться за помощью к кому-нибудь другому? Почему у него так много врагов? Почему он так высокомерно, с таким осуждением отзыва­ется о других психотерапевтах и других психотерапевтичес­ких подходах? Он критикует все и вся; эта участь не мино­вала ни его жену, ни Бэта Томаса, ни Эмиля, ни Сета Пейн-да, ни его коллег, ни студентов.

Кэрол не могла не спросить его об Эрнесте Лэше. Под благовидным, разумеется, предлогом — будто один из ее друзей собирается полечиться у него — Кэрол спросила Маршала, что он думает по этому поводу.

«Знаете, — и запомните, это между нами, Кэрол, — я бы вам его не рекомендовал. Эрнест — умный, вдумчи­вый молодой человек с большим опытом исследований в области фармакологии. Он первоклассный специалист в этой сфере. Несомненно. Но как терапевт... знаете... я бы сказал, что он еще учится, что он еще не до конца опреде­лился. Главная его проблема в том, что он не получил пол­ноценную психоаналитическую подготовку — я лишь не­долго был его супервизором. Более того, я считаю, что он еще не готов учиться психоанализу: это молодой иконобо-

434

рец слишком недисциплинирован, слишком непочтителен. Хуже того, он кичится своим бунтарством, бросается гром­кими словами, именуя себя «новатором» или «эксперимен­татором».

Бунтарь! Иконоборец! Воплощение непочтительности! Обвинения Маршала добавили Эрнесту несколько очков в ее глазах.

Следующим в списке Кэрол, после недоверия и высо­комерия, значился стыд. Может быть, стыд и высокоме­рие — одного поля ягоды, думала Кэрол. Может, если бы Маршал не судил других так строго, он не требовал бы так много и от себя? Или наоборот? Если бы он не был столь требователен к себе, он был бы снисходительнее к другим? Забавно, ведь от Эрнеста она услышала то же самое!

На самом деле она во многом видела в Маршале себя. Например, его гнев — ярость, зацикленность, одержи­мость идеей мести — все это напомнило ей ту ужасную ночь, которую она провела с Нормой и Хитер после ухода Джас-тина. Неужели она серьезно хотела нанять киллера, избить его до полусмерти? Неужели она уничтожила его файлы в компьютере, его одежду, памятные сувениры из его детст­ва? Сейчас она просто не могла в это поверить. Это проис­ходило тысячу лет назад. Она уже начала забывать лицо Джастина.

Почему она так сильно изменилась? Может, встреча с Джессом так на нее повлияла? Или тот факт, что она вы­рвалась из брака, который душил ее? Тут она подумала об Эрнесте... неужели, несмотря ни на что, он все же умуд­рился контрабандой пронести какую-то долю терапии в их сеансы?

Она пыталась убедить Маршала в бессмысленности его ярости, указывала на саморазрушительный ее характер. Но безуспешно. Иногда ей хотелось передать ему долю свей новообретенной сдержанности, спокойствия. А иногда она теряла терпение и хотела встряхнуть его, заставить взяться за ум. Ей хотелось крикнуть ему: «Да брось ты! Не­ужели ты не видишь, чего тебе стоят эти идиотские злоба

435

и гордость? Ты лишился всего! Спокойствия, сна, работы, семьи, друзей! Просто успокойся!» Но ничего она этим не добьется. Она прекрасно помнила, какая жажда мести вла­дела ею всего несколько недель назад, а потому прекрасно понимала Маршала. Но она не знала, как помочь ему успо­коиться.

Другие проблемы из списка были ей чужды, например озабоченность Маршала финансовыми вопросами и вопро­сами статуса. Ее такие проблемы не волновали. Тем не менее она понимала их важность, ведь именно алчность и честолюбие привели его к этой катастрофе.

А его жена? Час за часом Кэрол ждала, что Маршал заговорит о ней. Но не услышала ни слова, разве что Мар­шал обмолвился, что она на три недели уехала в Тассайару для медитации. А когда Кэрол сама спрашивала его о же­не, он говорил лишь, что у них нет общих интересов, что они идут каждый своей дорогой.

Кэрол часто думала о Маршале — когда бегала, когда работала с другими клиентами, когда лежала в постели перед сном. Так много вопросов. И так мало ответов. Мар­шал чувствовал тревогу Кэрол и уверял ее, что, для того чтобы облегчить его страдания, ей достаточно просто по­мочь ему сформулировать и обсудить с ним его основные проблемы. Но Кэрол понимала, что этого недостаточно. Ей нужна была помощь; она нуждалась в консультанте. Но к кому она может обратиться? А однажды ее вдруг осени­ло: она поняла, кто сможет ей помочь.

Глава 27

Сидя в приемной Эрнеста, Кэрол решила посвятить весь сеанс поискам способов помочь Маршалу. Она соста­вила список вопросов, на которые не могла ответить сама, и теперь думала, как задать их Эрнесту. Она знала, что ей нужно быть очень осторожной: со слов Маршала она поня­ла, что они с Эрнестом хорошо знали друг друга, и ей при-

436

дется постараться, чтобы Эрнест не догадался, о ком идет речь. Но Кэрол это не пугало: наоборот, в стихии интриг и козней она чувствовала себя как рыба в воде.

Но у Эрнеста были другие планы. Как только Кэрол вошла в кабинет, он сам начал разговор:

«Знаете, Каролин, последний сеанс оставил у меня ощу­щение незавершенности. Мы с вами остановились в самой середине очень важного разговора».

«Что вы хотите этим сказать?»

«Мне показалось, что мы с вами смогли с большей тщательностью подойти к анализу наших отношений, но вы были так взволнованны. Вы буквально бегом покинули ка­бинет в конце сеанса. Не могли бы вы рассказать мне, какие чувства испытывали по дороге домой после послед­него сеанса?»

Эрнест, как и большинство терапевтов, практически всегда давал пациентам возможность начать сеанс. Он на­рушал это правило и заводил разговор первым только тог­да, когда чувствовал необходимость проработать какую-то тему, с которой они не успели разобраться во время преды­дущего сеанса. Еще давно он узнал от Маршала, что чем больше сеансов перетекают один в другой, тем более эф­фективной становится терапия.

«Взволнованна? Нет, — покачала головой Кэрол. — Не думаю. Я мало что запомнила с прошлого сеанса. Тем более что было, то прошло, а сегодня я хочу поговорить с вами о другом. Мне нужен ваш совет относительно одного моего клиента».

«Постойте, Каролин, сначала позвольте мне несколько минут уделить этой теме. Есть вещи, которые кажутся мне важными, и я хотел бы высказаться».

«В конце концов, кто из нас пациент?» — пробормо­тала Кэрол себе под нос. Но приветливо кивнула, пригла­шая его продолжать.

«Помните, Каролин, во время нашей первой встречи я сказал, что честность — самое главное в терапии. Я дал вам слово быть с вами искренним. Но я должен признать-

437

ся, что не до конца сдержал свое обещание. Пришло время прояснить ситуацию, и я хочу начать с эротизма... его было много в наших отношениях, и это меня беспокоит».

«Что вы имеете в виду?» — настороженно спросила Кэрол. По голосу Эрнеста она поняла, что этот сеанс бу­дет особенным.

«Попробуйте взглянуть на ситуацию со стороны. С са­мого первого сеанса вы большую часть времени говорили о том, что я привлекаю вас как мужчина. Я стал средоточием ваших эротических фантазий. Снова и снова вы просили меня заменить вам Ральфа, стать вашим любовником, оста­ваясь вашим терапевтом. Потом все эти объятия, попытки поцеловать меня, «время кушетки», когда вы хотели сидеть рядом со мной».

«Да, да, я знаю, о чем вы говорите. Но вы сказали, что вас это беспокоит».

«Очень беспокоит — и по многим причинам. Пер­вая — это сексуальное возбуждение».

«Вас беспокоит, что я была возбуждена?»

«Нет, не вы — я. Вы провоцировали меня, Каролин, а так как мы с вами особенно сегодня играем в игру под на­званием «Честность», я скажу вам, что вы возбуждали ме­ня, — и это меня беспокоило. Я уже говорил вам, что счи­таю вас очень привлекательной женщиной, и мне, мужчи­не, было очень трудно устоять перед вашими чарами. Вы стали героиней моих фантазий. Я начинаю думать о вас за­долго до начала сеанса, я даже специально подбираю одеж­ду перед встречей с вами. Я должен в этом признаться.

Теперь я ясно понимаю, что дальше так продолжаться не может. Видите ли, вместо того, чтобы помочь вам разо­браться с этими... скажем так, сильными, но нереалистич­ными чувствами ко мне, я начал подыгрывать вам, я поощ­рял ваше поведение. Мне нравилось обнимать вас, касать­ся ваших волос, сидеть рядом с вами на кушетке. Я знаю, что вы знали, что мне это нравилось. Не отрицайте, Каро­лин, не качайте головой, я знаю, что только разжигал ваши чувства. Я постоянно повторял «нет, нет, нет»; тихим, но

438

все же слышным голосом я говорил «да, да, да». И это бы­ло нетерапевтично».

«Я не слышала ваших «да», Эрнест».

«Возможно, вы не осознавали этого. Но я действи­тельно испытывал эти чувства, и я уверен, что вы чувство­вали это и это стимулировало вас на каком-то уровне. Два человека, вовлеченные в интимные отношения — или от­ношения, пытающиеся быть интимными, — не могут не передавать друг другу свои чувства — если не прямо, то невербально или на подсознательном уровне».

«Не уверена, что вы правы, Эрнест».

«Я уверен в своей правоте. Мы еще вернемся к этому. Но сейчас я хочу, чтобы вы уловили суть моих слов: эро­тическая привязанность, которую вы испытываете ко мне, вредит терапии. Я тщеславен, вы тоже привлекаете мня в сексуальном плане, и я должен взять на себя ответственность за стимулирование этой привязанности. Я был плохим те­рапевтом, Каролин».

«Нет, что вы, — воскликнула Кэрол, — вы ни в чем не виноваты!»

«Простите, Каролин, позвольте мне закончить... я еще не все сказал... Еще до того, как мы встретились с вами, я принял решение быть полностью откровенным со своим следующим пациентом. Я считал и считаю до сих пор, что главным изъяном большинства традиционных направлений психотерапии является неискренность отношений между пациентом и психотерапевтом. Я же придаю искренности настолько большое значение, что был вынужден разорвать отношения с супервизором — психоаналитиком, которым я искренне восхищался. И именно по этой причине я не­давно решил отказаться от формальной психоаналитичес­кой подготовки».

«Я не понимаю, какое все это имеет отношение к на­шей терапии?»

«Это значит, что работа с вами стала экспериментом. Возможно, в качестве оправдания я должен был объяснить вам, что это слишком сильно сказано: последние несколько

439

лет я старался построить менее формальные, более чело­вечные отношения с пациентами. Но в вашем случае имеет место странный парадокс: ставя на вас эксперимент абсо­лютной честности, я не сообщил вам, что вы участвуете в этом эксперименте. А сейчас, подводя итоги нашей рабо­ты, я не могу сказать, что изобретенный мной подход ока­зался эффективным. Я не смог выстроить с вами тот тип честных, аутентичных отношений, который, как я знаю, не­обходим для терапевтического роста».

«Я убеждена, что виной тому не ваши недочеты или какие-то недостатки вашего подхода».

«Я не знаю точно, где именно допустил ошибку. Что-то пошло не так. Я вижу, что нас разделяет огромная про­пасть. Я чувствую недоверие и подозрительность, исходя­щие от вас, которые внезапно сменяются проявлениями глубокой привязанности и любви. И сбит с толку, потому что большую часть времени я не могу поверить, что вы испы­тываете ко мне теплые или хотя бы позитивные чувства. Уверен, я не сказал вам ничего нового»,

Кэрол молчала, опустив глаза.

«Так что мое беспокойство растет: я выбрал неверный подход. В данном случае честность скорее всего не являет­ся лучшей политикой. Было бы намного лучше, если бы вы работали с более традиционно ориентированным терапев­том, который смог бы более четко разграничить терапевти­ческие и личные отношения. Итак, Каролин, кажется, я ска­зал вам все, что хотел. Что вы можете мне ответить?»

Кэрол два раза пыталась начать фразу, но путалась в словах. В конце концов она сдалась: «Я запуталась. Я не могу говорить. Я не знаю, что сказать».

«Я догадываюсь, что вы чувствуете. В свете всего ска­занного я мог бы предположить, что вы думаете о том, что вам лучше перейти к другому терапевту. Может, вы даже думаете, что я не имел права брать с вас плату за участие в эксперименте. Если я прав, давайте это обсудим; воз­можно, я действительно должен вернуть вам деньги».

Окончание эксперимента — хорошая идея, подумала

440

Кэрол. И отличный способ положить конец этому гад­кому фарсу. Да, пора заканчивать, пора перестать лгать. Оставить Эрнеста Джессу и Джастину. Похоже, ты прав, Эрнест. Пора заканчивать терапию.

Вот что она хотела сказать. Но с удивлением услыша­ла, что произносит совсем другие слова:

«Нет. Вы не угадали, Эрнест. Проблема не в вашем подходе к терапии. Я не хочу, чтобы вы меняли его из-за меня... мне это не нравится... мне совсем это не нравится. Разве можно сделать вывод на основании одного-единст-венного случая? Кто знает. Может, еще слишком рано де­лать выводы. Может быть, даже в моем случае ваш подход оказался эффективным. Дайте мне время. Я ценю вашу чест­ность. Ваша искренность не причинила мне ни малейшего вреда. Возможно, наоборот, принесла мне огромную поль­зу. Что касается возвращения денег за терапию — об этом не может быть и речи. Кстати, как юрист, хочу предосте­речь вас от таких заявлений в будущем. Так на вас могут и в суд подать.

Правду? — продолжала Кэрол. — Вы хотите услы­шать правду? Правда то, что вы помогли мне. Больше, чем вы думаете. Далее: нет, чем больше я думаю об этом, тем отчетливее понимаю, что совсем не хочу уходить от вас. И не хочу никакого другого психотерапевта. У нас с вами, наверное, был трудный период. Возможно, сама того не осознавая, я испытывала вас. И это было очень тяжелое испытание».

«И как, я его прошел?»

«Думаю, да. Даже более того — вы показали самые высокие результаты».

«Ив чем же заключалось это испытание?»

«Ну... не знаю... нужно подумать. Скажем так, я могла бы рассказать вам кое-что, но, Эрнест, не могли бы мы от­ложить это до следующего раза? Я должна сегодня кое-что обсудить с вами».

«Хорошо. Но мы с вами все выяснили?»

«Почти все».

441

«Тогда давайте перейдем к вашей проблеме. Вы сказа­ли, что это касается одного из ваших клиентов».