Дэн Браун Утраченный символ
| Вид материала | Документы |
- В. И. Петрова [и др.]; худож. Е. Дьяченко, 2007. 301, 340.38kb.
- Цифровая крепость дэн браун, 4095.94kb.
- Дэн Браун украл идею у петербуржцев?, 71.82kb.
- Ангелы и демоны дэн браун анонс, 6653.38kb.
- Воскресшие Боги Леонардо да Винчи и Дэн Браун, 146.84kb.
- Дэна Брауна «Утраченный символ», 62.49kb.
- Сильвия Браун Бог, творение и инструменты для жизни, 3072.68kb.
- @автор = /Борис Зайцев, Максим Рыжков, корр, 64.59kb.
- Экскурсия в древнюю олимпию, 60.74kb.
- Сначала пришла нестерпимая боль, словно кто-то забрался внутрь головы и начал перекапывать, 2723.68kb.
Глава 132
У Кэтрин Соломон, поднимающейся на холм к подножию Монумента Вашингтона, радостно билось сердце. Душевные раны от пережитых сегодня потрясений еще не зажили, но сейчас все ее мысли сосредоточились на радостном известии, которое сообщил сестре Питер и в котором она только что убедилась лично.
«Мои исследования целы. Все до единого».
Голографические носители со всеми данными, находившиеся в лаборатории, погибли в огне. Однако в Храмовом зале Питер признался Кэтрин, что втайне от нее делал резервные копии всех ноэтических материалов и хранил у себя в кабинете, в ЦТП СМ. «Ты же знаешь, я преклоняюсь перед тем, что ты делаешь, – объяснил он, – поэтому обеспечил себе возможность наблюдать за исследованиями, не отвлекая тебя от работы».
– Кэтрин! – прозвучал басовитый голос.
Она подняла взгляд.
У подножия освещенного обелиска вырисовывалась одинокая фигура человека.
– Роберт!
Кэтрин кинулась обнимать друга.
– Я слышал радостную новость, – шепнул Лэнгдон. – Представляю, какой это для тебя груз с души.
– Не представляешь, – севшим от волнения голосом возразила Кэтрин.
Спасенные Питером материалы представляли настоящий переворот в науке – обширное собрание экспериментов, доказывающих, что человеческая мысль обладает реальной измеримой силой. Эксперименты Кэтрин наглядно демонстрировали результаты воздействия мысли на самые разные объекты – от кристаллов льда до генераторов случайных чисел и движения элементарных частиц. Несомненные и бесспорные, итоги исследования способны были переубедить скептиков и изменить массовое сознание в масштабах всего мира.
– Все изменится, Роберт, буквально все.
– Питер тоже в этом уверен.
Кэтрин оглянулась в поисках брата.
– В больнице, – пояснил Лэнгдон. – Еле уговорил сделать мне такое одолжение.
Кэтрин с облегчением вздохнула:
– Спасибо!
– А я обещал, что дождусь тебя здесь.
Кэтрин, кивнув, скользнула взглядом вдоль сияющего белизной обелиска в ночное небо.
– Он мне говорил, что повезет тебя сюда. И что-то насчет «Laus Deo»… В подробности вдаваться не стал.
Лэнгдон усмехнулся устало:
– Я и сам до конца не понимаю. – Он отыскал глазами верхушку монумента. – Твой брат мне сегодня много такого разъяснял, что до сих пор в голове не укладывается.
– Попробую угадать. Мистерии древности, наука и Святое Писание?
– В точку.
– Добро пожаловать в мою жизнь. – Кэтрин подмигнула. – Меня Питер посвятил давным-давно. Львиная доля моих исследований на этом строится.
– Сердцем я многое принимаю из того, что он говорил… – Лэнгдон покачал головой. – А вот умом…
Улыбнувшись, Кэтрин обняла его за талию.
– Знаешь, Роберт, пожалуй, в этом я могу тебе помочь.
В глубине Капитолия по пустынному коридору шагал Архитектор Уоррен Беллами.
«Последнее дело на сегодня», – думал он.
Оказавшись у себя в кабинете, он вытащил из недр письменного стола невероятно старый ключ. Черный, чугунный, длинный и тонкий, с давно истершейся маркировкой. Архитектор опустил ключ в карман и приготовился встречать гостей.
В Капитолий направлялись Роберт Лэнгдон и Кэтрин Соломон. Выполняя просьбу Питера Соломона, Беллами собирался предоставить им редчайшую возможность – увидеть воочию грандиозную тайну, которую хранит здание Капитолия. И открыть ее может лишь Архитектор…
Глава 133
Стараясь не смотреть на оставшийся далеко внизу пол Ротонды Капитолия, Роберт Лэнгдон мелкими шажками двигался по круговому мостику под самым куполом. Потом он все-таки скосил глаза на поручень ограждения. От высоты кружилась голова. Профессору с трудом верилось, что меньше десяти часов прошло с той секунды, как в центре этого круглого зала возникла рука Питера.
Где-то там внизу, в ста восьмидесяти футах от Лэнгдона, двигался к выходу из Ротонды Архитектор Капитолия – крошечная упрямая точка. Беллами проводил Кэтрин и Лэнгдона вверх, на балкон, и оставил одних, снабдив точными указаниями.
«От Питера».
Лэнгдон посмотрел на старый железный ключ, который ему вручил Беллами. Потом на узкую лестницу, уходящую с балкона… еще выше. «Господи, помоги». Узкие ступени, по словам Архитектора, вели к маленькой металлической двери, отпирающейся этим самым ключом.
По замыслу Питера Соломона Лэнгдон и Кэтрин непременно должны были увидеть то, что скрывалось за дверью. Разъяснять Питер ничего не стал, вместо этого строго наказав отпереть дверь в определенный час – не раньше и не позже.
«Ждать, чтобы открыть дверь? Зачем?»
Бросив очередной взгляд на часы, Лэнгдон тихо простонал.
Затем он опустил ключ в карман и посмотрел на противоположную половину балкона по ту сторону разверзшейся перед ним бездны. Кэтрин, бесстрашно устремившись вперед и, видимо, не испытывая страха высоты, успела уже пройти полкруга и с восхищением разглядывала «Апофеоз Вашингтона» кисти Брумиди, нависающий прямо у них над головами. С этого необычного обзорного пункта пятнадцатифутовые фигуры, украшающие пять тысяч квадратных футов купола, представали в мельчайших подробностях.
Повернувшись к Кэтрин спиной, Лэнгдон едва слышно прошептал, обращаясь к внешней стене здания:
– Кэтрин, к тебе взывает твоя совесть! Как ты могла бросить Роберта одного?
Кэтрин, очевидно, тоже знала о феноменальных акустических возможностях купола, потому что стена тут же отозвалась ее голосом:
– А нечего трусить. Надо было идти со мной. Дверь еще не скоро открывать, времени полно.
Лэнгдон, признав ее правоту, неохотно двинулся вдоль балкона, хватаясь руками за стену.
– Этот потолок – нечто невероятное, – восхитилась Кэтрин, выворачивая шею, чтобы охватить взглядом все великолепие «Апофеоза». – Только представить: мифические божества с учеными и изобретениями. Да еще в главном зале Капитолия…
Лэнгдон поднял глаза к громадным изображениям Франклина, Фултона и Морзе в окружении символов их научных открытий. Переливающаяся радуга увела за собой его взгляд к Джорджу Вашингтону, возносящемуся на облаке в небеса.
«Великое пророчество о превращении человека в бога».
– Такое впечатление, что на куполе над Ротондой отражена сама суть Мистерий древности, – поделилась мыслями Кэтрин.
Лэнгдон готов был признать, что не много нашлось бы фресок в мире, где божества соседствовали бы с научными открытиями и апофеозом человека. Впечатляющий сонм образов на куполе Ротонды действительно воплощал идею Мистерий древности – и не случайно. Отцам-основателям Америка представлялась чем-то вроде чистого холста, непаханого тучного поля, которое можно засеять семенами мистерий. И сегодня этот величественный образ – основатель государства, возносящийся к небесам – безмолвно взирал сверху на законотворцев, президентов и сенаторов… Открытое напоминание, взгляд в будущее, обещание, что пробьет тот час, когда человек достигнет полной духовной зрелости.
– Роберт, – прошептала Кэтрин, не сводя глаз с огромных фигур великих американских изобретателей в сопровождении Минервы, – это ведь и вправду пророчество. Самые передовые технологии сейчас служат для изучения идей глубокой древности. Ноэтика считается молодой наукой, однако на самом деле это самая древняя наука на земле – наука, изучающая человеческую мысль. – Она обернулась к Лэнгдону, удивленно распахнув глаза. – И представляешь, выясняется, что древние понимали мысль гораздо лучше, чем мы сейчас.
– Логично, – ответил Лэнгдон. – Кроме человеческой мысли, других инструментов у древних не было. Философы, например, отдавали все силы ее изучению.
– Да! Древние тексты только и твердят что о могуществе разума. В Ведах описан поток мыслительной энергии. В Аскевианском кодексе «Пистис София» – универсальное сознание. В «Зогаре» исследуется природа духа мысли. Шаманские тексты, опережая Эйнштейна с его «влиянием извне», рассказывают о лечении на расстоянии. Там есть всё! Про Библию вообще молчу.
– И ты туда же? – усмехнулся Лэнгдон. – Твой брат меня уже убеждал, что Библия сплошь состоит из зашифрованных научных сведений.
– Еще как состоит, – подтвердила Кэтрин. – Если не веришь Питеру, почитай эзотерические трактаты Ньютона о Библии. Стоит вникнуть как следует в библейские иносказания, Роберт, и поймешь, что она исследует человеческую мысль.
Лэнгдон пожал плечами:
– Попробую перечитать ее заново на досуге.
– Ответь мне на один вопрос, – не разделяя скептицизма профессора, настаивала Кэтрин. – Там, где в Библии говорится «стройте свой храм», тот который предполагается возводить «без инструментов и не производя шума», о каком храме, по-твоему, идет речь?
– В тексте сказано, что храм – это наше тело.
– Да, Первое Послание к коринфянам, глава третья, стих шестнадцатый. «Вы – храм Божий». – Она улыбнулась. – И то же самое в Евангелии от Иоанна. Роберт, авторы Писания твердо знали о дремлющей в нас силе, и они настойчиво велят нам ее раскрыть и обратить себе на пользу… выстроить храм мысли.
– К сожалению, большая часть религиозного сообщества, как мне кажется, дожидается буквального восстановления Храма. Во исполнение мессианского пророчества.
– Да, но тут ускользает из вида одна важная деталь. Второе пришествие – это пришествие человека. Час, когда человечество наконец выстроит храм своего разума.
– Не знаю… – потирая подбородок, усомнился Лэнгдон. – Я, конечно, не большой толкователь Библии, однако, насколько помню, в Писании подробно изложен процесс строительства именно материального храма, а не духовного. Постройка должна возводиться из двух частей – внешней, Святилища, и внутренней, Святая святых. Их следует разделить тончайшей завесой.
Кэтрин улыбнулась:
– Для скептика очень даже хорошо помнишь. Кстати, ты когда-нибудь видел, как устроен человеческий мозг? Он состоит из двух частей – внешней, под названием «dura mater», твердая мозговая оболочка, и внутренней, «pia mater», мягкой мозговой оболочки. Эти две части разделяет паутинная оболочка – тончайшая завеса, действительно похожая на паутину.
Лэнгдон удивленно склонил голову.
Протянув руку, Кэтрин коснулась его виска.
– Неслучайно в английском языке «висок» и «храм» обозначаются одним словом – «temple».
Пытаясь осмыслить услышанное, профессор неожиданно вспомнил гностическое Евангелие от Марии: «Где ум, там сокровище».
– Может быть, ты слышал, – понизив голос, продолжала Кэтрин, – о томографии мозга йогов, погруженных в медитацию? Оказывается, на высшей стадии сосредоточения в эпифизе головного мозга выделяется субстанция, похожая на воск. В человеческом теле нет аналогов подобной секреции. Она обладает невероятными целебными свойствами, клетки в буквальном смысле восстанавливаются – возможно, этим отчасти объясняется долголетие йогов. Вот она, наука… Эта субстанция, обладающая непостижимыми свойствами, вырабатывается только разумом, погруженным в состояние глубокого сосредоточения.
– Я что-то такое читал пару лет назад.
– Да, кстати, а вот еще кое-что. Помнишь библейское описание манны небесной?
Лэнгдон не понял, почему «кстати».
– Волшебная пища, посланная с небес, чтобы утолить голод?
– Именно. Она не только кормила, но еще исцеляла, дарила долголетие и, как ни странно, не создавала естественных отправлений организма. – Кэтрин умолкла, давая Роберту осмыслить. – Ну же, Роберт? Пища с небес? – Она постучала себя пальцем по виску. – Исцеляет волшебным образом. Не образует отходов. Неужели не видишь? Это все шифр, Роберт! «Храм» – это наше тело. «Небеса» – это разум. «Лестница Иакова» – позвоночник. А манна – то самое вещество, вырабатываемое эпифизом. Так что, когда увидишь в Писании эти слова, присмотрись повнимательнее. Очень часто за поверхностным смыслом открывается другой, скрытый.
И Кэтрин принялась с пулеметной скоростью сыпать цитатами, доказывая, что волшебная субстанция в том или ином виде нашла отражение во всех текстах Мистерий древности. Божественный нектар, эликсир жизни, источник вечной молодости, философский камень, амброзия, роса, оджас, сома. Затем она развернула теорию о том, что эпифиз представляет собой всевидящее Господне око.
– Вот, смотри, в Евангелии от Матфея, – убеждала она. – «Если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло». То же самое с чакрой аджна – «третьим глазом», который индусы отмечают точкой на лбу, и…
Кэтрин со смущенным видом оборвала сама себя на полуфразе.
– Прости… Меня, бывает, заносит, не остановиться. Но ведь это сплошной восторг! Я столько лет читала древние тексты, где человеку сулили безграничное торжество разума, и вот теперь мы научно доказываем, что оно достижимо обычным физическим процессом. Мозг, если научиться его правильно использовать, может подарить нам буквально сверхчеловеческие способности. А Библия, как и многие древние тексты, – это подробная инструкция к самому хитроумному из когда-либо существовавших механизмов. То есть к человеческому разуму. – Кэтрин вздохнула. – Как ни удивительно, наука на данном этапе лишь подбирается к тому, чтобы потянуть за краешек завесы, скрывающей подлинные возможности мозга.
– Тогда твоя ноэтика поможет человечеству сделать гигантский скачок вперед.
– Или назад. Ведь древние уже знали многое из того, что мы только сейчас начинаем открывать заново. Не пройдет и нескольких лет, как человеку придется принять то, что сегодня кажется немыслимым: мозг умеет вырабатывать энергию, способную преобразовывать физическую материю. – Кэтрин помолчала. – На наши мысли реагируют частицы… а значит, наши мысли могут изменить мир.
Лэнгдон мягко улыбнулся.
– Знаешь, во что я поверила благодаря своим исследованиям? Бог существует – это мысленная энергия, пронизывающая все и вся. А мы, человеческие существа, были созданы по его образу и подобию.
– Что, прости? – не выдержал Лэнгдон. – Мы были созданы по образу и подобию мысленной энергии?
– Именно. Физическое тело развивалось и эволюционировало, а вот разум был создан по образу и подобию Божьему. Мы понимаем Библию слишком буквально. Заучиваем про образ и подобие, но на самом деле Господа копирует не тело, а разум.
Лэнгдон заинтригованно молчал.
– Это величайший дар, Роберт, и Господь ждет, когда мы его оценим. По всему миру люди возносят взоры к небесам, ожидая Господа… и не догадываясь, что это Господь дожидается нас. – Кэтрин сделала паузу, чтобы Лэнгдон успел отследить ход мысли. – Мы творцы, однако наивно прикидываемся «тварями». Считаем себя беспомощным стадом, которое пастырь-создатель гоняет туда-сюда. Валимся на колени, словно перепуганные дети, молим о помощи, о прощении, об удаче… Но как только осознаем, что действительно созданы по образу и подобию Творца, придет понимание: мы тоже способны Творить. И тогда наши способности раскроются в полной мере.
Лэнгдону вспомнился запавший в душу фрагмент из работы философа Мэнли Холла: «Если бы Бесконечный Бог не пожелал, чтобы человек стал мудрым, Он не снабдил бы его способностью к познанию».12 Профессор снова поднял глаза к потолку, к «Апофеозу Вашингтона», символизирующему торжество приближения человека к божественному образу.
«Тварь… превращающаяся в Творца».
– А самое поразительное, – продолжала Кэтрин, – что, научившись распоряжаться собой в полную силу, мы научимся распоряжаться и окружающим миром. Мы сможем выстраивать реальность по нашему замыслу, а не просто реагировать на существующие условия.
Лэнгдон опустил взгляд.
– Как-то… страшновато.
Кэтрин слегка смешалась, но в глазах мелькнуло уважение.
– Да, ты прав! Поскольку наши мысли способны изменить мир, надо тщательно следить за тем, что мы думаем. Разрушительные мысли ничуть не слабее конструктивных, а ведь разрушить всегда легче, чем построить.
Лэнгдон подумал обо всех заветах, предписывающих оберегать древнюю мудрость от недостойных и открывать ее лишь просвещенным. Вспомнился Невидимый колледж, вспомнился наказ великого Исаака Ньютона Роберту Бойлю хранить «в строжайшей тайне» их совместные исследования. «Разглашение, – писал Ньютон в 1676 году, – обернется для мира невиданной катастрофой».
– А теперь представь вот такой неожиданный поворот. – Кэтрин вернулась к прежним рассуждениям. – Во всех религиях мира испокон веков последователям внушалась необходимость верить и уверовать. Наука же, которая отвергала религию как собрание предрассудков, сегодня вынуждена признать, что ее будущее лежит именно в той отрасли, что ведает понятиями веры – способностью сосредоточенного убеждения и умысла. Та самая наука, что искореняла нашу веру в чудесное, сейчас наводит мосты через пропасть, которую сама же и создала.
Слова Кэтрин повергли профессора в глубокие раздумья. Потом Лэнгдон еще раз медленно поднял взгляд на «Апофеоз».
– У меня вопрос… – проговорил он, оглянувшись на Кэтрин. – Даже если я на секунду поверю, что могу влиять силой мысли на физическую материю и претворить в жизнь все свои желания… боюсь, мне не найти в своем жизненном опыте ни одного примера, который бы меня в этом убедил.
Кэтрин пожала плечами:
– Значит, плохо ищешь.
– Не пытайся отделаться отговорками. Так ответил бы священник. А я хочу услышать ответ ученого.
– Хочешь настоящий ответ? Пожалуйста. Вот я вручу тебе скрипку и поведаю, что ты можешь сыграть на ней прекрасную музыку… Я ведь не покривлю душой. Ты действительно на это способен – только сперва понадобятся годы упражнений. Точно так же и с разумом, Роберт. Управлять мыслью надо учиться. Чтобы воплотить намерение, требуется ювелирная сосредоточенность, полная сенсорная визуализация и глубочайшая вера. Мы это доказали экспериментально. И потом, точно так же, как с игрой на скрипке, у некоторых изначально заложен больший талант. Вспомни историю – сколько просвещенных умов совершали невероятное!
– Кэтрин, только не говори, что ты на самом деле веришь в чудеса. Вода, превращенная в вино, исцеление страждущих наложением рук…
Кэтрин глубоко вдохнула, затем медленно выдохнула.
– Я наблюдала, как человек – простым средоточием мысли – превращает раковые клетки в здоровые. Я видела миллион случаев влияния человеческого разума на физические объекты. Когда подобное происходит у тебя на глазах каждый день, со временем привыкаешь и описанные в книгах чудеса уже не кажутся невозможными.
Лэнгдона одолевали сомнения.
– Очень оптимистичный взгляд на мир, Кэтрин, согласен, однако для меня это гигантское усилие над собой. Ты же знаешь, вера мне всегда нелегко давалась.
– Тогда абстрагируйся от веры. Считай, что просто меняешь угол зрения, допуская, что мир не всегда такой, каким кажется. Все великие исторические открытия начинались с простой идеи, которая шла вразрез с привычным мироощущением. Взять, к примеру, пресловутое утверждение, что Земля круглая. Скольким гонениям оно подверглось, потому что у людей не укладывалось в голове, как такое может быть: ведь вся вода из океанов выльется… Гелиоцентризм считался ересью. Зашоренные умы всегда нападали на недоступное пониманию. Всегда найдутся созидатели и разрушители. Вечное движение. Рано или поздно созидатели обретают сторонников, количество сторонников достигает критической массы, и Земля вдруг делается круглой, а Солнечная система – гелиоцентрической. Меняется сознание, возникает новая реальность.
Лэнгдон рассеянно кивнул.
– О чем думаешь? У тебя какой-то вид загадочный.
– Не знаю. Почему-то вспомнилось, как выходил по ночам на байдарке, вставал посреди озера под звездами и размышлял обо всяком таком…
Кэтрин ответила понимающей улыбкой.
– Наверное, каждому доводилось. Лежать на спине, смотреть в звездное небо… раздвигать горизонты.
Она подняла глаза к потолку и попросила:
– Дай пиджак, пожалуйста.
– Зачем? – удивился Лэнгдон.
Кэтрин свернула его пиджак вдвое и уложила поперек балкона как подушку.
– Ложись.
Лэнгдон улегся на спину, и Кэтрин пристроила его затылок на свернутый пиджак. А потом сама примостилась рядом. И так, словно малые дети, они прильнули друг к другу на узком балконе и устремили взгляды вверх, к гигантской фреске Брумиди.
– Вот так… – прошептала Кэтрин. – Вспомни то свое состояние… как в детстве, лежишь на спине в байдарке… смотришь на звезды… открыт навстречу всему неведомому и удивительному.
Лэнгдон послушно попытался представить, хотя на самом деле стоило ему поудобнее устроится на спине, как тут же накатила накопившаяся усталость. Взгляд затуманился – и тут над головой возник знакомый образ, от которого дремоту как рукой сняло.
«Не может быть…»
Странно, что он не заметил раньше: композицию «Апофеоза Вашингтона» составляли два концентрических круга – одна окружность в другой.
«“Апофеоз” – это еще один циркумпункт?»
Интересно, сколько таких совпадений он сегодня упустил?
– Я должна сказать тебе кое-что важное, Роберт. Тут есть один такой момент… наверное, самый ошеломляющий во всех моих исследованиях.
«Как, еще не все?»
Кэтрин приподнялась на локте.
– Даю честное слово, если мы, люди, освоим эту простейшую истину… мир изменится буквально в мгновение ока.
Лэнгдон весь обратился в слух.
– Однако сперва позволь напомнить тебе об излюбленных масонских мантрах: «собрать разрозненное», создать «порядок из хаоса», достичь «единения».
– Продолжай, – кивнул заинтригованный Лэнгдон.
Кэтрин улыбнулась.
– Нам удалось доказать научно, что сила человеческой мысли возрастает в геометрической прогрессии пропорционально количеству умов, разделяющих эту мысль.
Лэнгдон молчал, гадая, к чему клонит Кэтрин.
– Из этого следует вот что: ум хорошо, а два лучше, причем лучше не в два раза, а во много больше. Множество умов, трудящихся над общей мыслью, увеличивают ее воздействие – по экспоненте. А значит, усиливающим эффектом обладают разного рода молитвенные группы, исцеляющие круги, пение хором и всеобщее поклонение. «Универсальное сознание» – это не просто некая умозрительная концепция в духе «нью-эйдж». Это самая что ни на есть научно доказанная действительность… и, научившись ею управлять, мы сможем перевернуть мир. Это и есть основополагающее открытие ноэтики. Более того, процесс единения происходит прямо сейчас, буквально на наших глазах. Куда ни взгляни. Появляются средства общения, о которых мы даже не мечтали: «Твиттер», «Гугл», «Википедия» и остальные, – совместными усилиями создается пространство, объединяющее умы. – Она рассмеялась. – Помяни мое слово, как только я опубликую результаты своих исследований, у всех твиттерян в строке ответа на вопрос «Что делаешь?» тут же появится: «читаю про ноэтику», и интерес к моей области науки моментально возрастет в геометрической прогрессии.
Веки у Лэнгдона отяжелели.
– А знаешь, я до сих пор не научился посылать твиттинги.
– Твиты, – смеясь, поправила Кэтрин.
– Что?
– Не важно. Закрой глаза. Я тебя разбужу, когда будет пора.
За разговорами Лэнгдон совсем забыл и про ключ, выданный Архитектором Капитолия, и про то, зачем они вообще поднимались на эту верхотуру. Убаюканный новой волной дремоты, он смежил веки и погрузился в сонную темноту, где ворочались мысли об «универсальном сознании», о «мировом разуме» и «коллективной единичности Бога» у Платона, о «коллективном бессознательном» Юнга… И вдруг профессора озарила простая и вместе с тем поразительная догадка.
«Божественное сокрыто во Множестве, а не в Едином».
– Элохим, – вырвалось у Лэнгдона, и он распахнул глаза, удивившись своему неожиданному открытию.
– Что? – Кэтрин все еще смотрела на него, приподнявшись на локте.
– Элохим, – повторил Лэнгдон. – Так называют Бога в Ветхом Завете. Это слово меня всегда занимало.
Кэтрин понимающе улыбнулась:
– Да, это ведь множественное число.
«Именно!»
Лэнгдон никогда не понимал, почему в первых главах Библии Господь представлен во множественном числе. Элохим. В Книге Бытия всемогущий Господь не был Един… он был Множеством.
– Бог многочислен, – прошептала Кэтрин, – потому что многочисленны людские умы.
В голове у Лэнгдона пестрым хороводом крутились мысли – сны, воспоминания, надежды, страхи, откровения – и уплывали под купол Ротонды. Когда веки снова начали слипаться, профессор вдруг увидел перед собой латинскую фразу, выписанную на фреске «Апофеоза».
«E pluribus unum».
«Из множества – один!» – успел прочитать Лэнгдон перед тем, как провалиться в сон.