Интерсубъективность и психоаналитический процесс

Вид материала

Документы

Содержание Подлинную внутреннюю реальность Внутренняя ситуация Psvchoanal. Psvchol

Подобный материал:

• В. П. Самохвалов психоаналитический словарь и работа с символами сновидений и фантазий, 2289.9kb.
• Александр Лоуэн Депрессия и тело, 3491.28kb.
• Александр Лоуэн Депрессия и тело, 3512.36kb.
• С. А. Зелинский Анализ массовых манипуляций в России Анализ задействования манипулятивных, 3626.21kb.
• Лекция 10. Техногенная цивилизация: понятие и общая характеристика Онауке, культуре, 198.87kb.
• К. А. Свасьян феноменологическое познание пропедевтика и критика, 2646.67kb.
• В. Г. Белинского Кафедра бухгалтерского учета и аудита учебно-методический комплекс, 1401.74kb.
• Тема 1 Понятие психологии общения, 208.48kb.
• -, 2715.91kb.
• Процесс обучения как процесс познания нужно рассматривать в его противоречии, как процесс, 270.18kb.

Ховард Левин

ИНТЕРСУБЪЕКТИВНОСТЬ И ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ ПРОЦЕСС

Будучи молодым ординатором-психиатром, в 1971 году, когда Эго-психология и теория конфликта были наиболее влиятельными, почти единственными теориями в американском психоанализе, я посетил семинар по метапсихологии. Преподаватель, аналитик по имени Леон Шапиро, начал со следующего замечания: «Одна из сложностей психоаналитической теории состоит в том, что мы как будто смотрим по телевидению американский футбол, но видим при этом лишь одну из двух команд. Игроки выстраиваются в ряд, бегают туда-сюда, необъяснимо падают, выстраиваются в ряд, и так снова и снова». Хотя он, может быть, и допустил некоторое преувеличение ради выразительности, суть была хорошо подмечена. Психоанализ, по крайней мере, в том виде, в каком он практиковался и как он понимался в Соединенных Штатах, выработал, главным образом, рафинированный и изощренный способ рассмотрения внутрипси-хических феноменов одного человека, таких как конфликт и защиты, но добился гораздо меньшего успеха в том, что касается осмысления интерактивного и межличностного.

Такое положение дел вызывает недоумение, в нем даже заключена некоторая ирония, поскольку достаточно рано в своей карьере Фрейд признал универсальность переноса и считал его по сути интерактивным феноменом: интрапсихическое простирается в область межличностного. Фрейд также обращал пристальное внимание на другие интерактивные феномены, такие как бессознательная коммуникация, и сознавал, какую важную роль она играет в аналитическом процессе. Например, в 1913 году он писал: «каждый в своем собственном бессознательном обладает инструментом, с помощью которого он может истолковывать высказывания бессознательного других людей» (Freud 1913, р.320). Два года спустя он отметил: «удивительно, как бессознательное (Ucs.) человеческого существа может воздействовать на бессознательное другого, минуя сознательное (Cs.)» (Freud 1915, p. 194). И когда он сформулировал структурную теорию (Freud 1923), он недвусмысленно поместил развитие психики в контекст двух личностей (two-person), в контекст объектных отношений, заявив, что Эго является результатом оставленных (precipitate of abandoned) объектных отношений.

Вслед за Фрейдом, конечно, и другие аналитики обращали внимание на неизменную взаимосвязанность душ (minds), имеющую место в отношениях. Двумя фигурами, сыгравшими важную роль в начале моего обучения, были Дональд Винникотт (1958), чьи идеи приобретали тогда влияние в Бостоне, отчасти через работы Арнольда Моделла, и Ханс Лёвальд (1980), уважаемый член Американской психоаналитической ассоциации. Винникотт таинственно заявил, что не существует такого явления как дитя; только дитя в контексте способствующего развитию окружения (facilitating environment), а Лёвальд утверждал, что сила и развитие инстинктов являются не просто врожденным наследием, но в значительной степени определяются фактическим (межличностным) опытом.

Несмотря на эти ранние попытки приблизиться к тому, что, в конечном счете, выльется в формулировку о в своей основе интерсубъективной природе психоаналитического процесса, то, в какой степени интрапсихическое заложено в интерактивном и межличностном и даже обусловливается интерактивным и межличностным, тогда только лишь медленно начинали признавать. Как клиницисты, мы всегда осознавали, по крайней мере, в какой то степени, что аналитические отношения занимают центральное место в процессе терапевтического изменения, и в наших теориях мы пытались подтвердить этот факт. (Вспомните, например, сколько было написано о терапевтическом и рабочем альянсе, о реальных отношениях и о вызывающем неодобрение позитивном переносе). Но, в основном течении американского психоанализа, мы только лишь начинали принимать во внимание, с теоретической точки зрения, какое значение имеет для аналитической ситуации та роль, которую играет психология аналитика, и то, что сейчас называют переходом от психологии одного к психологии двух (two-person psychology).

В качестве иллюстрации господствовавшей в то время традиционной, классической точки зрения я предлагаю вашему вниманию описание аналитических отношений, данное ни кем иным, как выдающимся представителем американского психоанализа Лео Рэнгелл (1954). Пытаясь провести различие между психоанализом и психотерапией, он писал:

«Представим себе, что психический аппарат создает вокруг себя магнитное поле. В психоанализе терапевт находится на периферии этого магнитного поля своего пациента, не настолько далеко, чтобы быть бесполезным и чтобы можно было бы с тем же успехом не присутствовать вообще, и не настолько близко, чтобы находиться внутри этого поля и взаимодействовать с ним своим собственным магнитным полем (он может в равной степени допускать отклонения в обе стороны). Нечувствительный к отталкиванию или притяжению (по крайней мере, в наиболее благоприятном случае, в пределах, установленных его собственным бессознательным), он сидит на границе поля, как рефери в теннисном матче..." (р.740).

В отношении психотерапии, Рэнгелл добавляет:

«В противоположность [аналитику], психотерапевт не сидит постоянно в кресле, хотя он может сидеть в нем в настоящий момент. Он, скорее, находится на корте со своим пациентом, взаимодействуя с ним; два магнитных поля при этом связаны между собой в силу более или менее активно действующих ценностей, мнений, желаний и потребностей терапевта» (р.742).

Позиция Рэнгелла отражает, насколько в традиционной классической модели оптимальная позиция терапевта видится как такая, при которой пациент относительно изолирован от потребностей и желаний аналитика, а аналитик, кроме тех случаев, когда он расспрашивает, конфронтирует или интерпретирует, стремится к относительной «невосприимчивости» к взаимодействию («отталкивания и притяжения») с пациентом, сохраняя сдержанность, анонимность, нейтральность и молчание. Но эта позиция не принимает в расчет то, насколько поведение, обусловленное попытками аналитика сохранять сдержанность, анонимность, нейтральность и молчание, само по себе оказывает мощное воздействие (Gill 1£94). Эти способы поведения, изначально мотивированные соображениями аналитической техники, могут иметь дополнительную мотивировку в виде различных аспектов часто неосознанных желаний, потребностей, чувств и фантазий аналитика касательно пациента и аналитических отношений, и являться выразителями этих аспектов. Однако, при отсутствии такой перспективы традиционная классическая модель изображала объективного аналитика, занимающегося лечением субъективного пациента - или, принимая во внимание эго-психологическую концепцию «терапевтического расщепления» (Sterba, 1934) Эго на переживающую и наблюдающую части - объективного аналитика, занимающегося лечением субъективной части пациента. Здесь объективность была приравнена к четкому видению того, что «реально», а субъективность - к невротическому искажению реальности.

В соответствии с таким ходом мысли, в моем тренинге, так же, как и в тренинге многих моих американских современников, в той степени, в которой субъективность аналитика рассматривалась как часть аналитического процесса и аналитических отношений, она была почти синонимом контрпереноса. И, в отличие от современных формулировок, в которых контрперенос представляется как возможный источник информации о пациенте и аналитических отношениях, последний рассматривался, большей частью, как потенциальная помеха, которую нужно устранить. И наоборот, считалось, что правильная техника должна быть объективной, что это нечто такое, чему можно научить, чему можно научиться, и что можно применять, после того, как будущий аналитик был достаточно проанализирован сам.

По мере того, как американский психоанализ продолжал развиваться, отчасти под влиянием идей, пришедших из других уголков психоаналитического мира, все большее внимание стало уделяться психологии аналитика и ее роли в ведении и развертывании аналитического процесса. Стимулом стали работы таких авторов как Паула Хайманн (1950), которая, опираясь на работу Мелани Кляйн о проективной идентификации, расширила определение контрпереноса и включила в него «все чувства, которые аналитик испытывает по отношению к пациенту» (р.74), и утверждала, что эмоциональная реакция аналитика на пациента в аналитической ситуации - это «не только лишь часть аналитической ситуации, но это творение пациента, это часть личности пациента» (р.74).

В Аргентине, Хенрих Рэкер (1968) отметил психологическую симметрию, существующую между аналитиком и пациентом:

«Первое искажение истины в «мифе об аналитической ситуации» состоит в том, что это взаимодействие между больным человеком и здоровым. Правда заключается в том, что это взаимодействие между двумя личностями, у обеих из которых Эго испытывает давление со стороны Ид, Супер-Эго и внешнего мира; у обеих личностей есть свои внутренние и внешние зависимости, тревоги и патологические защиты; каждая из них также является ребенком со своими внутренними родителями; и каждая из этих цельных личностей - анализируемого и аналитика - реагирует на каждое событие в аналитической ситуации» (р. 132).

Уилфред Бион (1985) далее развил эту точку зрения, когда подчеркнул, что психика аналитика и способ ее функционирования, качества и отличительные особенности восприимчивости, настройки (attunement), креативности и так далее, являются значимыми переменными в создании и развитии аналитической ситуации. Как сказал современный итальянский аналитик Антонио Ферро (2005), «способ функционирования аналитика на сессии, характеризующийся большей или меньшей восприимчивостью, большей или меньшей погруженностью в мечтания (reverie), и большей или меньшей нарративной компетентностью, отчасти определяет форму, которую принимает сама сессия», (р. 10). Таким образом, «психоаналитическая ситуация определяется совместно парой пациент-аналитик». (Ferro 2005, р.60).

По мере того, как раскрывались эти новые аспекты, неизбежно возникали вопросы касательно некогда доминирующей, почти исключительной точки зрения, которую так отчетливо сформулировал Рэнгелл:

Возможна ли вообще та свобода от взаимодействия, достижения которой Рэнгелл желал аналитикам? И, если это так, желательно ли это? Дейл Боэски (1990), талантливейший представитель современной Эго-психологии, отметил, как важно для аналитического процесса «адаптивное или доброкачественное ятрогенное (iatrogenic) сопротивление» (р.572), которое бессознательно создается совместно и аналитиком, и анализи­руемым. Оно служит неизменным средством, с помощью которого актуализируются конфликтные и проблемные объектные отношения пациента (Sandier, 1976), предоставляя таким образом необходимый материал для анализа переноса. Без него, то есть, без невольного (субъективного) участия аналитика в создании этого сопротивления не было бы анализа.

Есть ли пределы объективности даже у хорошо функционирующего аналитика? Если есть, то каковы они? При том, что аналитики - это люди, а у всех людей есть бессознательное, которое всегда находится в действии, могут ли вообще аналитики не быть субъективными? Может ли вообще аналитическая техника быть освобождена от «ценностей, мнений, желаний и потребностей» аналитика, особенно когда они связаны с эмоциональными конфликтами и силами, порожденными погружением аналитика в поле переноса-контрпереноса, которое развивается в ходе аналитических отношений?

В процессе эволюции моих собственных взглядов, под влиянием работ других авторов, таких как Роджер Мани-Кёрл (1956), который, описывая «нормальный контрперенос», говорил о неизменном и неминуемом непрерывном действии и выражении бессознательных потребностей и желаний аналитика в аналитических отношениях, Мертон Гилл (1988), который убедительно доказывал, что каждое вмешательство аналитика (включая интерпретации) также является взаимодействием и несет в себе силу реальной бессознательной суггестии, Лоуренса Фридмана (1988), который, рассматривая неизбежную психологическую симметрию терапевтических отношений, отметил, что в любом описании аналитических отношений «человеческая психология должна быть равно перенесена на все присутствующие головы», и Оуэна Реника (1993), описавшего «непреодолимую субъективность» аналитика, я пришел к заключению (Levine 1994, 1996, 1997), что всякое описание аналитических отношений и аналитического процесса должно принимать во внимание вклад, в том числе бессознательный, вносимый обоими участниками.

Если в аналитической ситуации участвуют два человека, то мы имеем игру двух субъективностей. Именно по этой причине мой коллега, Рэй Фридман из Лос-Анджелеса, и я (Levine and Friedman, 2000) охарактеризовали аналитические отношения и аналитическую ситуацию, а также процесс, которому они дают начало, как от природы и неизменно интерсубъективные.

Ни один из участников аналитического опыта не может быть полностью объективным. Взгляд каждой стороны ограничивается рамками собственного субъективного опыта. В результате, в то время как роли, цели и правила в отношении раскрытия не являются ни идентичными, ни симметричными для двух сторон аналитических взаимоотношений, психологические процессы, происходящие в каждой из сторон, являются, в действительности, одинаковыми.

Это означает, например, что каждый член диады будет действовать и как субъективный, и как объективный участник аналитического процесса; поведение каждого будет отражать его / ее собственные сознательные и бессознательные конфликты, желания, вожделения, страхи, защиты и потребности; каждый будет вырабатывать перенос и оказывать бессознательное суггестивное влияние на другого (Gill, 1994; Levine, 1996, 1997, 1999; Natterson & Friedman, 1995). В результате, несмотря на то, что задачей работы и целью аналитических отношений остается исследование и интерпретация субъективности пациента, аналитический диалог и процесс будут состоять из взаимных, неизбежных, бессознательных эмоциональных взаимодействий между двумя протагонистами и отражать эти взаимодействия (Friedman & Natterson, 1999). И любые аналитические отношения будут состоят из непрерывного потока бессознательных и непреднамеренных суггестивных влияний, которые одновременно и неизбежно влияют на каждую из сторон процесса и уникально переживаются и интерпретируются обеими сторонами. Именно в этом смысле можно сказать, что аналитический процесс конструируется из неизбежного взаимодействия двух субъективностей (Friedman & Natterson, 1999; Levine, 1997, 1999).

Привлекая наше внимание к желаниям и потребностям обоих участников аналитических отношений, интерсубъективный взгляд также подчеркивает, до какой степени главные, основные, и ближайшие, самые непосредственные данные психоанализа являются опытом отношений, которые развиваются между аналитиком и анализируемым. Подобные отношения состоят из сознательных и бессознательных вкладов каждого из двух участников, взаимодействующих в ходе анализа. Такое взаимодействие аналитика и пациента не только неизбежно - оно проявляется во всем (Gill, 1994). В каждый момент это взаимодействие и то, как оно переживается и интерпретируется обеими сторонами анализа, в значительной мере будет определяться как прошлыми, так и настоящими конфликтами, фантазиями и переживаниями аналитика и анализируемого, отражать их. Именно интерсубъективный взгляд на настоящее как на совместно построенное прокладывает нам «королевскую дорогу» к пониманию - того, как прошлое обоих участников влияет на каждый бессознательно и интерактивно созданный настоящий момент» (Levine and Friedman, 2000).

Интерсубъективный взгляд отдает должное взаимному влиянию, взаимной регуляции и совместному построению смысла и опыта на всем протяжении человеческого развития и в аналитических отношениях. В этом смысле он сходен с представлениями Столороу и его коллег (1987, 1994) и отличается от взгляда таких авторов как Бенжамин (1990) или Стерн (1985), которые используют данный термин, говоря о достижении развития, когда индивидуум обретает способность признавать существование у другого отдельной и независимой психики¹. Интерсубъективный взгляд дает нам перспективу для рассмотрения аналитического процесса, которая не предполагает и не требует от нас присоединения к какой-либо конкретной школе анализа, приверженности какому-либо конкретному набору техник - например, самораскрытию аналитика (Hoffman 1994), которому придается такая важность в литературе по психоанализу отношений (relational literature) (Greenberg 2001) - или какой-либо конкретной точке зрения на терапевтические факторы в анализе. Он, скорее, «предлагает нам всеобъемлющие рамки «мета-теории» для понимания аналитического процесса и аналитических отношений» (Levine and Friedman 2000), уместные и применимые внутри любой школы анализа.

В этой формулировке интерсубъективность является неизменной составляющей аналитического процесса и аналитических отношений. Каждый из нас может воспринимать другого только через призму собственной индивидуальной уникальности. В другой своей работе (Levine 1994, 1997), я попытался описать этот процесс с точки зрения аналитика. Я отметил, что субъективность аналитика является как средством, с помощью которого аналитик устанавливает связь с пациентом, пытаясь понять его, так и ограничивающим фактором, жестко определяющим его способ познания других людей:

¹ Сравнительное обсуждение различных значений и коннотаций термина «интерсубъективность» в аналитической литературе см. у Тейхолыд (2001)


«Собственный опыт крепко связывает каждого из нас, когда мы, в качестве аналитиков, пытаемся понять анализируемого. И этот опыт невозможно отделить от того, что пациент пытается донести до нас или создать вместе с нами. Мы постоянно выстраиваем различные модели пациента и его опыта, но, как бы мы ни старались подвергнуть эти модели тонкому процессу обратной связи, коррекции, подтверждения и исправления ошибок, они, в конечном итоге, основываются на наших собственных воспоминаниях, чувствах и фантазиях (в том числе и на наших воспоминаниях чувствах и фантазиях, касающихся наших прошлых встреч с пациентом, реакций пациента на наши более ранние, пробные формулировки, наших реакций на реакции пациента и так далее). Можно даже сказать, что, только обращаясь к нашим собственным чувствам и переживаниям (и конфликтам, которые они поддерживают и отражают), мы можем начать выстраивать приблизительную модель другого человека, и того, что он пытается донести до нас; и здесь мы возвращаемся к проблеме неразрывности Я и другого и эмоциональной вовлеченности аналитика, то есть к проблеме переноса на пациента. Эмпатию и контрперенос можно рассматривать как две стороны одной и той же аналитической монеты" (Levine 1994).

Субъективность аналитика, важным аспектом которой являются фантазии, желания, защиты, страхи и потребности, как сознательные, так и бессознательные, формирует знание, опыт и интуитивное воображение аналитика. Она также заставляет аналитика делать пациента неизменной мишенью переноса аналитика. Поскольку перенос по своей природе требует актуализации (Sandier 1976), то в аналитических отношениях всегда будет присутствовать давление на пациента, как неизбежный результат субъективности аналитика. Лоуренс Фридман (1988) пришел к сходному заключению, когда писал, что "Можно сказать, что терапевт «подвергает» пациента интерпретации, с тем, чтобы заставить его отреагировать некоторым образом, ... осуществить то, что аналитик имеет в виду (р. 138).

В современном аналитическом дискурсе давление, оказываемое аналитиком на пациента, часто описывается на языке теории разыгрываний. Фридман и я (Levine and Friedman 2000) описали разыгрывание следующим образом:

«Разыгрывание - это непрерывное взаимное проживание важных, главным образом бессознательных, конфликтов и фантазий обеих сторон в аналитической ситуации (Friedman and Natterson 1999). В отличие от традиционного классического понятия «отыгрывания» (acting out), которое относится к эпизодам, являющимся практически всецело производными психики анализируемого, и подразумевает нечто дискретное, прерывное и прорывающееся, термин разыгрывание отсылает нас ко взгляду на аналитическую встречу как на сложный ряд перекрывающих друг друга, часто неуловимых, бессознательных, интерактивных, сообща построенных драм, которые совместно проживаются (lived out), a не только проговариваются.

«Эта точка зрения весьма в духе описания Фрейдом (1914) переноса и аналитических отношений, сделанного им в работе «Вспоминание, повторение и проработка».

«... пациент не говорит, что он помнит, что он был непокорным и требовательным перед лицом родительской власти; вместо этого он ведет себя таким образом с врачом. Он не помнит, как в своих детских сексуальных исследованиях, беспомощным и безнадежным оказался в тупике; но он производит множество запутанных сновидений и ассоциаций, жалуется, что не может ни в чем преуспеть, и утверждает, что он обречен никогда не осуществить предпринятого им. Он не помнит, как стыдился определенных сексуальных действий и боялся, что их обнаружат; но он ясно дает понять, что стыдится лечения, которое теперь начал, и пытается сохранить его в тайне ото всех. И так далее... Это его способ вспоминания» (р. 150).

«Дебаты по поводу вездесущности и неизбежности разыгрываний во многом отражают тот факт, что большинство разыгрываний остаются стольтрудноуловимыми, что не поддаются обнаружению. Когда разыгрывание оказывается замеченным, обычно задним числом, часто бывает трудно определить, когда оно началось, и когда закончилось.. Как правило, разыгрывание отмечается, исследуется, интерпретируется в анализе или описывается в литературе тогда, когда оно достигает достаточной интенсивности или становится основной гранью сопротивления переноса или контртрансферной помехой - это качество разыгрывания Фридман и Наттерсон (1999) назвали его «драматическим» измерением (Levine and Friedman 2000).

Я хочу особо подчеркнуть, что разыгрывания строятся совместно аналитиком и пациентом на пересечении и согласован­ности бессознательных желаний, потребностей, страхов и фантазий (то есть субъективностей) как аналитика, так и пациента. Таким образом, аналитик не только играет рецептивную роль в аналитическом процессе - например, как локус выражения важной бессознательной части личности пациента (Heimann 1950) или как контейнер для проективных идентификаций пациента (Вion 1962), но также и со-детерминирует этот процесс.

«Аналитические отношения и процесс ... строятся совместно из многократно отражающихся влияний и взаимодействий сознательных и бессознательных, определяемых желанием и защитами потребностей и желаний аналитика и анализируемого» (Levine and Friedman 2000).

Эта точка зрения не умаляет той роли, которую играет в развертывании аналитического процесса психология пациента. Скорее, она признает, в какой степени и насколько сложным образом опыт взаимодействия и отношений «здесь и теперь» формирует выражение конфликтов, переноса и переживаний пациента в аналитической ситуации и позволяет остаткам прошлых и настоящих конфликтов, фантазий и переживаний найти наиболее полное выражение в анализе. Это неизбежное следствие психодинамической симметрии, существующей между аналитиком и пациентом. Эта симметрия, однако, не касается раскрытия личной информации или того, чья потребность в росте и развитии будет иметь приоритет в анализе. Симметрия между аналитиком и анализируемым состоит в том, что у них обоих есть бессознательное, и что они оба подвластны законам психологии.

Этот интерсубъективный взгляд на аналитические отношения и процесс имеет важные следствия для нашего понимания роли суггестии, генезиса интерпретаций и того, что Бэренджер и его коллеги (1980) и Ферро (2002, 2005) охарактеризовали как «теорию поля» в психоанализе. Гилл (1994) убедительно доказывал, что аналитические отношения неизменно интерактивны и «интераффективны», что для аналитика невозможно не вносить в анализ некоторой доли непреднамеренной суггестии. Абстинентность и анонимность - традиционно рекомендуемые гарантии аналитической нейтральности, - в лучшем случае лишь отчасти достижимы. Следовательно, ожидание (1925) Фрейда, что после призыва к применению основного правила аналитик может использовать молчание для того, чтобы защитить пациента от суггестивного влияния, должно уступить место знанию о том, что дискурс пациента - это компромиссное построение, детерминированное взаимодействием между внутренними факторами пациента и неискоренимым суггестивным влиянием со стороны аналитика. Как отметил Гилл (1994):

«Само существование аналитической ситуации делает аналитика соучастником ассоциаций пациента» (Gill 1994, р.98).

Для аналитиков, желающих попытаться минимизировать влияние этого «соучастия», интерпретация переноса - то есть, анализ последствий этой непреднамеренной суггестии - остается возможным методом (method of choice). Это наилучший регулятор непреднамеренного влияния и средство против него. Проблема, однако, заключается в том, что, как и любое другое взаимодействие, акт анализирования переноса вносит в эту мешанину новые непреднамеренные суггестивные влияния, которые в свою очередь могут потребовать последующего анализа, и так далее до бесконечности.

Сточки зрения интерсубъективности, ни пациент, ни аналитик не могут стереть все следы субъективности (перенос и контрперенос, каждый по отношению к другому) из своего переживания анализа, из чувств и поведения в анализе. Суггестивное воздействие аналитика, которое является всего лишь еще одной характеристикой этой субъективности, будет пересекаться с желаниями и потребностями пациента, как сознательными, так и бессознательными, и это перекрещивание будет производить (со-конструировать) ежеминутный сырой материал аналитического процесса. Учитывая сложность человеческих желаний и потребностей, можно с уверенностью сказать, что и бессознательная суггестия, и бессознательная уступчивость неискоренимы и неизбежно сопутствуют аналитическим отношениям.

Тот факт, что бессознательное аналитика неискоренимо, также заставляет нас признать, что интерпретации аналитика - это не просто объективные замечания, соответствующие объективной «истине» внутреннего мира. Напротив, это сложные конструкции, детерминированные, отчасти, бессознательными желаниями и потребностями аналитика. В этом смысле, возникновение интерпретации из глубин психики аналитика может в той же степени быть связано с исполнением желания аналитика, потребностью в ослаблении напряжения и в поддержании личного психического равновесия, в какой оно является наблюдением относительно психического функционирования пациента.

Эта «двойная функция» интерпретации - и всякого вмеша­тельства со стороны аналитика - имеет свои следствия для понимания истинного значения интерпретаций аналитика. В одной из предыдущих работ (Levine, 1997) я предположил, что каждая интерпретация несет в себе следующую имплицитную идею:

«Аналитик: «Я совершенно не претендую на то, что могу сказать вам какую-либо объективную правду о вашем, моем или чьем-либо еще опыте. Я могу лишь сказать вам о том, что я вижу, чувствую, полагаю правдой, и так далее, отлично зная, что все, что бы я ни сказал, будет весьма субъективным изложением того, во что мы обычно верим, как в «правду». Я знаю, что когда я решаю сказать вам что-то - или, равным образом, решаю промолчать - и в том, и в другом случае я преподношу вам субъективное впечатление, и вам решать, использовать ли и как использовать его в вашем собственном самоисследовании. И я делаю для вас нечто, что выше и вне содержания и значения тех слов, которые я выбрал чтобы сказать вам. То есть, я разыгрываю нечто с вами и на вас. Отслеживая вашу реакцию на то, что я только что сделал, нам обоим следует ожидать, что вы будете реагировать как на содержание моих слов, так и на то воздействие, которое они на вас «оказывают» (Levine 1997).

Мы не можем убежать от нашей субъективности или устранить ее. Лучшее, что мы можем сделать - постараться следить за ее появлением и влиянием на наши интерпретации и ассоциации наших пациентов.

Но что интерсубъективный подход может сказать нам об этих ассоциациях? Как и вмешательства аналитика, ассоциации пациента постоянно находятся под влиянием присутствия и действий другого (аналитика), а также качества эмоционального участия аналитика в аналитических отношениях. В результате, всегда есть некоторый аспект, в котором дискурс пациента, будучи, возможно, «фактогра­фическим» по отношению к событиям внешней реальности, бессознательно выбирается для того, чтобы одновременно донести нечто о или некоторую реакцию на аналитические отношения «здесь и теперь». Это прагматическое предположение, которое следует из осознания сугубо интерсубъективной природы аналитической ситуации и имеет большое значение для аналитического слушания и техники. Оно было разработано рядом авторов, в том числе Бэренджером и его коллегами (1980), которые назвали этот аспект «полевым» уровнем коммуникации, Бионом (1962, 1970), который говорил о мыслях сна наяву (waking dream thoughts) и Томасом Огденом (1994), рассуждавшим об «аналитическом третьем».

Ферро (2002, 2005), в частности, разъяснял эти идеи, утверждая, вслед за Бионом (1962, 1970), что в то время как ассоциации пациента можно рассматривать с разных точек зрения, «послания из поля» являются «пересказом» важных эмоциональных событий сессии, замаскированной формой прямого бессознательного комментария и обратной связи касательно аналитической ситуации. С «полевой» точки зрения, дискурс пациента связан с подлежащим бессознательным комментарием относительно анализа, так же как явное содержание сновидения связано с неявными мыслями сновидения.

Например, высказывание пациента - «Я вчера поругался со своим бесцеремонным начальником» - может быть услышан как одновременно отражающий:

Подлинную внутреннюю реальность (Есть реальный начальник, с которым пациент поругался);

Исторический перенос из прошлого (возможно, начальник репрезентирует родительскую фигуру, которая становилась бесцеремонной или воспринималась как таковая в определенных обстоятельствах);

Внутренняя ситуация (может существовать начальствующая часть личности (the self), которую пациент воспринимает как бесцеремонную и от которой пытается освободиться);

И, на уровне поля, появление «бесцеремонного начальника» в повествовании пациента, вероятно, можно рассматривать как «аффективную голограмму» (Ferro 1992), присутствие которой сигнализирует о том, что некто или нечто властное - «безапелляционное» и «начальственное» - вызывает контр-давление (is eliciting a fighting off counter-pressure) внутри аналитической ситуации.

В зависимости от того, каковы, на сегодняшний день, Ваша профессиональная подготовка, опыт и ориентация, восприятие и «переваривание» той информации, которую я представил, могут потребоваться усилия, сравнимые с перестройкой ваших размышлений об аналитическом процессе и аналитических отношениях. У меня эта работа происходила медленно, порой болезненно, на протяжении многих лет. Боюсь, что я представил вам слишком много информации к размышлению за очень короткое время. Но размышления могут быть полезны, и я предлагаю вам поразмышлять, в надежде, что вы найдете это полезным. Я также предлагаю свой взгляд не в качестве ИСТИНЫ в последней инстанции, но как способ увидеть и, надеюсь, понять, нечто о состоянии человека и о том, как это нечто структурирует аналитический процесс. Перефразируя Биона, не будет никакой пользы, если я попытаюсь заставить вас думать об анализе то, что я думаю об анализе. Но если мой рассказ о том, что я думаю об анализе, поможет вам понять больше о том, что вы думаете об анализе, это может иметь большую ценность!

Перевод В. Курманаевской

Научная редакция К. Ягнюка

ЛИТЕРАТУРА

Baranger, M., Baranger, W. and Mom (1980). Process and non-process in analytic work. IJPA 64: 1 -15.

Benjamin, J. (1990). An outline of intersubjectivity: The development of recognition. Psvchoanal. Psvchol. 7(Suppl.): 33-46.

Bion, W.R. (1962). Learning From Experience. London: Heinemann.

(1970). Attention and Interpretation. New York: Basic Books.

(1985). Seminari Italiani. F. Bion (ed.), Rome: Borla.

Boesky, D. (1990). The psychoanalytic process and its components. Psvchoanal. Quart. 59: 550-584.

Friedman, L. (1988). The Anatomy of Psychotherapy. Hillsdale, N.J.: The Analytic Press.

Ferro, A. (2002). In The Analyst's Consulting Room. London: Routledge, 2002.

Ferro, A. (2005). Seeds of Illness. Seeds of Recovery. The Genesis of Suffering and the Role of Psychoanalysis. London: Routledge, 2005.

Freud, S. (1913). The disposition to obsessional neurosis. S.E. 12.

(1914). Remembering, repeating and working through. S.E. 12.

(1915). The unconscious. S.E. 14.

(1923). The Ego and the Id. SJL 19: 3-66. London: Hogarth Press, 1959.

Freud, S. (1925). An autobiographical study. Standard Edition 20: 1-74, London: Hogarth Press, 1959.

Friedman, R. J. and Natterson, J. (1999). Enactments: An intersubjective perspective. Psychoanal. Quart. 68:220-247.

Gill, M. М. (1988). "The interpersonal paradigm and the degree of the therapist's involvement." In: Essential Papers on Countertransference. ed. B. Wolstein, New York: New York Univ. Press, 1988.

(1994). Psychoanalysis in Transition. Hillsdale. N.J.: The Analytic Press.

Greenberg, J. (1991). The analyst's participation: A new look. JAPA 49: 369-381.

Heimann, P. (1950). On counter-transference. Int. J. Psvcho-Anal. 31:81-4.

Hoffman, I. (1994). Dialectical thinking and therapeutic action in the psychoanalytic process. Psvchoanal. Quart. 63: 187-218.

Levine, H.B. (1994). The analyst's participation in the analytic process. Int. J. Psvcho-Anal. 75: 665-676.

(1996). Action, transference and resistance. Some reflections on a paradox at the heart of analytic technique. Psvchoanal. Ing. 16: 474-490.

(1997). The capacity for countertransference. Psvchoanal. Ing. 17:44-68.

(1999). The Ambiguity of influence: Suggestion and compliance in the analytic process. Psychoanalytic Inquiry 19: 40-60.

Levine, H. B. and Friedman, R.J, (2000). Intersubjectivity and Interaction in the Analytic Relationship: A Mainstream View. Psvchoanal. Quart. 69: 63-92.

Loewald, H. (1980). Papers on Psychoanalysis. New Haven, Conn: Yale University Press.

Money-Kyrle, R. (1956). Normal counter-transference and some of its deviations. Int. J. Psvcho-Anal. 37: 360-6.

Natterson, J. and Friedman, R. (1995). A Primer of Clinical Intersubjectivity. Northvale, N.J.: Jason Aronson.

Ogden, T. (1994). The analytic third: Working with intersubjective clinical facts. IJPA 75: 3-20.

Racker, H. (1968). Transference and Countertransference. London: Karnac Books.

Rangell, L. (1954). Similarities and differences between psychoanalysis and dynamic psychotherapy. J. Amer. Psychoanal. Assn.. 2:734-744.

Renik, O. (1993). Analytic interaction: Conceptualizing technique in light of the analyst's irreducible subjectivity. Psvchoanal. Quart. 62: 553-571.

Sandier, J. (1976b). Actualization and object relationships. J. Phila. Ass, for Psvchoanal. 3:59-70.

Sterba, R.F. (1934). The fate of the ego in analytic therapy. IJPA 15:117-126.

Stern, D.N. (1985). The Interpersonal World of the Infant. New York: Basic Books.

Stolorow, R.D., Atwood, G.E. and Brandchaft, В., eds. (1994). The Intersubiective Perspective. Northvale, N.J.: Jason Aronson.

Stolorow, R.D., Brandchaft, B. and Atwood, G. E. (1987). Psychoanalytic Treatment: An Intersubiective Approach. Hillsdale, N.J.: The Analytic Press.

Teicholz, J. (2001). The many meanings of intersubjectivity and their implications for analyst self-expression and self-disclosure. In: The Narcissistic Patient Revisited: Progress in Self Psychology, vol. 17. 2001. Ed. A. Goldberg. Hillsdale, N.J.: The Analytic Press, pp. 9-42.

Winnicott, D.W. (1958). Collected Papers. Through Paediatrics to PsvchoAnalysis. London: Tavistock.

124 Dean Road

Brookline, MA 02445