Анжелика в квебеке анн и Серж голон перевод И. Н. Пантелеевой часть первая прибытие
Вид материала | Документы |
СодержаниеЧасть восьмая |
- Анжелика и король анн и Серж голон часть первая королевский двор глава, 3580.8kb.
- Анжелика и ее любовь анн и Серж голон часть первая путешествие глава, 5204.65kb.
- Анжелика и заговор теней анн и Серж голон часть первая покушение глава, 2417.02kb.
- Неукротимая анжелика анн и Серж голон часть первая отъезд глава, 6314.73kb.
- Дорога надежды анн и Серж голон часть первая салемское чудо глава, 5670.81kb.
- Анжелика маркиза ангелов анн и Серж голон часть первая маркиза ангелов глава, 7553.92kb.
- Искушение анжелики анн и Серж голон часть первая фактория голландца глава, 5428.89kb.
- Путь в версаль анн и Серж голон часть первая двор чудес глава, 3250.05kb.
- Триумф анжелики анн и Серж голон часть первая щепетильность, сомнения и муки шевалье, 5432.01kb.
- Берег утопии часть первая (фрагменты) путешествие перевод Аркадия и Сергея Островских, 1028.34kb.
ВОДОПАДЫ МОНМОРАНСИ
Яркое солнце освещало дорогу, проложенную по Святому Лаврентию, и сани, летящие мимо елок и кедров; мелодичный звон колокольцев в упряжке из двух лошадей раздавался ритмично, в такт их хода. У канадцев вошло в привычку подвешивать бубенцы лошадям, впряженным в сани. Во время сильных снегопадов этот звон позволял услышать приближение упряжки и избежать несчастного случая.
Анжелика сидела рядом с рыцарем де Ломени, закутавшись в меха. Как только сани покинули Квебек и устремились по бескрайней белой равнине, она вся отдалась блаженному чувству пьянящей радости от этой прогулки, напоминавшей побег с графом де Ломени, рассудительным и внушающим доверие. "Внушающим доверие" - вряд ли это выражение отражало его суть. Как иначе могла она выразить то удовольствие, которое она испытывала в его присутствии, это легкое и безоблачное чувство , похожее на небо не правдоподобной голубизны в сочетании с победным сиянием солнца.
Запрокинув голову, Анжелика вдыхала морозный воздух. Ее капюшон, отороченный густым белым мехом, защищал ее лицо от ледяных укусов. Ее рука под меховым покрывалом нашла руку Ломени, и сердце ее задрожало от нежности, когда она ощутила спокойное и решительное пожатие его руки.
Все дышало спокойствием и красотой. Щурясь от солнечных лучей, она рассказывала рыцарю о своих ощущениях, о недовольстве собой, о стремлении сохранить душевное равновесие, насколько это было возможно; в своем сердце она носила горькое чувство обиды, пережитых страданий, хотя она чувствовала радость от того, что страдала.
Она пыталась объяснить ему, но не сочла необходимым сказать, что в основе этого "экзамена совести" лежит фраза, брошенная Сабиной де Кастель-Моржа: "А вы? Вы поддержали его?" Она вспомнила о жутком падении с вершин любви и богатства на черное дно нищеты и отчаяния.
- ...Вы чем вы себя упрекаете? - спросил он. Он был внимателен к ее рассказу, полностью погружен в него. Анжелика могла исповедоваться ему часами, лишь бы утонуть в сиянии его глаз, где перемешались восхищение и нежность.
- Я была так молода. Слишком молода... Мне не было и двадцати... Сейчас мне кажется, что то, что я перенесла, было выше моих сил... От тех лет я сохранила в себе что-то плохое, чему трудно найти объяснение.
В этой битве жизни она сражалась яростно, и, сжимая зубы, она не один раз повторяла - "Вы мне заплатите за это".
- Даже лицом к лицу с человеком, которого я обожаю и который принес мне столько несчастий, я иногда теряюсь при мысли, что есть вещи, которые я не могу простить.
Он слушал ее с серьезным видом, грусть и сострадание пробегали по его чувствительному лицу, но во взгляде она уловила легкий оттенок осуждения.
- Вы хотите мстить людям, - сказал он, - но вряд ли это хорошо, это даже отвратительно. Она положила голову ему на плечо.
- Да, ругайте меня, господин де Ломени. Я нуждаюсь в том, чтобы меня ругали...
Она закрыла глаза, солнечные лучи с нежностью ласкали ее веки.
- Я кажусь себе эгоистичной, жестокой, непримиримой...
- Ну уж это слишком!
Открыв глаза, она заметила в его взгляде проблеск юмора, он как будто дразнил ее.
- Эгоистичная, жестокая, непримиримая, как сама молодость, - сказал он. - Увы, молодость часто бывает такой, это жажда жизни вынуждает ее к этому. В чем мужество двадцатилетних? В поступках молодой женщины, ставшей добычей мужчин, или же молодого военного, рвущегося в бой, чтобы отдать свою жизнь? Но, несмотря на любые испытания, мы должны сохранить нежное и любящее сердце раба божьего. Не будьте так строги к себе и вашему прежнему облику. Он был, должно быть, очарователен.
Он улыбнулся, и она поняла, что он сейчас поцелует ее. Она не убрала голову с его плеча. Время от времени сани трясло, она бросала внимательный взгляд на кучера, невозмутимого, в дубленой накидке с меховой подкладкой и в остроконечной красной канадской шапочке. Он курил, и дым от его трубки сливался с его дыханием. Он был совершенно равнодушен к происходящему за его спиной. Сани летели вперед, в золотой дымке вырастала тень острова Орлеан, а слева виднелись первые отроги Бопре. Уже была видна колокольня церкви Бопор, царапающая своим куполом сиреневатое небо.
- Наблюдая за вами, - продолжал Ломени, - я часто с волнением замечал, как вы стараетесь не причинить никому вреда, подбадриваете людей, берете на себя их заботы.
Возможно, ваше милосердие - следствие пережитых вами душевных ран и невзгод. Что же привело вас к мысли о мщении, особенно тому человеку, которого вы более всего любите и с которым связаны долгими годами и взаимным чувством? И это несмотря на то, что судьба, как вы мне рассказали, множество раз разлучала вас.
Анжелика спросила свою совесть. По приезде в Квебек у нее возникло желание уединиться в своем мире, отделить свою жизнь от жизни мужа. Что это, предзнаменование?
Ломени улыбнулся.
- Дитя мое, вот с чем я хотел бы вас поздравить. Долгие годы в Монреале я занимался тем, что пытался сохранить гармонию супружеских союзов, когда жизнь становится пыткой, но души еще надеются и тянутся друг к другу. И часто я сожалел о том, что не могу посоветовать ни тому, ни другому то, что мы в мирской или монашеской жизни называем "отступиться". Молчание, одиночество, размышления о себе самом, о нашем отношении к Богу, к тем, кто нас окружает, кого мы любим. В светской круговерти два существа, слитых друг с другом днем и ночью, чувствуют желание отстраниться, чтобы потом их единение было более прочным. Предчувствия подсказывают мне, что вы пошли по этому пути, а господин де Пейрак принял это как должное. Редкое благоразумие! Я успел заметить, что не жестокость семейных законов удерживает супругов вместе, а ревность, безрассудная ревность и чувство собственности, доходящее до крайности.
Рыцарь внезапно замолчал, как если бы он счел свое высказывание преувеличением.
- По правде говоря, не так-то просто отделаться от существа, принадлежащего вам безраздельно, - вздохнул он.
"Он прав... Это именно то, что я чувствую..." Ей хотелось почувствовать себя свободной, жить свободной жизнью, беря от нее все удовольствия, будь то поклонение воздыхателя или нежность, рожденная страстью; эти быстротечные любовные мгновения были так же естественны, как принятие пищи. Она никогда не чувствовала себя виноватой в этом легкомыслии, таким образом она мстила: с одной стороны, за причиненный ей вред, с другой стороны, за ту безграничную власть, что имел над ней Жоффрей, власть гнетущую, от которой у нее сжималось сердце.
"Счастливая женщина, свободная женщина, бесстрашная женщина, что лучше могла она предложить ему?"
И сейчас она нисколько не чувствовала своей вины, находясь в санях рядом с Ломени; она была счастлива этим чистым зимним днем. Посмотрев на тонкий профиль рыцаря и на его губы, она подумала: а был ли в его жизни поцелуй, кроме того, что он подарил ей недавно в церкви?
- Скажите мне, мой дорогой Клод... Как другу... Но не отвечайте на вопрос, если он вам покажется неуместным. Вы говорили о любви как истинный знаток, следовательно... до того как вы вступили в орден... вы приобрели достаточные знания в области...
Клод де Ломени улыбнулся.
- Вы спрашиваете, девственник ли я? Право, что вам ответить? И да, и нет...
- Что вы хотите этим сказать?
- Целомудрие - это состояние души. Отдавая себя служению Господа, принимаешь обет целомудрия. Однако, прежде чем вступить в ряды Мальтийского ордена, незадолго до своего экзамена по теологии в Сорбонне, меня начали одолевать сомнения. Я убеждал себя, что отрекаюсь от женщин из чувства страха, который нам внушали. Мой духовный наставник, иезуит, опасаясь, что подобные мысли будут меня преследовать и дальше, разрешил мне посетить один из борделей на улице Глатини.
- Рядом с Нотр-Дам!
- Именно! Большая тень собора на маленькой грустной улочке...
- Какие чувства вынесли вы из этого похода в низы сладострастия? Отвращение?
- Совсем нет! Мое любопытство было удовлетворено множеством открытий, благотворно повлиявших на меня. Женщина предстала передо мной в самом ужасном своем положении, и я одновременно наблюдал нищету, хрупкость, очарование этих созданий, и тогда я понял, что прячется за этим словом "женщина": совращение, слабость, осуждение. Из этого урока я вынес сочувствие и понимание по отношению к женщине. В этом же мрачном притоне я узнал цену любезности, помогающей нам в затруднительных ситуациях. Как видите, из единственного воспоминания я извлек много полезных сведений.
Анжелика находила его восхитительным. Он говорил с ней легко и с улыбкой, но взгляд его серых глаз волновал ее каждый раз, как он поворачивал к ней голову; ей хотелось, чтобы он положил ей руку на грудь.
"В любви он будет прекрасен", - подумала она. Сани тряхнуло, и она немного отстранилась.
- Таким образом, ваше постижение любви не помешало вашему призванию?
- Речь идет не о постижении любви, - возразил он, - а только о постижении плоти. И он тихо прошептал:
- Только сейчас я постигаю любовь.
Анжелика вполне могла сделать вид, что не расслышала его последних слов, тем более что за поворотом их взору открылись водопады Монморанси, рев воды делался все громче и громче, сливаясь с радостными детскими криками.
Вереницы саней выстраивались в ряд, полгорода уже кишело у подножия утеса.
Ржание лошадей, веселые возгласы друзей и смех молоденьких барышень - все сливалось в одну неповторимую мелодию.
Граф де Ломени соскочил на землю и подошел к дверце, чтобы помочь Анжелике выйти. Она вспомнила, что шагает по водам Святого Лаврентия, этой огромной реки с глубокими океанскими впадинами. С первых же шагов лед провалился, и нога ее увязла по колено. Она вскрикнула.
Ломени поддержал ее и помог ей выбраться, он смеялся.
- В реке очень много подводных течений, - объяснял он, - и замерзает она неравномерно, но лед сковывает ее намертво. В это время года по меньшей мере три слоя льда покрывают реку. Иногда лед ломается, но это просто пустоты, этого не нужно бояться.
- Три слоя! Слава богу!
Прежде чем их окружили друзья и знакомые, спешащие им навстречу, они с восхищением любовались красотой зимнего пейзажа.
Поток воды в проеме темного леса, устремлявшийся с высоты трехсот шагов, создавал впечатление высокой хрустальной башни, возвышающейся над долиной. У подножия скалы водопад распадался на мириады капелек, образующих пышное облако, похожее на сверкающую пену. Застывая на холоде, капельки хрустальным дождем опадали на берег и оседали там в форме конуса. Местные жители дали ему название - Сахарная Голова. Он был достаточно высоким, так что силуэты тех, кто достигал его верхушки, казались крошечными. Его твердая ледяная поверхность была припорошена блестящей снежной пудрой, мягкой, как бархат. Местами лед был пористым, что опять же наводило на сравнение с сахаром. Забраться на верхушку было не так-то просто, зато спуск совершался с головокружительной быстротой. Смельчаки садились на корточки по пять или шесть человек в сани и как вихрь неслись с горы.
Проворные коммерсанты никогда не упускали случая открыть торговлю в дни пикников. Им пришла в голову идея поставить прямо на льду небольшие постройки-закусочные. Гуляющим были предложены поджаренные колбаски, пиво, лимонад и более крепкие напитки.
Одна из площадок была тщательно выровнена и очищена от снега, там было раздолье для любителей катания на коньках. Некоторые, надев сабо и взявшись за руки, скользили по льду длинной вереницей.
Г-н де Виль д'Аврэй с помощью Шамбли-Монтобана, имевшего большой опыт в искусстве катания на коньках, учил двигаться Онорину и Керубина, которые смеялись от всей души. Как было приятно встретить своих знакомых не на Соборной площади в Верхнем городе или же на Торговой площади в Нижнем городе, а на загородной прогулке, у водопадов, прогуливаясь и беседуя под зимним солнцем.
По склону Сахарной Головы были вырублены ступеньки "специально для дам". Анжелика незаметно ускользнула от слишком многочисленной компании, чтобы совершить восхождение по ледяному конусу одной.
Поднимаясь в одиночестве к этой ослепительно белой вершине, сокрытой туманом, она испытала смутное чувство причастности к библейским сюжетам, ей вспомнилось восхождение на Синаи.
Добравшись до цели, она оказалась на плоской широкой площадке, на которой могло уместиться человек двенадцать, но сейчас Анжелика была здесь одна. Ее удивило, что верхушка конуса была совсем не узкой и закругленной, как она виделась снизу, сейчас она мало напоминала сахарную голову. Пропасть отделяла Анжелику от водопада, из глубины ее поднимались переливающиеся завитки пара.
Плотнее запахнув пальто, Анжелика погрузилась в созерцание этой водяной рокочущей стены, разбивающейся о скалы. Шум водопада царил вокруг, поглощая все остальные звуки.
Однако она скорее ощутила, чем услышала легкий толчок в двух шагах от нее. Повернув голову, она увидела индейскую стрелу, вонзившуюся в снег в двух шагах от нее.
На склоне отвесной скалы она заметила движущийся силуэт, это был индеец с луком в руках. И в то же мгновенье случилось нечто омерзительное. Из украшенного блестками тумана, окружавшего ее, появились две мощные руки в красных перчатках, затем отвратительное лицо с безумными глазами и большим квадратным открытым ртом, похожее на античную маску. Она услышала звуки, похожие на завывание дикого зверя.
- Вы ее выдали... выдали полиции... Вы... вы сейчас умрете...
Мартен д'Аржантейль, покачиваясь, приближался к ней. Он хотел задушить ее. Ей показалось, что гораздо проще ему было бы сбросить ее в бездну одним толчком. Никто ничего не увидит. Кричать? Бесполезно, крик утонет в этом бесконечном грохоте воды. Все эти мысли быстро промелькнули в ее голове. Дальше события разворачивались так быстро, что она не успела даже пошевелиться. Она увидела, как человек всхлипнул, рухнул, как подкошенный, к ее ногам, потом заскользил по склону и растворился в сверкающей дымке. Она успела лишь заметить еще одну стрелу между его лопатками. Туман затянулся плотной пеленой, пронзаемой солнечными лучами.
Среди чахлых черных елей, росших на склоне скалы, появилась медвежья шкура Пиксаретта. Из своего укрытия индеец сделал ей знак, чтобы она спускалась вниз. Она и сама не собиралась здесь задерживаться. Почему он оказался там? Что привело его, дурные предчувствия, вещий сон?
Она начала спускаться по ледяным ступенькам, и по мере того, как шум водопада стихал, она попыталась проанализировать, что же произошло. Первой стрелой Пиксаретт предупредил ее об опасности, второй пресек преступление. Должно быть, он следил за ней со скалы и видел, как разворачиваются события.
Спустившись с горы, она увидела рыцаря де Ломени и с удовольствием оперлась на его руку.
- Приближается буря, - сказал он, - все собираются уезжать.
Анжелика посмотрела на небо, но не увидела ничего, кроме нескольких перистых облаков. Но опытные путешественники по всем приметам определили приближение бури. Торговцы начали складывать свои постройки, люди садились в сани. Тех, кто пришел пешком, забирали с собой, и, один за другим, экипажи устремлялись к городу.
- Я уже отправил ваших детей и прислугу, - сообщил ей Ломени.
Она поблагодарила его и попросила немного подождать, ей необходимо сказать пару слов г-ну де ла Ферте. Она увидела его в тот момент, когда он садился в сани, и отвела в сторону.
- Разве я вас не предупредила? - сказала она, дрожа от гнева и пережитого страха. - Это вы послали его убить меня?
- Что? О ком вы говорите?
- Об этом безумце, вашем Мартене д'Аржантейле! Он пытался задушить меня! Уж не по вашему ли приказу?
- Идиотка! - На мгновенье граф вышел из себя, но потом сдержался. - Что вы вообразили себе, моя дорогая? Я живу надеждой вернуть себе ваше расположение, разве стал бы я давать ему подобные указания?
- Шутки в сторону! На этот раз я могу предупредить о ваших действиях господина де Фронтенака. Не забывайте, что король наделил губернатора широкими полномочиями, а о его решениях будет сообщено лично Его Величеству, в Версаль.
- Успокойтесь, - попросил граф. - Вы же знаете, что Мартен безумен, а климат усугубил состояние его нервной системы.
- Пусть будет так. Я соглашусь с тем, что его действия были вызваны припадком безумия. Но не старайтесь более угрожать моей жизни, ни вы, господин де Вивонн, ни ваши друзья, ни ваша сестра.
В ее изумрудных глазах он прочел вызов.
- Неужели вы не понимаете, что вы не сможете причинить мне вреда? Я сильнее вас! Если вы предпримете еще одну попытку, я уничтожу вас всех!
- Говорите тише! - сказал граф, с волнением оглядываясь по сторонам, ведь она уже несколько раз назвала его "господин де Вивонн"... Он добавил:
- Где он?
- Кто?
- Мартен д'Аржантейль.
Только сейчас до Анжелики дошел смысл той драматической пантомимы, разыгравшейся у нее на глазах, на вершине Сахарной Головы: Мартен д'Аржантейль, сраженный стрелой, падает в пропасть.
- Он мертв, - ответила она, - но я не убивала его... Он поскользнулся и упал со скал.
Она ушла, оставив его в растерянности.
Де Ломени помог ей сесть в сани. Он видел, что она побледнела, чувствовал ее волнение, но не знал причины. Он заботливо укутал ее в меха, затем сел рядом. Всю обратную дорогу они молчали. Для других участников прогулки веселье не прекращалось. Смех и радостные возгласы раздавались по всей прибрежной долине; тени удлинялись и в новом освещении казались серо-зелеными. Узники Нового Света возвращались в порт своей приписки, Квебек, разогретые джином и водкой, распевая песни и веселясь напропалую.
Когда сани огибали левый выступ Орлеанского острова, Анжелика вдруг подумала о колдунье Гильомете: "Почему она не предупредила, что мне угрожает опасность?"
В том, что произошло, ее больше всего потрясло равнодушие, с которым она наблюдала за человеком, поглощенным ледяным дьявольским котлом. Было ли это влияние королевского двора, где положить яд в напиток было так же естественно, как добавить сахар, и, улыбаясь, вновь появиться перед всеми, поправляя манжеты... "Все этим занимаются". Она наткнулась на то , что не понимает себя. Расскажет ли она об этих событиях Жоффрею? Едва лишь подумав об этом, тысячи препятствий возникли в ее мыслях, отягощенные чувством, что он отдаляется от нее, его мысли и поступки непредсказуемы.
Возможно, она уже не любила его? Ее тело пронзили тысячи иголочек и заставили содрогнуться и тут же отречься от этой ереси. Их связывала страсть, и таинство этой любовной страсти было именно в ее теле. Это было очевидно, и не так-то легко через это перешагнуть.
Уже показался Квебек, и Анжелика улыбнулась Ломени, как бы прося у него прощения.
В его ответной улыбке было столько нежности, что она сразу утешилась. Он прощал ей все и ничего не требовал от нее.
Буря приближалась. Об этом говорили и черные облака, подсвеченные рубиновыми лучами заходящего солнца. Заметное оживление наблюдалось на подходах к берегу, где сани, натыкаясь на неподвижные корабли, выстраивались в ряд и поднимались на берег по самой наезженной дороге.
Как оказалось, экспедиция, отправившаяся к истокам Шодьер, вернулась, даже не дойдя до реки. Поэтому у берегов царило такое столпотворение.
Узнав об этом, Анжелика оживилась, ее глаза радостно засверкали.
- А господин де Пейрак? - окликнула она. Он был где-то здесь, его только что видели с испанцами. Она заметила его. Первые порывы снежной бури ослепили город, когда она бросилась в его объятия.
Они укрылись в своем алькове, их поцелуи отдавали легкой горечью невысказанных секретов. В этом слиянии губ они пытались о многом рассказать друг другу. Вряд ли можно было выразить словами все тайны, выстраданные ими: в этих поцелуях было все: пыл страсти, тревожные вопросы, успокаивающие обещания, необратимые обязательства, глубокая сладострастная нежность. Их тела, как и их губы, слились в бесконечном поцелуе, любовь пьянила их и не отпускала от себя. Весь мир перестал существовать для них, только эта ночь и всепоглощающая любовь.
Анжелика спала, и ей приснилось, что она тонет. Вместе с Полькой они купались в Сене, в одной из купален, в разгар лета. По берегу рыскал полицейский Дегре. Испугавшись, она нырнула и почувствовала, как вода заливает ей рот и душит ее. "Я ведь умею плавать", - подумала она. Жоффрей был неподалеку, но он не протянул ей руку. Нечеловеческим усилием она вынырнула из воды и проснулась. Ей потребовалось некоторое время, чтобы восстановить дыхание и понять, где он находится. Она обняла Жоффрея, ее пальцы ласкали его затылок, гладили его густые волосы. Она давно не испытывала к нему такой нежности.
- Как я тебя люблю! Как я люблю тебя!
- Любовь моя, что с тобой? Вы счастливы в вашем маленьком доме?
- О да! Я счастлива, очень счастлива!
Она заснула, и снова ей приснилась река, на этот раз Святой Лаврентий. Она сидела на скале на ледяной плите. Она звала Жоффрея, но он не слышал ее. "Мне придется выбираться самой", - сказала она себе.
Она хотела бы поплыть, но знала, что это запрещено. Вдруг она увидела себя ребенком, в короткой юбочке, с голыми ногами, свободной и спокойной, и страхи ее отступили.
Ее разбудил свет, она решила, что это солнечный луч, но еще была глубокая ночь, весь дом спал. Жоффрей зажег фарфоровую плитку, и опьяняющий запах рома с корицей витал в воздухе.
- Вам нужно согреться.
Смеясь, они пили божественный горячий настой из серебряных с позолотой чашек, зелье для поддержания сил у влюбленных.
Вспоминая свои сны, в которых Жоффрей ускользал от нее, Анжелика утвердилась в одной мысли: "Мне придется выбираться самой". К ней вернулась спокойная уверенность ее детства. Она сумеет выпутаться сама, для этого она и приехала в Квебек, бросив вызов своей судьбе. Время битвы пришло, и она сумеет постоять за себя. Она не совсем четко понимала, за что же она будет сражаться, но страха уже как не бывало. Она вдруг поняла, что все события этой благословенной зимы лишь подталкивали их навстречу друг к другу, помогали понять друг друга и полюбить еще сильнее.
Исчезновение Мартена д'Аржантейля вряд ли в ближайшее время привлечет к себе внимание или взволнует кого-либо, как и в случае с де Варанжем. Вивонн забьется в нору вместе со своим сообщником, проводя время за карточным столом и проклиная тот час, когда ему в голову пришла мысль "забыться", путешествуя по Канаде.
Анжелика не осмеливалась говорить о нем с Жоффреем, но она решила рассказать ему о своей беседе с лейтенантом полиции. Однако г-н де Пейрак уже встречался с г-ном Гарро.
Как и ожидала Анжелика, его нисколько не взволновало подозрение лейтенанта полиции об их причастности к исчезновению графа де Варанжа. Уверенный в том, что тайна не будет раскрыта, он противопоставил вопросам Гарро спокойное равнодушие. Он знал, что граф де Варанж был связан с маркизой де Модрибур. Гарро попытался выудить у него какие-либо сведения по поводу кораблекрушения "Единорога", но чересчур не настаивал и в конце концов дал понять, что в деле маркизы не все так гладко. Летом он получил досье на нее, касавшееся смерти ее старого мужа и слухов, бродивших вокруг этой истории. Ничего более. Многие члены Братства "Святого Причастия" искренне поддерживали ее. Но другие, такого же пошиба, как и граф де Варанж, подпортили репутацию соблазнительной маркизы.
Намек на магические манипуляции графа де Варанжа также не взволновал де Пейрака в отличие от Анжелики. Но она решила не говорить ему об этом, боясь, что он обвинит ее в суеверии, свойственном жителям кельтских дремучих лесов. "Действительно, как они не похожи на нас, выходцы из Аквитании", - подумала она, глядя на Жоффрея. Только в Квебеке она ясно поняла, в чем их отличие: не столько в манере поведения, сколько в складе ума, в их жизненной позиции. Северная цивилизация, к которой она принадлежала, во главу угла ставила подчинение силам всевышнего, отсюда - беспрекословное следование религии. Что же касается древнейшей южной цивилизации, что управляло ими, что послужило основой их скандальному легкомыслию: любовь и великолепие жизни, свободомыслие в вопросах добра и зла, ада и рая?
- Этот де Варанж представляется мне грустным персонажем. - сказал Жоффрей, - но благодаря ему мне открылись таинственные нити, связывающие наши сердца. Ваш инстинкт предупредил вас, что я в опасности.
- Разве могло быть иначе? Вы - моя жизнь, и я живу вами... хотя я всего лишь маленькая северянка, чужая вашей провинции, вашему народу и вашей культуре, - со вздохом закончила она.
Удивленный последним высказыванием, он взял ее за подбородок и спросил:
- Это что еще за настроение?
Но она чувствовала, что не в состоянии объяснить или требовать объяснений... Все так запуталось. Она боялась, что слова лишь ускорят события и сделают реальным то, что пока существует в ее воображении.
Нужно ли говорить о Беранжер-Эме? О собрании гасконцев в лесу? Не приведут ли ее сомнения к новым разногласиям между ними? Лучше молчать и любить друг друга.
Как только установилась хорошая погода, Анжелика решила навестить г-на де Ломени. Она отправилась к его дому, предоставленному в распоряжение высланному марсельцу г-ном д'Арребустом. Она подняла деревянный молоток и постучала.
Дверь открыл слуга и сообщил ей, что г-н де Ломени уехал.
- Уехал? - повторила Анжелика. - Но куда? Куда можно уехать из этих суровых диких северных мест, куда вас забросила судьба?
Слуга сделал неопределенный жест в направлении золотисто-розового горизонта.
- За пределы этих стен.
- Каких стен? - воскликнула она раздраженно. Куда можно уехать за пределы ледяных стен, окружавших город? Только если в белую пустыню? На поиски смерти или нескончаемых мук, затерявшись в снежной буре?
Она направилась к иезуитам.
- Итак, его вы тоже отправили к ирокезам? - лихорадочно спросила она у отца Мобежа.
Глава иезуитов усадил ее, спокойно расспросил, после чего сообщил ей следующее:
- Мальтийские рыцари не относятся к нашей ветви. Их передвижения и предназначения находятся в ведении повелителя Ордена, его резиденцией является Мальта, а часть его полномочий распределена между восемью повелителями территорий, обозначенных по языковому признаку. Сюда входят Прованс, Овернь, Франция, Италия, Германия, Кастиллия и Англия. Здесь, в, Квебеке, г-н де Ломени выполняет указания повелителя - главы Французского отделения, а в отсутствии оных он единственный судья своих поступков и своих решений. Иногда он советуется со мной, но я никогда не вмешиваюсь в его действия. Я не видел его уже несколько недель и не знаю, где он находится.
Видя, что Анжелика встает, собираясь уходить и кусая губы от отчаяния, он добавил:
- Обратитесь к господину Фронтенаку. Он, может быть, в курсе...
Губернатор рассказал ей следующее:
- Г-н де Ломени в монастыре. Он готовится к Великому Посту. По его словам, он решил избавиться от искушений и распутства, в которые вовлекает его светская жизнь. Узнав, что я, как член Большого Совета, не прибегну к его помощи в ближайшие две недели, он сообщил мне о своем решении и уехал... Счастливчик, - вздохнул Фронтенак, увидев, как сияет лицо Анжелики, - как бы мне хотелось привлечь ваше внимание к своей персоне...
- Вы это уже сделали, - заверила она, - но вы не причиняете мне подобных беспокойств, потому что я знаю, где вы находитесь.
Дорога к устью Святого Шарля, на берегах которого и был сооружен монастырь, проходила вдоль фруктовых садов. Зима одела их в белый наряд, и лучи солнца переливались на хрустальных ветках. Ослепительной красоты пейзаж как бы бросал вызов беспокойству Анжелики.
Остроконечные шпили часовенок, казалось, были украшены рождественскими звездочками, но в ее глазах они были так же эфемерны, как и эти маленькие католические церквушки в Новом Свете.
Во дворе монастыря она увидела еще один экипаж. Она узнала сани Виль д'Аврэя. Без сомнения, маркиз решил лично познакомиться с работами своего дорогого брата Луки.
Ее провели в приемную, куда доносились звуки его голоса, маркиз разглагольствовал и чем-то восторгался. Тут же к ней подошел монах в серой робе из грубой шерстяной ткани и проводил ее в другую приемную, поменьше, где ее ждал г-н де Ломени-Шамбор.
Это была молельня, скромная и невыразимо строгая. Стул, стол, молитвенник, распятие на стене, а на столе около окна-чернильница и бумага для письма.
Через окно можно было наблюдать стадо коров, пересекавшее реку в некотором отдалении от монастыря. Мычание животных время от времени нарушало кристальную тишину, царившую вокруг.
Дверь кельи захлопнулась за ней. Она оказалась перед рыцарем де Ломени, стоявшим около стола. Она почувствовала его нежный и пылкий взгляд и поняла, что он счастлив, он рад ее приезду. Она прервала затянувшееся молчание:
- Почему вы уехали?
- Вы прекрасно знаете, почему.
Голос его был спокойным и уверенным. Она начала бояться, что духовные силы этого светлого человека увлекли его туда, куда ей доступ был закрыт.
- Вы могли бы написать мне.
- Решение, которое я принял, касалось только меня. Я не предупредил вас, так как считаю себя виноватым перед вами, своими признаниями я достаточно смутил вашу совесть.
Анжелика нетерпеливо покачала головой, голос ее дрожал, как будто слезы подступали к горлу.
- Не правда! На самом деле вы просто покинули меня, бросили меня!
- Вы достаточно сильная женщина, а я... Я слаб. Слаб, как Адам в первые дни своей жизни, когда он впервые открыл для себя женщину, посланную ему Богом в утешение и в радость.
- Это лишь предлог, чтобы отречься от нашей дружбы. А вы помните, как она родилась, внезапно, с первой же встречи в Катарунке.
- Да, там я впервые увидел вас. И лишь сегодня я нашел объяснение тому, что произошло. Не видеться с вами для меня было мукой, и я не понимал, почему. Дорогая моя, вина моя в том, что я так привязан к вам, чувствуя к вам столько нежности, я предан вам без остатка. Но я не чувствую этой вины и благодарю Господа, что он и мне подарил маленький праздник жизни. Благодаря вам я познал истинную цену тому, что положил на алтарь целомудрия. Цена этой жертвы огромна! Я не знал этого ранее...
- Я понимаю, - сказала Анжелика. - Вы тоже сожалеете, что я существую.
Он улыбнулся ей.
- Конечно! Без вас жизнь была бы проще, но и менее чудесной! Жизнь! Рано или поздно хочется вкусить все ее плоды, ты познаешь ее великолепие и спрашиваешь себя: если Бог окружил нас такой красотой и наделил способностью любить, не лучше ли будет вкусить все радости жизни, чем отречься от них? Я не отрекаюсь. Я склоняюсь перед вами, безрассудное счастье овладевает мной при мысли, что я был причиной ваших волнений, что вы грустили в разлуке со мной. Но мы должны быть скромны, скромны и непритязательны! Что я буду для вас значить как человек, как любовник, как просто друг, когда рядом с вами тот, кого вы любите, кто владеет вашим сердцем, вашим телом, даже если вы разлучены с ним. Он живет в вас, он непоколебим и неразрушим как гора!
Он взял ее руку и поднес к губам ее пальцы.
- Все это жалко... жалко и невыразительно, - прошептал он.
Анжелике хотелось умолять его быть менее строгим, остаться его другом, не отвергать ту нежность, что помогает им жить. Но она поняла, что сейчас это невозможно... Может быть, потом...
Он отпустил ее руку и замер, опустив глаза.
- ...Наши встречи помогли мне понять, ясно представить себе наши судьбы, наши чувства... Дальше я идти не могу. Моя жизнь, все мое существо принадлежит тому, кто отдал свою кровь ради человечества. Я должен служить Господу и моему королю... но я любил вас...
- Посмотрите! - в келью вихрем ворвался Виль д'Аврэй. - Посмотрите на эти чудесные картины, которые нарисовал для меня брат Лука!
В своей мастерской монах работал над гербом г-на Виль д'Аврэя. Все увидели кусок деревянной доски, на которой вчерне был сделан набросок будущей живописной композиции; уже угадывалось море, тритоны, персонажи в одеждах, раздуваемых ветром. Когда работа будет закончена, доску отнесут на корабль Виль д'Аврэя и установят на видном месте, таким образом им можно будет любоваться издалека.
- Брат Лука, посмотрите внимательно на г-жу де Пейрак, - попросил Виль д'Аврэй, представляя Анжелику художнику. - Мне бы хотелось, чтобы вы использовали черты ее лица для центральной женской фигуры вашей картины.
- Ах нет, прошу вас! - воспротивилась она. - С меня достаточно того, что мои черты представлены на "Сердце Марии". Я знаю, вы завидуете Колену за столь прекрасную живопись. Если бы вам удалось вырвать у него корабль и унести его под мышкой, вы бы это сделали.
- Безусловно, - согласился Виль д'Аврэй. С видом притворного недоумения он заявил; - "Так, значит, это вы изображены на "Марии"? Мои чувства меня не обманули. Но как же это могло быть? Выходит, вы знали его раньше, этого широкоплечего пирата Колена Патюреля, вы встречались с ним до Голдсборо? Вы мне расскажете об этом, не так ли?
- Я увожу г-жу де Пейрак, - сказал он, обращаясь к графу де Ломени. - Вы не сердитесь, граф? Вы и так достаточно владели ее вниманием во время пикника... Прекрасная была прогулка, не правда ли?
Он ликовал, помогая ей сесть в сани.
- Чем больше я вас знаю, чем более таинственной мне кажется ваша жизнь, тем сильнее разгорается моя страсть к вам. Я хочу, чтобы вы мне принадлежали... Да, это очень точное выражение, чтобы вы мне принадлежали.
- Как ваши картины или венецианский корабль?
- Да, только вы были бы самым фантастическим и самым дорогим из моих произведений искусства. Диковинный автомат, привезенный из Германии. Самая красивая женщина в мире. Почти как живая. Она улыбается... а когда вы вдоволь налюбовались на нее, поверните ключ, крак, и она расскажет вам свои секреты...
Он был невыносим, но иногда забавен.