Габриель Гарсия Маркес. Любовь во время чумы

Вид материала

Подобный материал:

1 ... 24 25 26 27 28 29 30 31 32

нравилось повторять в шутку: "Я не верю в Бога, но я его

боюсь". В этот раз у него не оставалось времени на сомнения: он

лихорадочно пытался вспомнить какую-нибудь молитву, но не

вспомнил. Когда он был еще мальчишкой, другой мальчишка научил

его волшебным словам, помогавшим попасть камнем в птицу:

"Целься, целься, правый глаз, попадаю в цель зараз". Он

опробовал эти слова, когда пошел первый раз в горы с новой

пращой, и птица, точно молнией сраженная, упала на землю.

Мелькнула смутная мысль, что, пожалуй, то и другое каким-то

образом связано между собой, и он повторил заклинание с жаром,

как молитву, однако эффекта не достиг. Кишки скрутило так, что

он не усидел на месте, пена поднималась от желудка, все более

густая и едкая, и выжала из него стон, он весь покрылся

холодным потом. Служанку, принесшую кофе, испугало его белое,

точно у мертвеца, лицо. Он лишь выдохнул: "Это от жары". Она

распахнула окно, желая помочь ему, но палящее полуденное солнце

ударило ему в лицо, и окно пришлось снова закрыть. Он понял,

что не выдержит больше ни минуты, и тут появилась Фермина Даса,

почти не видимая в полумраке, и испугалась, увидя его таким. -

Можете снять пиджак, - сказала она. Но больше смертельного

кишечного спазма он боялся, что она услышит, как бурчит у него

в животе. И он выдержал еще мгновение и сказал, что пришел лишь

спросить, когда она сможет его принять. Она, сбитая с толку,

ответила: "Но вы уже здесь". И пригласила его пройти на террасу

во внутренний двор, где не так жарко. Он ответил ей голосом,

больше походившим на жалобный стон: - Умоляю вас, завтра.

Она вспомнила, что завтра четверг, день непременного

визита Лукресии дель Реаль дель Обиспо, и вынесла непререкаемое

решение: "Послезавтра в пять", Флорентино Ариса поблагодарил

ее, поспешно раскланялся, взмахнув шляпой, и вышел, так и не

пригубив кофе. Она в нерешительности стояла посреди гостиной,

стараясь понять, что же произошло только что, пока

автомобильные выхлопы нс стихли в глубине улицы. А Флорентино

Ариса, постаравшись устроиться на заднем сиденье так, чтобы

болело меньше, закрыл глаза, расслабил мышцы и отдался на волю

телу. Было такое ощущение, что он рождался еще раз. Шофер, за

долгие годы службы привыкший ничему не удивляться, остался

бесстрастным. Но когда подъехали к дому, открывая ему дверцу,

сказал:

- Будьте осторожны, дон Флоро, это похоже на чуму.

Нет, это было то же самое, что и всегда. В пятницу, ровно

в пять, Флорентино Ариса возблагодарил Бога, когда служанка

провела его через полутемную гостиную на внутреннюю террасу,

где Фермина Даса сидела за столиком, накрытым на двоих. Она

предложила ему чай, шоколад или кофе. Флорентино Ариса попросил

кофе, горячий и покрепче, и она приказала служанке: "Мне - как

обычно". Обычным оказался чай, заваренный из разных восточных

сортов, который она пила после сиесты для бодрости. К тому

времени, когда она допила свой чайничек, а он - свой кофейник,

они успели затронуть и оставить несколько тем, не потому, что

темы эти их интересовали, но чтобы избежать других, которых ни

он, ни она не осмеливались коснуться. Оба робели, не понимая,

что оба они делают тут, так далеко от своей юности, на этой

террасе с плитчатым шахматным полом, в ничейном доме, еще

пахшем кладбищенскими цветами. В первый раз сидели они друг

против друга так близко и достаточно долго, чтобы поглядеть

спокойно друг на друга через полвека, и оба увидели друг друга

такими, какими были: два старика, которых уже караулит смерть и

у которых нет ничего общего, кроме мимолетного воспоминания в

прошлом, да и оно принадлежит не им, а двум уже исчезнувшим

молодым людям, которые вполне могли быть их внуками. Она

подумала, что он пришел убедиться наконец в нереальности своей

мечты, и в таком случае его дерзость была извинительна.

Стараясь избежать неловкого молчания или нежелательных

тем, она принялась задавать ему незатейливые вопросы о

пароходах. Невероятно, но оказалось, что он, хозяин этих

пароходов, плавал по реке всего один раз, много лет назад,

когда еще не имел к пароходству никакого отношения. Ей не были

известны причины того путешествия, а он душу бы отдал за то,

чтобы поведать об этом. Она тоже не знала реки. Ее муж не любил

андских краев, и нелюбовь свою прикрывал разными доводами: мол,

высота вредна для сердца, да еще, не ровен час, схватишь

воспаление легких, а местные жители так лицемерны, к тому же

вокруг столько несправедливости от политики централизма. И они,

объехавшие полмира, не знали собственной страны. Теперь в

долине реки Магдалена от селения к селению летал гидроплан

"Юнкере", точно огромный алюминиевый кузнечик-попрыгунчик, с

двумя членами экипажа, шестью пассажирами и мешками с почтой.

Флорентино Ариса заметил: "Просто летающий гроб". Ей, принявшей

участие в первом полете на воздушном шаре и не нашедшей в этом

ничего страшного, теперь с трудом верилось, что она когда-то

решилась на такую авантюру. Однако она сказала: "Нет, это не

так". И подумала, что это она изменилась, а не способы

передвижения.

Случалось, ее заставал врасплох рокот проносившихся вверху

аэропланов. А на столетии со дня смерти Освободителя она

увидела, как они летали очень низко и проделывали

акробатические трюки. Один такой аэроплан, черный, точно

огромная птица-гриф, пролетел, задевая крыши домов в Ла-Ман-ге,

оставил кусок крыла на соседском дереве и повис на

электрических проводах. Но даже и тогда Фермина Даса не

свыклась с существованием самолетов. И не проявляла к ним

любопытства настолько, чтобы отправиться в бухту Мансанилья,

где в последние годы стали садиться на воду гидропланы, после

того как таможенные баркасы разогнали рыбацкие каноэ и

прогулочные шлюпки, множившиеся день ото дня. И вот ее, старую

женщину, выбрали для того, чтобы поднести букет роз Чарльзу

Линдбергу, когда он прилетел с добровольческой миссией, и она

никак не могла взять в толк, каким образом ему, такому

большому, такому светловолосому, такому красивому, удалось

забраться в этот аппарат, похожий на мятую жестяную банку,

который два механика толкали в хвост, чтобы он поднялся в

воздух. Мысль о том, что какие-то самолеты, не намного больше

этого, могут перевозить восемь человек, никак не укладывалась у

нее в голове. А о речных пароходах она слышала, что плавать на

них - чистое наслаждение, потому что на них не бывает качки,

как на океанских, хотя их подстерегают более серьезные

опасности, например речные отмели или разбойничьи налеты.

Флорентино Ариса объяснил ей, что это - стародавние

легенды: на нынешних пароходах есть танцевальные салоны, и

каюты так же просторны и роскошны, как гостиничные апартаменты,

со своей ванной комнатой и электрическими вентиляторами, а

разбойничьих налетов не случалось со времен последней

гражданской войны. И еще он рассказал ей, испытывая при этом

удовлетворение и даже торжествуя, что прогресс этот главным

образом обязан свободе в речном пароходстве, которой

способствовал именно он, стимулируя конкуренцию: вместо одной

пароходной компании, как было раньше, теперь действуют целых

три, очень деятельные и процветающие. Однако стремительное

развитие авиации представляет реальную угрозу для всех. Она

попробовала успокоить его: пароходы будут существовать всегда -

не так уж много на земле сумасшедших, готовых залезать внутрь

таких даже с виду противоестественных аппаратов. И наконец,

Флорентино Ариса заговорил о достижениях почтовой связи, и с

точки зрения перевозки, и с точки зрения доставки, стараясь

построить разговор таким образом, чтобы она заговорила о его

письмах. Но результата не добился.

Однако немного спустя случай подвернулся сам. Они уже

отошли от этой темы, когда вошла служанка и подала Фермине Дасе

письмо, только что доставленное специальной городской почтовой

службой, недавно созданной, которая таким же образом доставляла

и телеграммы. Как всегда, она никак не могла найти очки, чтобы

прочитать. Флорентино Ариса сохранял спокойствие.

- В очках нет нужды, - сказал он. - Это мое письмо.

И в самом деле. Он написал его накануне, в страшной

депрессии после своего первого и незадавшегося позорного визита

к ней. В письме он просил извинения за то, что дерзнул прийти

без предупреждения, и отказывался от намерения прийти еще раз.

Он бросил письмо в почтовый ящик, не раздумывая, а когда

одумался, было поздно. Однако он решил, что не стоит объяснять

все так подробно, а попросил Фермину Дасу сделать одолжение -

не читать этого письма.

- Хорошо, - согласилась она. - В конце концов, письма

принадлежат тем, кто их пишет. Верно? Он сделал решительный

шаг. - Конечно, - сказал он. - Потому-то при разрыве первым

делом возвращают письма.

Она пропустила намек мимо ушей и отдала ему письмо со

словами: "Жаль, что не смогу его прочитать, другие сослужили

мне добрую службу". Он захлебнулся от неожиданности - как это

вдруг она сказала так много - и проговорил: "Вы себе даже не

представляете, как я счастлив слышать это". Но она тут же

переменила тему, и больше ему не удалось вернуть ее к этому

разговору.

Они попрощались, когда уже перевалило за шесть и в доме

начали зажигать огни. Он чувствовал себя более уверенно, но и

лишних иллюзий не питал, поскольку ему были хорошо известны

своенравие и непредсказуемость поступков двадцатилетней Фермины

Дасы, и не было никаких оснований думать, что она изменилась. И

потому он лишь осмелился с искренним смирением спросить, нельзя

ли ему прийти еще раз, и снова удивился ответу.

- Приходите когда хотите, - сказала она. - Я почти всегда

одна.

Четыре дня спустя, во вторник, он снова пришел без

предупреждения, и на этот раз она, не дожидаясь, когда подадут

чай, заговорила о том, как ей помогли его письма. Он ответил,

что это были не письма в прямом смысле слова, но страницы из

книги, которую ему хотелось бы написать. Она тоже так считала.

И потому собиралась вернуть их ему, если, конечно, он не

обидится, чтобы он нашел для них лучшее применение. Она стала

говорить, чем они стали для нее в трудную пору, и говорила об

этом с волнением, благодарностью и даже сердечной теплотой, так

что Флорентино Арнса отважился не просто на еще один

решительный шаг - он сделал сальто мортале.

- Раньше мы были на "ты", - сказал он. Это было запретное

слово: раньше. Она почувствовала: пролетел химерический ангел

прошлого - и попробовала уклониться. Но Флорентино Ариса пошел

дальше. "Я имею в виду раньше - в наших письмах". Это ей не

понравилось, и пришлось сделать над собой большое усилие, чтобы

он не заметил ее недовольства. Но он заметил и понял, что

наступать надо с большим тактом, и благодаря своему промаху

увидел, что она осталась такой же суровой, как в юности, хотя и

научилась эту суровость подслащивать.

- Я имею в виду, - сказал он, - что эти письма - совсем

другие.

- Все изменилось в мире, - сказала она. - А я- нет, -

сказал он. - А вы? Вторая чашка чая застыла у нее в руках, и

глаза остановились на нем с укором, по ту сторону суровости.

- Какая разница, - сказала она. - Мне только что

исполнилось семьдесят два.

Удар пришелся в самое сердце. Он хотел бы метнуть ответ

быстро и решительно, как стрелу, но тяжесть одолела его:

никогда еще он не выдыхался так от столь короткой беседы,

сердце ныло, каждый удар отдавался металлическим эхом в

артериях. Он почувствовал себя старым, печально-унылым,

ненужным, и так неудержимо захотелось плакать, что он не мог

вымолвить ни слова. Они допили вторую чашку в тишине,

изборожденной вещими предчувствиями, и первой заговорила она,

попросив служанку принести бювар с письмами. Он хотел попросить

ее оставить письма себе, - у него были копии, написанные под

копировальную бумагу, - но подумал, что такая предосторожность

может выглядеть неблагородно. Сказать было нечего. Прежде чем

попрощаться, он попросил разрешения прийти в следующий вторник

в это же время. Она спросила себя, следует ли ей быть столь

уступчивой.

- Не вижу, какой смысл - ходить и ходить, - сказала она.

- Я и вообще не думал, что приду, - сказал он. Итак, он

пришел в следующий вторник в пять часов, а потом стал приходить

каждый вторник, всегда без предупреждения, и к концу второго

месяца эти посещения раз в неделю стали для обоих привычными.

Флорентино Ариса приносил английские галеты к чаю, засахаренные

каштаны, греческие маслины и различные безделушки для ее

гостиной, которые привозили с океанскими пароходами. В один из

вторников он принес ей копию той фотографии, где они с

Ильдебрандой были сняты фотографом-бельгийцем более полувека

назад и которую он купил за пятнадцать сантимов на распродаже

почтовых открыток у Писарских ворот. Фермина Даса не могла

понять, каким образом ее фотография попала туда, и он тоже не

представлял себе этого иначе как чудом, сотворенным любовью.

Однажды утром, подрезая розы в своем саду, Флорентино Ариса

испытал искушение - отнести розу Фермине Дасе. Пришлось

поломать голову, какую розу следует отнести недавно овдовевшей

женщине, сообразуясь с непростым языком цветов. Красная роза,

символ пылкой страсти, могла оскорбить ее траур, желтые розы,

некоторыми считавшиеся знаком удачи, на распространенном языке

цветов означали ревность. Он слышал о черных розах из Турции,

и, наверное, они более всего подходили к случаю, однако ему не

удалось вывести таких, у себя в саду. Вдоволь поломав голову

над проблемой, он рискнул остановить выбор на белой розе, они

ему нравились меньше других, казались пресными и немыми: ничего

не означали. В последний момент, опасаясь, что Фермина Даса

все-таки заподозрит тайный смысл, он срезал с розы все шипы.

Она приняла подарок хорошо, не углядев в нем никаких

намеков, и таким образом вторники обогатились еще одним

ритуалом. Он приносил белую розу, и для нее уже стояла посреди

чайного столика ваза с водой. В один из вторников, ставя розу в

воду, он заметил как бы между прочим: - В наши времена

приносили не розы, а камелии. - Правильно, - сказала она, - но

намерения при этом были другие, и вам это известно.

И так было все время: он пытался продвинуться вперед, а

она его окорачивала. Однако на этот раз, несмотря на резкий

ответ, Флорентино Ариса понял. что попал в цель: она

отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнуло ее лицо.

Вспыхнуло молодо, до корней волос, и оттого, что это произошло

помимо ее воли, она осталась недовольна собой. Флорентино Ариса

осторожно попробовал перейти на менее острые темы, она заметила

его усилия и поняла, что он понял ее состояние, а от этого

разозлилась еще больше. Это был неудачный вторник. Она уже

собиралась попросить его не приходить больше, но мысль о том,

что это выглядит ссорой влюбленных, показалась ей такой смешной

в их возрасте и положении, что она от души расхохоталась. В

следующий вторник, пока Флорентино Ариса ставил розу в воду,

она с пристрастием заглянула себе в душу и с радостью

обнаружила, что совсем не держит на него зла за прошлый

вторник.

Скоро его визиты стали приобретать несколько неловкий

семейный характер: случалось, при нем заходили доктор Урбино

Даса с супругой и оставались играть в карты. Флорентино Ариса в

карты играть не умел, но Фермина научила его за один прием, и

они послали супругам Урбино Даса письменный вызов на следующий

вторник. Игралось им вместе так хорошо, что встречи эти

утвердились так же быстро, как и его визиты, а заодно сразу же

определились и взносы каждого участника. Доктор Урбино Даса с

женой, превосходной кулинаркой, каждый раз приносили

необыкновенные торты, и каждый раз - разные. Флорентино Ариса

продолжал выискивать всякие диковины на пароходах, приходивших

из Европы, а Фермина Даса изощрялась придумать на вторник

какой-нибудь сюрприз. Карточные турниры устраивались каждый

третий вторник месяца, и играли не на деньги: проигравший

должен был к следующему состязанию приготовить что-то

особенное.

Доктор Урбино Даса вполне соответствовал тому, чем казался

на людях: звезд с неба не хватал, в общении был довольно

неуклюж, и к тому же ни с того ни с сего на него накатывали

приступы то веселья, то недовольства, отчего его бросало в

краску так, что впору было опасаться за здравие его рассудка.

Однако, без всякого сомнения, он был - и это замечалось с

первого взгляда - тем, кем более всего опасался прослыть

Флорентино Ариса: славным малым. Его жена, напротив, обладала

живостью, плебейской жилкой, тактом и смекалкой, что придавало

ее элегантности человеческую теплоту. Лучших партнеров для игры

в карты не пожелаешь, и ненасытная потребность Флорентино Арисы

в любви увенчалась ко всему прочему ощущением, что он - в кругу

семьи.

Однажды вечером, когда они вместе выходили из дома Фермины

Дасы, Урбино Даса пригласил его пообедать с ним: "Завтра ровно

в половине первого в общественном клубе". Блюдо было

изысканное, но с отравленном вином: общественный клуб оставлял

за собой право приема на определенных условиях, и одним из

условий было - рождение в законном браке. Дядюшка Леон XII в

свое время имел неприятный опыт по этому поводу, и сам

Флорентино Ариса пережил минуту позора, когда его, уже

сидевшего за столом и приглашенного одним из основателей,

заставили уйти. И человеку, которому Флорентино Ариса оказывал

серьезные услуги в нелегком деле речного судоходства, не

оставалось иного выхода, как повести его обедать в другое

место.

- Мы, издающие правила и установления, обязаны особенно

строго их соблюдать, - сказал он тогда Флорентино Арисе.

И тем не менее Флорентино Ариса решил пойти на риск с

доктором Урбино Дасой, и ему оказали в клубе особый прием,

правда, сделать запись в золотой книге для почетных гостей не

предложили. Присутствовали лишь они двое, обед был недолгим и

спокойным. Опасения, волновавшие Флорентино Арису с вечера

накануне, рассеялись с первой же рюмкой аперитива. Доктор

Урбино Даса хотел поговорить с ним о своей матери. Из

сказанного за столом Флорентино Ариса понял, что она рассказала

ему о нем. Но самое удивительное: она здорово приукрасила всю

историю. Она рассказала, что они дружили с детских лет, вместе

играли, когда она только еще приехала из

Сан-Хуан-де-ла-Сьенаги, что это он руководил ее чтением, как

только она взялась за книжки, за что она всегда будет ему

благодарна. Что, бывало, после школьных занятий она часами

сидела у Трансито Арисы в галантерейной лавке, творя чудеса за

пяльцами, - та была замечательной мастерицей, - и что

впоследствии перестала часто видеться с Флорентино Арисой не

потому, что не хотела, а просто-напросто жизнь их развела в

разные стороны.

Прежде чем подойти к сути дела, доктор Урбино Даса сделал

несколько замечаний по поводу старости как таковой. Он полагал,

что мир двинулся бы вперед гораздо скорее, если бы ему не

мешали старики. Он сказал: "Человечество подобно армии на

марше: продвигается вперед со скоростью самых медленных". Он

считал, что в будущем, более гуманном, а потому более

цивилизованном, людей, уже не приносящих пользы, станут

Blog

Габриель Гарсия Маркес. Любовь во время чумы