Илья Ильф, Евгений Петров. Одноэтажная Америка
Вид материала | Документы |
СодержаниеГлава шестая. ПАПА ЭНД МАМА |
- Ильф Илья, Петров Евгений Записные книжки (1925—1937), 1389.02kb.
- Русская литература. Электронный учебник, 348kb.
- Илья Ильф и Евгений Петров. Золотой теленок, 4867.78kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров. Фельетоны, статьи, речи, 3663.62kb.
- Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев (1956г.), 4612.11kb.
- Илья Ильф и Евгений Петров. Двенадцать стульев 1956г, 3917.18kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров. 1001 день, или новая Шахерезада, 524.57kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров Золотой теленок, 3860.62kb.
- Илья Ильф, Евгений Петров, 4450.57kb.
- Евгений Петров, Илья Ильф, 5938.79kb.
Глава шестая. ПАПА ЭНД МАМА
Перед отъездом из Москвы мы набрали множество рекомендательных писем.
Нам объяснили, что Америка - это страна рекомендательных писем. Без них там
не повернешься.
Знакомые американцы, которых мы обходили перед отъездом, сразу молча
садились за свои машинки и принимались выстукивать:
"Дорогой сэр, мои друзья, которых я рекомендую вашему вниманию..."
И так далее и так далее. "Привет супруге" - и вообще все, что
полагается в таких случаях писать. Они уже знали, зачем мы пришли.
Корреспондент "Нью-Йорк Таймс" Вальтер Дюранти писал с невероятной
быстротой, вынимая изо рта сигарету только затем, чтобы отхлебнуть крымской
мадеры. Мы унесли от него дюжину писем. На прощанье он сказал нам:
- Поезжайте, поезжайте в Америку! Там сейчас интересней, чем у вас, в
России. У вас все идет кверху. - Он показал рукой подымающиеся ступеньки
лестницы. - У вас все выяснилось. А у нас стало неясно. И еще неизвестно,
что будет.
Колоссальный улов ожидал нас у Луи Фишера. Он затратил на нас по
крайней мере половину рабочего дня.
- Вам угрожает в Америке, - сказал он, - опасность сразу попасть в
радикальные интеллигентские круги, - завертеться в них и, не увидя ничего,
вернуться домой в убеждении, что все американцы очень передовые и
интеллигентные люди. А это далеко не так. Вам надо видеть как можно больше
различных людей. Старайтесь видеть богачей, безработных, чиновников,
фермеров, ищите средних людей, ибо они и составляют Америку.
Он посмотрел на нас своими очень черными и очень добрыми глазами и
пожелал счастливого и плодотворного путешествия.
Нас одолела жадность. Хотя чемоданы уже раздувались от писем, нам все
казалось мало. Мы вспомнили, что Эйзенштейн когда-то был в Америке, и
поехали к нему на Потылиху.
Знаменитая кинодеревня безобразно раскинулась на живописных берегах
Москвы-реки. Сергей Михайлович жил в новом доме, который по плану должны
были в ближайшее время снести, но который тем не менее еще достраивался.
Эйзенштейн жил в большой квартире среди паникадил и громадных
мексиканских шляп. В его рабочей комнате стояли хороший рояль и детский
скелетик под стеклянным колпаком. Под такими колпаками в приемных известных
врачей стоят бронзовые часы. Эйзенштейн встретил нас в зеленой полосатой
пижаме. Целый вечер он писал письма, рассказывал про Америку, смотрел на нас
детскими лучезарными глазами и угощал вареньем.
Через неделю тяжелого труда мы стали обладателями писем, адресованных
губернаторам, актерам, редакторам, сенаторам, женщине-фотографу и просто
хорошим людям, в том числе негритянскому пастору и зубному врачу, выходцу из
Проскурова.
Для того чтобы увидеться с каждым из этих людей в отдельности,
понадобилось бы два года.
Как же быть?
Лучше всего было бы уложить эти письма снова в чемодан и уехать обратно
в Москву. Но раз мы уже все равно приехали, надо что-нибудь придумать.
Наконец в генеральном консульстве в Нью-Йорке было придумано нечто
грандиозное - разослать письма адресатам и устроить прием для всех сразу.
Через три дня на углу 61-й улицы и Пятой авеню, в залах консульства,
состоялся прием.
Мы стояли на площадке второго этажа, стены которой были увешаны
огромными фотографиями, изображающими Днепрогэс, уборку хлеба комбайнами и
детские ясли. Стояли мы рядом с консулом и с неприкрытым страхом смотрели на
подымающихся снизу джентльменов и леди. Они двигались непрерывным потоком в
течение двух часов. Это были духи, вызванные соединенными усилиями Дюранти,
Фишера, Эйзенштейна и еще двух десятков наших благодетелей. Духи пришли с
женами и были в очень хорошем настроении. Они были полны желания сделать
все, о чем их просили в письмах, и помочь нам узнать, что собой представляют
Соединенные Штаты.
Гости здоровались с нами, обменивались несколькими фразами и проходили
в залы, где на столах помещались вазы с крюшоном и маленькие дипломатические
сандвичи.
Мы в простоте душевной думали, что когда все соберутся, то и мы, так
сказать, виновники торжества, тоже пойдем в зал и тоже будем подымать бокалы
и поедать маленькие дипломатические бутерброды. Но не тут-то было.
Выяснилось, что нам полагается стоять на площадке до тех пор, пока не уйдет
последний гость.
Из зала доносились шумные восклицания и веселый смех, а мы все стояли
да стояли, встречая опоздавших, провожая уходящих и вообще выполняя функции
хозяев. Гостей собралось больше полутораста, и понять, кто из них
губернатор, а кто - выходец из Проскурова, мы так и не смогли. Это было
шумное общество: здесь было много седоватых дам в очках, румяных
джентльменов, плечистых молодых людей и высоких тонких девиц. Каждый из этих
духов, возникших из привезенных нами конвертов, представлял несомненный
интерес, и мы очень страдали от невозможности поговорить с каждым в
отдельности.
Через три часа поток гостей устремился вниз по лестнице.
К нам подошел маленький толстый человек с выбритой начисто головой, на
которой сверкали крупные капли ледяного пота. Он посмотрел на нас сквозь
увеличительные стекла своих очков, затряс головой и проникновенно сказал на
довольно хорошем русском языке:
- О, да, да, да! Это ничего! Мистер Илф и мистер Петров, я получил
письмо от Фишера. Нет, нет, сэры, не говорите мне ничего. Вы не понимаете. Я
знаю, что вам нужно. Мы еще увидимся.
И он исчез, маленький, плотный, с удивительно крепким, почти железным
телом. В сутолоке прощания с гостями мы не могли поговорить с ним и
разгадать смысл его слов.
Через несколько дней, когда мы еще валялись в кроватях, обдумывая, где
же наконец мы найдем необходимое нам идеальное существо, зазвонил телефон, и
незнакомый голос сказал, что говорит мистер Адамс и что он хочет сейчас к
нам зайти. Мы быстро оделись, гадая о том, зачем мы понадобились мистеру
Адамсу и кто он такой.
В номер вошел тот самый толстяк с железным телом, которого мы видели на
приеме в консульстве.
- Мистеры, - сказал он без обиняков. - Я хочу вам помочь. Нет, нет,
нет! Вы не понимаете. Я считаю своим долгом помочь каждому советскому
человеку, который попадает в Америку.
Мы пригласили его сесть, но он отказался. Он бегал по нашему маленькому
номеру, толкая нас иногда своим выпуклым твердым животом. Три нижних
пуговицы жилета у него были расстегнуты, и наружу высовывался хвост
галстука. Вдруг наш гость закричал:
- Я многим обязан Советскому Союзу! Да, да, сэры! Очень многим! Нет, не
говорите, вы даже не понимаете, что вы там у себя делаете!
Он так разволновался, что по ошибке выскочил в раскрытую дверь и
оказался в коридоре. Мы с трудом втащили его назад в номер.
- Вы были в Советском Союзе?
- Шурли! - закричал мистер Адамс. - Конечно! Нет, нет, нет! Вы не
говорите так - "был в Советском Союзе!" Я долго там прожил. Да, да, да!
Сэры! Я работал у вас семь лет. Вы меня испортили в России. Нет, нет, нет!
Вы этого не поймете!
После нескольких минут общения с мистером Адамсом нам стало ясно, что
мы совершенно не понимаем Америки, совершенно не понимаем Советского Союза и
вообще ни в чем ничего не понимаем, как новорожденные телята.
Но на мистера Адамса невозможно было сердиться.
Когда мы сообщили ему, что собираемся совершить автомобильную поездку
по Штатам, он закричал "шурли!" и пришел в такое возбуждение, что неожиданно
раскрыл зонтик, который был у него под мышкой, и некоторое время постоял под
ним, словно укрываясь от дождя.
- Шурли! - повторил он. - Конечно! Было бы глупо думать, что Америку
можно узнать, сидя в Нью-Йорке. Правда, мистер Илф и мистер Петров?
Уже потом, когда наша дружба приняла довольно обширные размеры, мы
заметили, что мистер Адамс, высказав какую-нибудь мысль, всегда требовал
подтверждения ее правильности и не успокаивался до тех пор, пока этого
подтверждения не получал.
- Нет, нет, мистеры! Вы ничего не понимаете! Нужен план! План
путешествия! Это самое главное. И я вам составлю этот план. Нет! Нет! Не
говорите. Вы ничего не можете об этом знать, сэры!
Вдруг он снял пиджак, сорвал с себя очки, бросил их на диван (потом он
минут десять искал их в своих карманах), разостлал на коленях автомобильную
карту Америки и принялся вычерчивать на ней какие-то линии.
На наших глазах он превратился из сумбурного чудака в строгого и
делового американца. Мы переглянулись. Не то ли это идеальное существо, о
котором мы мечтали, не тот ли это роскошный гибрид, вывести который было бы
не под силу даже Мичурину вместе с Бербанком?
В течение двух часов мы путешествовали по карте Америки. Какое это было
увлекательное занятие!
Мы долго обсуждали вопрос о том, заехать в Мллвоки, штат Висконсин, или
не заезжать. Там есть сразу два Лафоллета, один губернатор, а другой -
сенатор. И к обоим можно достать рекомендательные письма. Завидное
положение! Два москвича сидят в Нью-Йорке и решают вопрос о поездке в
Милвоки. Захотят - поедут, не захотят - не поедут!
Старик Адамс сидел спокойный, чистенький, корректный. Нет, он не
рекомендовал нам ехать к Тихому океану по северному пути, через
Соулт-Лейк-сити, город Соленого озера. Там к нашему приезду перевалы могут
оказаться в снегу.
- Сэры! - восклицал мистер Адамс. - Это очень, очень опасно! Было бы
глупо рисковать жизнью. - Нет, нет, нет! Вы не представляете себе, что такое
автомобильное путешествие.
- А мормоны? - стонали мы.
- Нет, нет! Мормоны - это очень интересно. Да, да, сэры, мормоны такие
же американцы, как все. А снег - это очень опасно.
Как приятно было говорить об опасностях, о перевалах, о прериях! Но еще
приятнее было высчитывать с карандашом в руках, насколько автомобиль дешевле
железной дороги; количество галлонов бензина, потребного на тысячу миль;
стоимость обеда, скромного обеда путешественника. Мы в первый раз услышали
слова "кэмп" и "туристгауз". Еще не начав путешествия, мы заботились о
сокращении расходов, еще не имея автомобиля, мы заботились о его смазке.
Нью-Йорк уже казался нам мрачной дырой, из которой надо немедленно вырваться
на волю.
Когда восторженные разговоры перешли в невнятный крик, мистер Адамс
внезапно вскочил с дивана, схватился руками за голову, в немом отчаянии
зажмурил глаза и простоял так целую минуту.
Мы испугались.
Мистер Адамс, не раскрывая глаз, стал мять в руках шляпу и бормотать:
- Сэры, все пропало! Вы ничего не понимаете, сэры!
Тут же выяснилось то, чего мы не понимали. Мистер Адамс приехал с женой
и, оставив ее в автомобиле, забежал к нам на минутку, чтобы пригласить нас к
себе завтракать, забежал только на одну минутку.
Мы помчались по коридору. В лифте мистер Адамс даже подпрыгивал от
нетерпения, - так ему хотелось поскорей добраться под крылышко жены.
За углом Лексингтон-авеню, на 48-й улице, в опрятном, но уже не новом,
"крайслере" сидела молодая дама в таких же очках с выпуклыми стеклами, как у
мистера Адамса.
- Бекки! - застонал наш новый друг, протягивая к "крайслеру" толстые
ручки.
От конфуза у него слетела шляпа, и его круглая голова "засверкала
отраженным светом осеннего нью-йоркского солнца.
- А где зонтик? - спросила дама, чуть улыбаясь.
Солнце потухло на голове мистера Адамса. Он забыл зонтик у нас в
номере: жену он забыл внизу, а зонтик наверху. При таких обстоятельствах
произошло наше знакомство с миссис Ребеккой Адамс.
Мы с горечью увидели, что за руль села жена мистера Адамса. Мы снова
переглянулись.
- Нет, как видно, это не тот гибрид, который нам нужен. Наш гибрид
должен уметь управлять автомобилем.
Мистер Адамс уже оправился и разглагольствовал как ни в чем не бывало.
Весь путь до Сентрал-парквест, где помещалась его квартира, старый Адамс
уверял нас, что самое для нас важное - это наш будущий спутник.
- Нет, нет, нет! - кричал он. - Вы не понимаете. Это очень, очень
важно!
Мы опечалились. Мы и сами знали, как это важно.
Дверь квартиры Адамсов нам открыла негритянка, за юбку которой
держалась двухлетняя девочка. У девочки было твердое, литое тельце. Это был
маленький Адамс без очков.
Она посмотрела на родителей и тоненьким голосом сказала:
- Папа энд мама.
Папа и мама застонали от удовольствия и счастья.
Мы переглянулись в третий раз.
- О, у него еще и ребенок! Нет, это безусловно не гибрид!