Windows on the World

Вид материала

Задача

Содержание 9 час. 34 мин 9 час. 35 мин 9 час. 36 мин

Подобный материал:

• Операционные системы Windows и их архитектура, 278.87kb.
• Обзор архитектуры Windows X, Windows 95, os/2 Warp, Windows, 132.71kb.
• Программы серии «эколог» по оценке загрязнения воздушного бассейна, 1181.63kb.
• Контрольная работа по дисциплине «Операционные системы» на тему: «Создание загрузочной, 431.67kb.
• Пошаговое руководство по использованию служб развертывания операционной системы Windows, 625.55kb.
• Программирование под Windows, 39.13kb.
• Пошаговое руководство по лицензированию служб терминалов операционной системы Windows, 1052.45kb.
• История операционных систем семейства Windows, 588.09kb.
• Miss World Fashion 2011 на сайте; Интернет конкурс, 85.61kb.
• Операционная система windows 98/2000/XP, 1321.3kb.

9 час. 34 мин

В 9.34 служащие Cantor Fitzgerald залезли под металлические столы, чтобы превратиться в угли каждый в своем углу. Человек пятьдесят собрались в конференц-зале; мы не знаем, молились ли они, но по телефону они очень часто повторяли слово «God». На 92-м, у Carr Futures, все стояли по колено в воде. Две дюжины брокеров задохнулись прямо в разгар сессии и лежали штабелями у двери, как в газовой камере. На 95-м левое крыло самолета распороло потолок, стены, окна, справочный киоск и даже мраморную стойку приемной. Было абсолютно темно, кругом струилась кровь и пахло палеными волосами; только тишина и неподвижные тела. В Южной башне, у Keefe, Bruyette & Woods сотрудники отдела инвестиций спустились вниз и остались в живых; но все трейдеры погибли, потому что боялись проморгать момент начала торгов.

Над городом идет снег. Тротуары покрываются белой пудрой, она летит на асфальт с неба, как Одиннадцатого сентября, только на этот раз она естественная. Со смотровой площадки на вершине Эмпайр-стейт-билдинг город выглядит так, словно покрыт белым чехлом, как диваны в заколоченном загородном доме. Но доносится вой полицейских сирен, рокот и вибрация большого города. Мало кто из туристов решился прийти сюда сегодня утром; ледяной ветер метет поземку, режет глаза. Из громкоговорителя несется песня Эллы Фицджеральд: «In my solituuuude, you hauuunt me». Панорама размыта, но, приглядевшись, я могу отличить камень от воды, даже вижу волны на поверхности Ист-Ривер, округлые черно-белые складки. Над моей головой – шпиль Эмпайр-стейт-билдинг, к нему, по замыслу, должны были швартоваться дирижабли. Он похож на стрелу Эйфелевой башни, которую американцы пытались превзойти с 1899 года: этот шпиль превзошел ее в 1931 году. Я обхожу всю площадку: за снежной стеной видны дымящие трубы, словно Нью-Йорк – это гудящая кузница, завод с десятью миллионами рабочих. Разные оттенки серого громоздятся пластами под белой, словно сахарная пудра, скатертью, а потом вдруг – оранжевое пятно: брезент вокруг строящегося здания; или позолоченное пятно: купол какого-нибудь небоскреба; или серебристое пятно: отливающий перламутром «Крайслер» в снежной вате. Влюбленная парочка просит сфотографировать их. Я их ненавижу. Их беззаботность хлещет меня по щекам, словно ледяной воздух. Мне хочется схватить девицу за меховой воротник и заорать ей в лицо:
– Пользуйся, пока можешь! В один прекрасный день он пойдет по бабам с приятелями, а ты будешь изменять ему в гостинице с коллегой по офису. В конце концов ты его бросишь, и кто будет хранить фотку, которую я сделаю? Да никто. Только понапрасну тратить пленку, которая будет валяться в обувной коробке где-нибудь в глубине шкафа.
На чемпионате мира по вредности я бы точно занял призовое место. Но я, конечно, молчу и увековечиваю их поцелуй перед объективом. Потом, обернувшись к югу, еще раз убеждаюсь, что обеих башен больше нет. Эмпайр-стейт-билдинг может быть доволен: он снова стал вершиной города. Тридцать лет два здания пытались оспорить его владычество, но теперь все кончено: семидесятые умерли. Эмпайр-стейт с его 381 метром снова господин. От игры света пейзаж каждую секунду меняется. На севере здание Pan Am Building сменило название: MetLife, пишу имя твое. И RCA Building теперь зовется GE Building. Три вещи придают горизонту новый облик: облака, теракты и смена торговых марок.

9 час. 35 мин

Война за воздух. Здесь командуют легкие: выйти, хотя бы высунуться по пояс в окно, не сидеть в этой духовке. Джеффри помогает коллегам из Risk Water Group отыскать хоть глоток кислорода в «Windows on the World». Залезть на стойку бара. В холодильник на кухне. Встать у окон северного фасада. Пожар бушует. Другие сотрудники компании сумели дозвониться в пожарный департамент, оттуда повторили инструкции: «никуда не уходите, мы сейчас будем». Как будто можно отсюда уйти. Джеффри ищет воды, но в кранах ее больше нет, и тогда он переворачивает висящий на потолке вазон, чтобы намочить для своей группы салфетки. Он срывает красные занавеси, чтобы перекрыть дым или хотя бы устроить фильтр. Он машет скатертями из окна, откуда свешиваются люди, зовущие на помощь. Джеффри больше не страшно. Он становится героем. Он переворачивает столы в громадную лужу, чтобы друзья могли выйти в коридор и их не убило током: в этом болоте мокнут оголенные провода.

Он и вправду сделал все, чтобы помочь другим, прежде чем попытать счастья самому. Ему хотелось осуществить свою идею, к тому же, быть может, ему осточертело смотреть, как умирают любимые люди, которых он не может спасти. Он хватает занавес за четыре угла (по два в каждом кулаке) и прыгает в пустоту. Вначале ткань надувается, словно парашют. Друзья придают ему смелости. Он видит их полные ужаса лица. Скорость растет. Руки не выдерживают, нагрузка слишком велика, занавес складывается пополам. А ведь он занимался парашютным спортом в Аспене, он умеет использовать восходящие воздушные потоки. Но он падает камнем. Как бы я хотел рассказать, что он спасся; но меня бы стали упрекать за то же, за что и Спилберга, у которого в газовых камерах шла вода из душа. Джеффри не удалось изящно приземлиться на кончики пальцев. Его несчастный кусок ткани за несколько секунд превратился в факел. Джеффри буквально взорвался на мостовой, убив пожарного и обожженную женщину, которую тот выносил. Жена Джеффри узнала о его смерти от его любовника. Иначе говоря, узнала одновременно и что он бисексуал, и что он умер. Для рассказа о занимательных приключениях я выбрал неудачный сюжет.

9 час. 36 мин

В романе «99 франков», который вышел в августе 2000 года, я описывал «внедренческую» революцию с помощью одной сквозной метафоры: «Невозможно захватить самолет, не войдя в него». Октав Паранго был уверен, что сможет изменить ход вещей изнутри. Потом, под конец романа, он вдруг заметил, что самолетом никто не управляет. Когда его назначили шефом агентства, он обнаружил, что не может произвести революцию в автономной системе, в организации, не имеющей ни главы, ни направления, ни смысла. Торжество глобального капиталистического общества рекламы: самолет-самодур. (Метафору «самолет без пилота» я взял из американской комедии «Есть ли пилот в самолете?») 11 сентября 2001 года этот образ предстал передо мной во всем своем чудовищном значении. Конечно, надо сесть в самолет, чтобы его развернуть. А если самолет совершает самоубийство?

Тогда мы превращаемся в огненный шар: это, безусловно, большой шаг вперед. Может, садясь в него, мы и рассчитываем изменить курс – а если только затем, чтобы протаранить небоскреб? Революция возможна только вне этой самоуничтожающейся системы. Ни в коем случае нельзя садиться в самолет. Принять этот мир, быть причастным к рекламе или массмедиа означает обречь себя на верную гибель в гигантском взрыве – в прямом эфире на CNN. Сегодня внедрение превратилось в самоистребление. Настоящая революция в том, чтобы уйти. Главное – не участвовать. Пора предпочесть пассивному сопротивлению активное дезертирство. Бойкот лучше, чем сквот.
Так что нечего ругать других и весь мир. Золя обвинял богатых; пора мне написать: «Я обвиняю себя».
Я обвиняю себя в том, что потакал своему нарциссизму.
Я обвиняю себя в нездоровой страсти соблазнять других.
Я обвиняю себя в левачестве а-ля Парк-авеню.
Я обвиняю себя в карьеризме и продажности.
Я обвиняю себя в зависти и вечном недовольстве.
Я обвиняю себя в наигранной искренности.
Я обвиняю себя в том, что своим самообвинением, предупреждающим будущие нападки, опять-таки хочу нравиться.
Я обвиняю себя в двоемыслии.
Я обвиняю себя в том, что пошел на «Canal +» отыгрываться за то, что я не звезда.
Я обвиняю себя в спесивой лени.
Я обвиняю себя в том, что пишу стыдливые автобиографии.
Я обвиняю себя в том, что я не Эрве Гибер, в гетеросексуальном варианте.
Я обвиняю себя в том, что впал в пошлость в 9 час. 36 мин.
Я обвиняю себя в том, что неспособен ни к чему, кроме пошлости.
Я обвиняю себя в том, что я и только я ответствен за свою неврастению.
Я обвиняю себя в полном отсутствии мужества.
Я обвиняю себя в том, что бросил своего ребенка.
Я обвиняю себя в том, что не пытался изменить себя к лучшему.
Я обвиняю себя в том, что обожаю все то, что критикую, особенно деньги и славу.
Я обвиняю себя в том, что не вижу дальше собственного носа и члена.
Я обвиняю себя в том, что выдаю самодовольство за самоуничижение.
Я обвиняю себя в неспособности любить.
Я обвиняю себя в том, что всегда искал лишь восхищения женщин и никогда не интересовался их проблемами.
Я обвиняю себя в эстетике без этики.
Я обвиняю себя в интеллектуальном (и физическом) рукоблудии.
Я обвиняю себя в умственном (и физическом) онанизме.
Я обвиняю себя в том, что приписываю моему поколению собственные недостатки.
Я обвиняю себя в том, что путаю нелюбовь и поверхностность (нет нелюбви, когда не способен любить).
Я обвиняю себя в том, что ищу совершенную женщину, зная, что совершенства не существует, только для того, чтобы удобнее было вечно плакаться и ныть.
Я обвиняю себя в расизме по отношению к дурнушкам.
Я обвиняю себя в том, что мне плевать на все, кроме самого себя.
Я обвиняю себя в том, что обвиняю других, потому что завидую им.
Я обвиняю себя в том, что хочу лучшего, а довольствуюсь малым.
Я обвиняю себя в том, что у меня с городом Нью-Йорком нет ничего общего, кроме индивидуализма и мегаломании.
Я обвиняю себя в том, что сжег все корабли, сбежал от прошлого, то есть от самого себя, и у меня нет друзей.
Я обвиняю себя в том, что создаю много шума на пустом месте, и в том, что не умею быть отцом.
Я обвиняю себя в хронической безответственности, то есть в онтологической трусости.
Я обвиняю себя в том, что начиная с 1990 года публично ворошил свое грязное белье.
Я обвиняю себя в том, что оставляю за собой одни руины.
Я обвиняю себя в том, что меня притягивают руины, потому что «рыбак рыбака видит издалека».
А теперь приговор:
Я приговариваю себя к вечному одиночеству.