Geum.ru

Илья Ильф, Евгений Петров. Одноэтажная Америка

Вид материалаДокументы

Содержание


Глава двадцать шестая. ГРЭНД-КЭНЬОН
Подобный материал:
1   ...   22   23   24   25   26   27   28   29   ...   47

Глава двадцать шестая. ГРЭНД-КЭНЬОН




К вечеру каждого дня наш старик, которого мы успели очень полюбить,

уставал.

Пройденные триста миль, впечатления, бесконечные разговоры, наконец

почтенный возраст брали свое, - мистер Адамс утомлялся, и какое-то звено в

его действиях выпадало.

Если к вечеру миссис Адамс просила мужа проверить у кого-нибудь на

дороге, едем ли мы в верном направлении, старик начинал беспокойно вертеться

на своем месте. По его движениям можно было судить, что он не знает, как

надо взяться за дело. Просто забыл. Ему надо было опустить стекло, высунуть

голову и, сказав: "Пардн ми, сэр", что значит: "Извините меня", осведомиться

о дороге. Все это он делал аккуратно. И вскрикивал: "Пардн ми", и пытался

высунуть голову. Но он забывал самое важное - опустить стекло. Это звено у

него выпадало. И каждый раз, не в силах понять, почему голова не

высовывается, он пытался выбить стекло локтем. Только неслыханная прочность

американской продукции спасала лоб и руку мистера Адамса от порезов. Мы

стали вообще остерегаться возлагать на него поручения такого рода под вечер.

Мы быстрым ходом двигались по пустынной дороге, чтобы сегодня же успеть

в Грэнд-кэньон - Великий кэньон, одно из величайших географических чудес

мира.

Мы устали и поэтому забыли о контроле над миссис Адамс. Она сейчас же

это заметила и со скорости в пятьдесят миль перешла на шестьдесят. Потом

воровато оглянулась на нас и прибавила еще пять миль.

Теперь мы шли со скоростью больше ста километров в час. Это типично

женская черта. Женщина всегда стремится ехать быстрее, чем этого требуют

обстоятельства. Воздух завыл, разрываемый на куски нашим каром.

Опять мы ехали по цветной пустыне. Чистые синие холмы лежали по всему

горизонту. Закат тоже был чистый, наивный, будто его нарисовала

провинциальная барышня задолго до того, как в голову ей пришли первые,

страшные мысли о мужчинах. Краски пустыни были такие свежие и прозрачные,

что передать их можно было только альбомной акварелью. Несколько завитков

ветра, попавшие в наш автомобиль через опущенное стекло, прыгали друг на

друга, как чердачные коты. В драке они зацепляли нас, срывали шляпы и

обдували бритую голову мистера Адамса. Как известно, на мистере Адамсе до

сих пор не было шляпы в результате сложных почтовых операций, которые мы

производили всю дорогу. Вечер, однако, был довольно прохладный, и кожа на

голове мистера Адамса посинела, ничем не отличаясь теперь по цвету от холмов

окрашенной пустыни.

В полной темноте, тихие и немного пришибленные виденными красотами

природы, мы прибыли в Грэндкэньон и остановились в одном из домиков его

кэмпа. Дом был сложен из громадных бревен. Он должен был давать

представление о первобытной, пионерской жизни американцев. Зато внутри он

был обставлен вполне современно, и кровати, как всегда, были превосходны (в

Америке покупателю продается не кровать, ему продают хороший сон). Итак, это

были комнаты с отличным сном, с центральным отоплением, водой горячей, водой

холодной и нью-йоркскими переносными штепсельными лампами с большими

картонными абажурами. Ножки ламп очень длинны, эти лампы высотой в

человеческий рост, и стоят они не на столе, а на полу.

После ужина туристам, собравшимся в небольшом театральном зале

гостиницы, тоже сложенной из гигантских бревен, показали короткую рекламную

кинокартину, в которой изображался спуск на дно кэньона под руководством

опытных проводников. После картины был дан концерт.

На сцену вышел толстый мальчик с банджо. Он независимо уселся на

эстраде и стал щипать струны своего инструмента, изо всей силы отбивая такт

ногами в ковбойских сапожках. На публику он смотрел высокомерно, и сразу

было видно, что людьми он считает только ковбоев, а всех остальных - просто

трухой. За ним появился очень высокий, худой и носатый ковбой с гитарой. Он.

посмотрел на публику и сказал:

- Слушайте, тут мы должны были петь втроем, но остальные, как видно, не

придут, так что я буду петь один... А то, может быть, не надо петь? Я-то,

вообще говоря, петь не умею.

У него было красивое насмешливое лицо. В маленьких черных глазах так и

было написано:

"Ну, чего мы будем валять дурака? Пойдем, лучше выпьем где-нибудь. Это

гораздо интереснее. Не хотите? Ну, тогда я все-таки буду петь. Вам же хуже

будет".

Толстый мальчик по-прежнему гремел на банджо. Гитара звучала негромко,

и ковбой пел, скорее выговаривал свои песенки, иногда переходя на тирольский

фальцет. Песенки были простые и смешные. Вот что рассказывалось в одной из

них:

"Когда я мальчиком купался в реке, у меня украли сложенную на берегу

одежду. Идти голым домой было неудобно, и, дожидаясь темноты, я развлекался

тем, что вырезал на стволе старой яблони свои инициалы. Прошло много лет с

тех пор, я выбрал себе красивую девушку и женился на ней. Представьте себе,

что случилось, когда мы в первый раз вошли в спальню. Моя красивая жена

спокойно вынимает изо рта искусственные челюсти и кладет их в стакан с

водой. Потом она снимает с себя парик и открывает свою лысую голову. Из лифа

она вынимает громадные куски ваты... Моя красотка на глазах превращается в

огородное пугало. Но это еще не все. Это чучело снимает с себя юбку и

хладнокровно отвинчивает свою деревянную ногу. И на этой ноге я вижу

внезапно свои инициалы. И, черт меня побери, если это не те самые инициалы,

которые я вырезал когда-то на стволе старой яблони, когда в детстве у меня

украли одежду".

Все хохотали, и мы тоже. Это было очень старомодно, наивно и смешно.

Ковбой по-прежнему сатирически улыбался. По-прежнему у него в глазах

сверкало приглашение зайти куда-нибудь за угол, чтобы хлопнуть несколько

больших стопок виски. Но насчет того, что петь он не умеет, ковбой соврал.

Пел он хорошо и долго смешил всех.

После него вышел негр. Здесь не было конферансье и никто не объявлял

имен артистов. Да они и не были артистами. Все выступавшие были служащие

Грэнд-кэньона и давали концерт по совместительству.

Негр был отчаянно молодой и длинноногий. Ноги у него, казалось,

начинались от подмышек. Он танцевал и выбивал чечетку с истинным

удовольствием. Руки его как-то замечательно болтались вдоль тела. Он был в

штанах с подтяжками и рабочей рубашке. Закончив танец, он весело взял

метелку, стоявшую в углу, и ушел, скаля зубы.

Утром мы увидели его возле бревенчатого домика, в котором ночевали. Он

подметал аллею. И подметал он чуть ли? не с таким же удовольствием, как

танцевал. И казалось даже, что он продолжает танцевать, а метла - только

оформление танца. Он раздвинул свои большие серые губы и пожелал нам доброго

утра.

Мы побежали смотреть кэньон.

Представьте себе вот что. Берется громадная горная цепь, подрезывается

у корня, поворачивается вершинами вниз и вдавливается в ровную, покрытую

лесами землю. Потом она вынимается. Остается как бы форма горной цепи. Горы

наоборот. Это и есть Грэнд-кэньон - Великий кэньон, гигантские разрывы

почвы.

На горы надо смотреть снизу вверх. На кэньон - сверху вниз. Зрелище

Грэнд-кэньона не имеет себе равного на земле. Да это и не было похоже на

землю. Пейзаж опрокидывал все, если можно так выразиться, европейские

представления о земном шаре. Такими могут представиться мальчику во время

чтения фантастического романа Луна или Марс. Мы долго простояли у края этой

великолепной бездны. Мы, четверо болтунов, не произнесли ни слова. Глубоко

внизу проплыла птица, медленно, как рыба. Еще глубже, почти поглощенная

тенью, текла река Колорадо.

Грэнд-кэньон - это грандиозный национальный парк, занимающий сотни

квадратных миль. Как все американские национальные парки (заповедники), он

превосходно организован. Отели и дороги, снабжение печатными и

фотографическими изданиями, картами, проспектами, справочниками, наконец,

устные объяснения - все здесь на очень высоком уровне. Сюда американцы

приезжают целыми семьями на отдых. И этот отдых недорог, - кабинки в этом

лагере не дороже, чем в любом другом, а еда стоит почти столько же, сколько

и всюду. За посещение парка берут всего доллар, после чего на ветровое

стекло автомобиля наклеивается цветной ярлык - и можете жить и странствовать

по парку хоть месяц, хоть год.

Надо было бы, конечно, спуститься на дно кэньона и прожить там с

полгода в бревенчатом домике с центральным отоплением, среди хаоса природы и

идеального сервиса, но не было времени. Мы сделали лишь то, что могли -

объехали кэньон на автомобиле.

Внезапно мы увидели странные похороны. По прекрасной дороге парка

медленно подвигался автомобиль с гробом. Он шел со скоростью пешехода. За

гробом шествовали люди в белых кожаных фартучках, нацепленных на

обыкновенные пиджачные одежды. Один был в цилиндре и визитке. Некоторые из

провожающих несли на плечах палки. За процессией беззвучно катились десятка

три пустых автомобилей.

Это хоронили старого ковбоя, служившего в парке. Старый ковбой был при

жизни масоном, и все люди в белых фартуках тоже были масоны. Палки были

древками знамен. Похороны шли по нашему маршруту, и мы примкнули к хвосту

колонны. Из лесу вышла лань и пугливо посмотрела на автомобильное стадо

Охота в парке, конечно, запрещена, и лань не боялась выстрела. Но ей очень

хотелось перебежать дорогу. Она несколько раз пыталась это сделать и

отпрыгивала назад, озадаченная бензиновым запахом, который шел от масонов. В

конце концов лань решилась, изящно перескочила дорогу перед нашим каром,

сразу отделившись всеми четырьмя ногами от земли, раз-другой мелькнула между

деревьями и пропала в лесу.

- Мистеры, - сказал Адамс, - нельзя больше медлить. Надо вылить воду из

радиатора и влить туда незамерзающую смесь. Ночи уже холодные, и вода может

замерзнуть. Наш радиатор к черту пойдет. Здесь, в парке, мы поставили машину

в теплый гараж, но я не ручаюсь вам, мистеры, что и в следующую ночь он нам

попадется.

В теплом гараже Грэнд-кэньона мы видели чей-то автомобиль после

эксидента. Сквозь крышку большого "бьюика" пробились толстые ветви дерева.

Мотор вдавился в сиденье шофера. Внутри машины лежали сучья и зеленые

листья. Водитель этого "бьюика" заснул, сидя за рулем. Это бывает в Америке.

Ровная дорога, баюкающее покачивание машины, дневная усталость - и человек

незаметно для себя засыпает на скорости в пятьдесят миль. Пробуждение почти

всегда бывает страшным. "Бьюик", который мы видели, врезался в дерево с

такой силой, что на месте катастрофы нельзя было разобрать, где начинается

произведение "Дженерал Моторс" и где кончается произведение природы. Как ни

странно, спящий драйвер не только остался жив, но и вообще не получил

повреждений. Мальчик из гаража степенно высказал мнение, что хозяин машины

будет отныне спать в местах более безопасных, чем движущийся автомобиль,

например в кровати. Мы все посмотрели на миссис Адамс. Хотя она никогда не

засыпала на ходу, у всех у нас на лицах было написано: "Вот видите!" - как

будто мы уже не раз ловили нашу драйвершу храпящей за рулем. Это мы сделали

на всякий случай.

Все новые и новые декорации, одна импозантней другой, раскрывались на

каждом повороте кэньона. Голубая и розовая утренняя дымка рассеялась. Мы

останавливались у парапетов и заглядывали в пропасть. Она была сейчас

абрикосового цвета. На расстоянии мили под нами виднелась посветлевшая

немножко река. Мы рявкали изо всех сил, вызывая эхо. И долго наши московские

голоса прыгали по скалам, возвращаясь назад и отдаваясь в пространстве.

Наконец мы проехали выходную будку. Контролера в ней не было. Сегодня

был большой американский праздник "День благодарения" - "Тенкс-гивиндей", и

многие служащие не работали. Однако на стекле своей будки контролер оставил

записочку, содержание которой было таково: "До свидания. Приезжайте сюда

снова".

- Сэры, - назидательно сказал мистер Адамс, - запишите это в свои

книжечки.

И он пустился в длинные и интересные рассказы об американском сервисе.

Рассказывал он до тех пор, пока мы не отъехали от контрольной будки кэньона

на сорок миль. Тут он поднес к глазам свою левую руку и застыл.

- Бекки, - сказал он без воодушевления, - ты вынула мои часы из-под

подушки?

- Нет, - сказала Бекки, бросив на мужа раскаленный взгляд.

- Но, но - застонал мистер Адамс, - не смотри, пожалуйста, на меня. Так

нельзя делать. Смотри только на дорогу.

- Ты оставил часы в кэмпе, - сказала миссис Адамс, не сводя глаз с

дороги.

- Нет, нет, Бекки, - горячился Адамс, - я их не оставил в кэмпе, я их

забыл под подушкой.

Мы остановились. Выяснилось, что часы стоят двадцать пять долларов. Но

это было еще не самое главное. Несчастье заключалось в том, что часы были

подарены мужу самой миссис Адамс.

Стали считать, что выгоднее, - сделать из-за часов лишних восемьдесят

миль или забыть про часы и ехать дальше? Выходило, что выгоднее

возвратиться, тем более что оставленный предмет был дорог как память, чего

никак нельзя будет сказать про сэкономленный бензин.

Все-таки назад мы не поехали. Представился случай позвонить в кэмп по

телефону с ближайшей газолиновой станции. Кэмп ответил, что тот сотрудник,

который убирал наш домик, сейчас ушел, но нет никакого сомнения в том, что

он немедленно доставит в управление кэмпа часы, если только они лежали под

подушкой.

- Уэлл, - сказала миссис Адамс, - тогда мы не будем возвращаться. Часы

же можно прислать нам в Сан-Франциско, до востребования.

Человек из кэмпа тоже сказал, что все это "уэлл" - хорошо, и

одновременно попросил прислать ключ от домика, который мистер Адамс, уезжая,

не вернул. Миссис Адамс бросила страшный взгляд на мужа и сказала, что мы

немедленно вернем ключ по почте.

В силу всех этих обстоятельств мы целых два часа ехали молча.