Geum.ru

Я был адъютантом Гитлера

Вид материалаДокументы

Содержание


Лечение и выздоровление
Вести из Ставки фюрера
Подобный материал:
1   ...   82   83   84   85   86   87   88   89   ...   102

Лечение и выздоровление


   В день моего отъезда – это было в конце августа – я доложил о своем событии Гитлеру. Он стоял в уже восстановленном бараке для обсуждения обстановки, в котором четыре недели назад взорвалась бомба. После покушения фюрер стал горбиться больше, чем прежде. У меня возникло впечатление, что он еще не здоров. Гитлер попрощался со мной очень дружески и напутствовал пожеланиями скорого выздоровления. О делах мы не говорили. Фюрер вручил мне специально учрежденный им для уцелевших при покушении особый Знак за ранение. От обычного он отличался тем, что стальной шлем и мечи были немного подвинуты вверх, чтобы было место для надписи: «20 июля 1944» и его росчерка на металле.
   Ночным поездом я выехал в Берлин, а оттуда – сразу в имение родителей жены около Хальберштадта. В пути мне стало плохо. Только в середине сентября я смог на машине отправиться с женой на курорт Зальцбрунн в Силезии. За четыре недели, проведенные здесь, я довольно быстро поправился и хорошо отдохнул. Когда я находился в Ниенхагене, моя жена получила написанное фюрером от руки письмо с пожеланием мне быстрого выздоровления. Я был просто потрясен этим выражением высокий оценки, но прежде всего тем, что в тяжелых военных условиях он нашел время для такого письма, и счел это знаком доверия фюрера, налагающим на меня большие обязательства. Письмо Гитлера жена сожгла в конце войны, прежде чем американцы вошли в Ниенхаген.
   Находясь в Зальцбрунне, я снова живо следил за военными событиями. Налеты на Берлин становились все сильнее; наш дом уцелел, но рядом стоящие были разбомблены или выгорели. Здесь же война мною почти не чувствовалась, не в последнюю очередь благодаря моим дружеским, еще с довоенных времен, отношениям с Карлом Ханке, тогдашним гауляйтером Бреслау, который заботился обо мне. Вместе с ним мы побывали на стройке новой Ставки фюрера. Здесь пока не было ничего, кроме фундамента. Я всегда считал ее постройку в этом месте совершенно излишней и теперь оказался прав: строительство было приостановлено.

Вести из Ставки фюрера


   Важнее всего в Зальцбрунне были для меня приезды замещавшего меня Шимонского. Каждый раз он привозил с собой кучу опасений, но обладал достаточным чувством юмора, чтобы преодолевать свои тревоги, несмотря на плохие вести. В Восточной Пруссии русский все ближе и ближе. Ставку фюрера вскоре придется эвакуировать. Противник ведет бои уже у Гольдапа, пробиваясь дальше на запад и в других пунктах. Я сказал Шимонскому, что, по моему мнению, неотъемлемую часть Ставки следует передислоцировать в Цоссен, около Берлина. Сам он был потрясен обстановкой в воздухе. Боеспособных авиационных соединений почти нет. Фактически люфтваффе боевых действий не ведет. Гидрогенизационные предприятия не работают, а заводы каучука сильно разрушены, так же как и шарикоподшипниковые. Это сказывается не только на выпуске продукции, но и на снабжении и пополнении войск. Американская авиация все сильнее сосредоточивается на разрушении ключевых отраслей промышленности. В общем и целом положение и на Востоке и на Западе – катастрофическое.
   Шимонский рассказывал мне и о том плохом состоянии, в котором находится Гитлер. 26 сентября Гиммлер доложил фюреру о действиях Сопротивления еще в 1938-1939 гг., назвав при этом имена Канариса, Герделера, Остера{281}, Донаньи{282} и Бека. Из этого доклада явствовало, что даты начала кампании на Западе постоянно выдавались противнику. Дальнейшие расследования показали, что предпринимались сорвавшиеся попытки отстранить Гитлера от власти или убить его{283}. Эти сообщения вызвали у него катастрофическое ухудшение здоровья. В конце сентября у фюрера начались острые желудочные колики и судороги. Морелль поставил диагноз: это и другие заболевания вызваны его тяжелым душевным состоянием. Несколько дней ему пришлось бездеятельно пролежать в постели, и только в начале октября он вернулся к делам, однако поначалу очень медленно. Смерть Шмундта 1 октября от полученных при взрыве в «Волчьем логове» ранений тоже сыграла свою роль. Мне известно, что в последние месяцы Гитлер ни с кем не разговаривал столь доверительно, как с ним.
   Шимонский рассказал мне также о том, что в самом конце сентября у Гитлера побывал кавалер фон Грайм. Фюрер намеревался назначить его фактическим главнокомандующим люфтваффе, оставив Геринга почетным. Я же предположил, что Грайм, также и ввиду бесперспективного положения, от работы вместе с Герингом откажется. Смещенного к тому времени начальника генерального штаба люфтваффе генерала Крайпе Шимонский назвал «человеком, которому не повезло», но причины его увольнения с этой должности назвать не смог. Однако мы сошлись на том, что решающее слово здесь сказали люди партии. Группенфюрер СС Фегеляйн, после покушения возомнивший себя важной персоной, шпионил за Крайне.
   С озлобленностью и ожесточением рассказал мне Шимонский о смерти фельдмаршала Роммеля, который перед тем по распоряжению Гитлера вышел в отставку. Ему пришлось пойти на самоубийство, поскольку стала известна его принадлежность к движению Сопротивления. Мы пришли к мысли, что Роммель стал его участником только под влиянием третьих лиц и вряд ли по собственному побуждению выступить против Гитлера. Мы знали, что начальник его штаба генерал Шпейдель{284} поддерживал теснейший контакт с движением Сопротивления, и сделали из этого факта вывод, что Роммель знал о заговоре или участвовал в нем. Но то, чтобы он являлся его движущей силой, мы полностью исключали.
   Единственной положительной новостью, полученной от Шимонского, явилось сообщение о первом успешном запуске «Фау-1» по Лондону в начале сентября. Хотя целый ряд этих снарядов падал на открытой местности, многие из них наносили большой ущерб. Реакция англичан показывала, как болезненно они воспринимали обстрелы. От дальнейшего применения этого оружия Гитлер ожидал многого.
   Шимонский сообщил мне и об отбитой высадке англичан в районе Арнгейма, затем о тяжелых боях за Ахен, об отпадении Венгрии, о высадке англичан в Греции и захвате Афин, о потере Антверпена, а под конец, о восстании поляков в Варшаве, вспыхнувшем 2 октября 1944 г. Сообщил он и о планах Гитлера предпринять в Арденнах новое наступление против американцев с целью вернуть Антверпен. Я спросил Шимонского, чего же фюрер хочет этим добиться. Даже если Антверпен и будет снова взят нами, решающего прорыва этим не добиться. Шимонский сказал только, что Гитлер желает этого наступления, чтобы выиграть время для производства нового оружия. Я спросил: какого? На этот вопрос он ответить не смог.
   В середине октября я поехал по лечебным делам в Ниен-хаген. 22 октября мне позвонил Путткамер и спросил, могу ли я вернуться: люфтваффе все еще – тема № 1, а между Гитлером и Герингом – постоянная напряженность. Я ответил, что на следующий день выезжаю в Берлин и ночью с 23 на 24 октября прибуду в Восточную Пруссию, хотя чувствую себя еще не вполне здоровым. Мне было ясно: я должен сейчас помочь Гитлеру. На этом мой отпуск для поправки здоровья неожиданно закончился.