Geum.ru

Реферат по литературе ученицы 8 э класса Хамбековой Татьяны

Вид материалаРеферат
Подобный материал:


Реферат по литературе ученицы 8»Э» класса

Хамбековой Татьяны

М. В. Ломоносов

В истории Университета и Гимназии выдающееся место принадлежит великому русскому ученому и организатору образования М. В. Ломоносову. Около 30 лет его жизнь и деятельность были неразрывно связаны с этими прославленными учебными заведениями, где он прошел путь от студента до профессора и ректора. Памятник академику и замечательному просветителю на Университетской набережной, в створе Менделеевской линии - достойное признание нашими современниками его заслуг в развитии обители просвещения и центра научной мысли, расположенных по соседству.

После возвращения Ломоносова в 1741 г. из-за границы, куда он был послан в числе других студентов-стипендиатов, молодой ученый включился в педагогический процесс с чтением курса основ металлургии. В 1742 г. закончил работу для своего первого слушателя Мартина Клейнфельда, озаглавленную "Первое основание горной науки" или, как сам автор называл ее иногда, "Горная книжица".

В опубликованной программе публичных лекций, объявленных с 1 сентября 1742 г., среди других лекторов значился "Михайло Ломоносов, адъюнкт Академии", который "руководство к географии физической, через г. Крафта сочиненное, публично толковать будет; а приватно охотникам наставление давать намерен в химии и истории натуральной о минералах, також обучать в стихотворстве и штиле российского языка" (ПФААН. Ф. 21. Оп. 7. Д. 52. Л. 1 об.).

В это время значительную помеху в деятельности Университета и чтении лекций создавало следствие по "делу Шумахера". История "суда и следствия" глубоко исследована Е. С. Кулябко. Остановимся лишь на позиции, занятой Ломоносовым, и его ответе на вопрос Следственной комиссии: "Есть ли Университет, и честные и славные науки происходят ли и процветают ли?"

В отличие от других "академических профессоров" - доктора П. Кондоиди, асессора В. Адодурова, адъюнкта Г. Теплова, - ответивших на вопрос утвердительно: "... в Академии процветают науки и без сомнения имеется и Университет", Ломоносов написал эмоциональную записку под названием "Нижайшее доказательство о том, что здесь, при Академии, нет Университета".

Можно ли предположить, что Ломоносов не знал о пути, пройденном Петровским университетом, о его профессорах и питомцах, о публичных лекциях и подготовленной, и отпечатанной в типографии учебной литературе, о лабораториях и экспедициях? Всего несколько месяцев прошло, как в августе 1742 г. был утвержден очередной "Каталог лекций" (т. е. расписание занятий в Университете).

Всякий, кто обратится к документам Академии за 1740-е гг., к протоколам собраний ученых, увидит, что вопреки установкам "правления Шумахерова" профессора сделали немало для обучения "природных русских" не только в Гимназии, но и в Университете.

Смысл горестного восклицания Ломоносова - "душу прямого Университета оставили и уничтожили" - заключается в его желании путем категорического отрицания самого существования Университета попытаться достичь невероятного для послепетровской России - предоставления Университету "вольности", того что юриспруденция XIX в. назовет "автономией", а также призвать своих коллег по Академии к еще более ревностному служению "процветанию наук в отечестве".

В развитии Университета и Гимназии Ломоносов на протяжении всей своей жизни видит важнейшее условие процветания науки в России. Именно в этом пафос слов Ломоносова, относящихся к более позднему времени: "... здешний Университет не токмо действия, но и имени не имеет. Но когда бы здешнему Университету учинена была инавгурация, то есть торжественное учреждение, как то в других государствах водится, и на оном бы программою всему свету объявлены были вольности и привилегии, которыми Университет пожалован..." (ПСС. Х. 20-21).

Конечно же, слова Ломоносова о том, что университет Санкт-Петербургский не имеет "действия", не должны восприниматься буквально, как и написанные двумя годами ранее: "Извне почти одне развалины, внутрь нет ничего, что бы Академиею и Университетом могло называться". Перед нами, несомненно, риторический прием. Абсолютизировать подобные эмоциональные высказывания, как это сделала Е. С. Кулябко, назвавшая цитированные суждения Ломоносова о Петербургском университете в 1755 г. "справедливым мнением", - значит вступить в противоречие с фактами.

Обратим наше внимание на некоторые черты будней университетской жизни 1740-х гг. 29 апреля 1743 г. в собрание академиков были вызваны студенты, вернувшиеся из Камчатской экспедиции для заслушивания их отчетов. Студент "Крашенинников продемонстрировал в качестве образца сделанные им описания рыбы, именуемой по-русски "корюхой", также цветка золотистого левкоя... и на вопросы, заданные ему мужами превосходительными Гмелиным, Зигесбеком, Вейбрехтом и Уайльдом, касающиеся естественной истории, весьма изящно ответил ...".

Как известно, студент Крашенинников привез из экспедиции материалы, на основании которых им была написана научная работа, не утратившая своего значения и в наши дни - "Описание земли Камчатки". Несмотря на то что многие академики сочувственно отнеслись к Крашенинникову, на его прошение о предоставлении ему звания адъюнкта предложили ему представить по естественной истории разработанную тему, с тем чтобы они могли лучше судить о его успехах. Решение это было принято 20 мая 1743 г. Но Крашенинников отреагировал молниеносно - через четыре дня "представил собранию свою работу по ихтиологии для доказательства своих успехов в естественной истории" (Протоколы заседаний конференции имп. Академии наук с 1725 по 1803 год. Т. II. СПб., 1897. С. 58-59). Несколько раз до 12 августа 1743 г. академики в своих заседаниях возвращались к оценке прочитанной ими работы Крашенинникова, но в этот день наконец Шумахер зачитал распоряжение Сената о назначениях в Академии: Ломоносов и Тредьяковский стали профессорами, Крашенинников - адъюнктом (Там же. С. 65-66).

21 марта 1746 г. Ломоносов обратился с просьбой, "чтобы для лекций по физике, которые он должен читать по распоряжению Верховного Сената, он мог пользоваться приборами, которые хранятся в Академии" (Там же. С. 128-129). Лекции по физике впервые в истории российской высшей школы Ломоносов предполагал читать на русском языке. Однако это ему удалось лишь в 1747 г., ознаменованному добрыми переменами в университетской жизни.

24 июля 1747 г. в Царском Селе Елизавета Петровна утвердила "Регламент императорской Академии наук и художеств в Санкт-Петербурге", который на долгие годы определил статус Университета и Гимназии. Введение Регламента было прогрессивной мерой, которая закрепила существовавшую и ранее практику деятельности Университета и Гимназии - публичных лекций, привлечения студентов к научным исследованиям, лабораторных занятий, апробации студенческих работ перед академическим собранием, узаконила требования к профессорам и студентам. Университету в Регламенте были посвящены 14 параграфов - с 36 по 49. "Университет есть собрание учащих и учащихся людей. Первые называются профессора, а другие - студенты" - так начинался ╖ 37, а ╖ 45 содержал перечисление двенадцати предметов, которые преподаются в Университете: от "латынского языка через руской" до "прав натуральных и философии практической или нравственной".

Обращает на себя внимание то, что Гимназия в Регламенте специально не упоминается. Но в ╖ 37, посвященном Университету, есть несколько слов о том, "чтобы впредь сие число (30 человек - Авт.) студентов могло всегда наполняться, то учредить гимназию, при которой 20 человек молодых людей содержать на коште академическом". Но в "Штате Санкт-Петербургской Академии наук и художеств" сотрудники, учителя и ученики Гимназии выделены особо с указанием жалования и общей суммы 2 800 р. на всю "команду" в год (Уставы Академии наук СССР. 1724-1974. М., 1975. С. 58).

В "неразрывности" Университета и Гимназии, соскользнувшей с пера законодателя, видятся два обстоятельства: во-первых, реальная ситуация, уже сложившаяся в практике взаимодействия этих учебных заведений, во-вторых, объединение Университета и Гимназии, которое будет осуществлено Г. Л. Бакмейстером в 1770 г., когда и возникнет Училище Академии.

В том же году, когда был принят Регламент, в жизни Университета и Гимназии случилось большое несчастье, объективно повлиявшее на ход всего учебного процесса. 5 декабря 1747 г. сгорело одно из главных зданий Академии - Кунсткамера. Здание настолько было повреждено пожаром, что Академии было не под силу его восстановление. Тогда "театральный архитектор" Джузеппе Валериани подготовил в 1747-1748 гг. проект комплекса из пяти новых зданий, присоединенных к старому центральному корпусу академии - дворцу царицы Прасковьи Федоровны. Для Университета и Гимназии в проекте было отведено специальное здание в два этажа, имевшее 16 обширных помещений, каждое площадью более 40 кв. м. Но проект этот не был осуществлен.

Чтобы продолжить учебные занятия, срочно нужно было отыскать иное помещение. С 1747 по 1756 гг. студенты Университета были размещены в доме, арендованном у барона Строганова. Дом стоял в непосредственной близости от нынешнего здания исторического и философского факультетов Университета. Здесь же находилась и Гимназия, которая в 1756 г. была переведена в дом, нанятый на подворье Троице-Сергиевой лавры на углу 15-й линии Васильевского острова и набережной Невы.

В доме барона Строганова - отныне "общем" доме студентов - была устроена большая аудитория, и там же был расположен физический кабинет, где профессор Г. В. Рихман распорядился устроить темную камеру, удобную для физических опытов. В обустройстве нового помещения для Университета и Гимназии и организации учебного дела деятельное участие принимал и Ломоносов. Ему было поручено "общо с профессорами оное дело в совершенство привесть и лекции, и часы так расположить, дабы всем потребным наукам учить". Для учебных занятий использовались и другие помещения. Еще 3 августа 1748 г. на Васильевском острове, на 2-й линии, на участке земли, принадлежавшем Академии, было начато, а 12 октября закончено строительство лаборатории Ломоносова. В учебных комнатах лаборатории ученый читал студентам Университета лекции.

Когда было решено поселить студентов в доме барона Строганова, для наблюдения "за нравственностью студентов" в том же доме была отведена квартира И. Э. Фишеру, который свои "наблюдения осуществлял с помощью соглядатаев из отчисленных студентов". Пекарский называет некоторых из них, "которых товарищи, разумеется, не терпели за это". Фишер доносил Канцелярии: "У большей части студентов имеется такое между собой согласие, чтобы всеми мерами гнать и обижать того, кто о худых некоторых студентов поступках мне объявляет. Многие студенты давно уже имели подозрения на студента Филиппа Яремского, что он будто тот, кто все их непорядки открывает. Студент Егор Павинский нарочито пришел в горницу студента Филиппа Яремского и напал на него сонного. А прочие, с оным Филиппом Яремским вместе живущие студенты, все до единого тогда разошлись, так что никого в горнице не оставалось" (Пекарский П. История императорской Академии наук в Петербурге. Т. 1. СПб., 1870. С. 627).

В апреле 1749 г. Канцелярия Академии утвердила очередной учебный план для университетских студентов. Предусматривалось чтение лекций по следующим предметам: по философии - Брауном (3 лекции в неделю), по римской истории - Крузиусом (5 лекций в неделю), по математике - Рихманом (2 лекции в неделю), по всеобщей истории - Фишером (4 лекции в неделю), по новейшей истории европейских государств, их внутреннему политическому состоянию - Штрубе (4 лекции в неделю). От "общих оснований наук" студенты переходили к изучению специальных дисциплин, о чем и говорилось в программе. "Когда по окончании сих лекций студенты к прочим наукам довольно будут приготовлены, тогда по понятию и по охоте каждого им толковать будут практическую астрономию Винсгейм, анатомию и физиологию Бургав, химию Ломоносов, механику Кратценштейн, ботанику Крашенинников, теоретическую астрономию Попов".

Авторитет Ломоносова среди студентов и профессоров основывался прежде всего на его интенсивной педагогической деятельности. Несомненный обучающий эффект имел первый в истории отечественной высшей школы курс физики на русском языке, прочтенный Ломоносовым в 1746-47 гг. Отчет о первой лекции этого курса был опубликован в "Санкт-Петербургских ведомостях" (1746. Nь 50. 24 июня) с примечанием, что она прошла с большим успехом . "Сверх многочисленного собрания воинских и гражданских разных слушателей" на лекции присутствовал и президент Академии наук К. Г. Разумовский "с некоторыми придворными кавалерами и другими знатными персонами". Согласно программе, лекции должны были читаться два раза в неделю по два часа, но из-за отъезда президента, который выразил желание присутствовать и на дальнейших лекциях Ломоносова, их пришлось прервать. Затем они были продолжены в августе 1746 г. и в дальнейшем - с 9 апреля 1747 г.

Лекции на русском языке по физике, которые читал Ломоносов, были принципиально новым событием: во-первых они способствовали распространению знаний среди образованной части петербургской публики, во-вторых, совершился важный почин чтения университетского курса по-русски. Введение в практику обучения студентов десятков терминов важнейших физических понятий на русском языке объективно означало демократизацию высшего образования.

Одновременно с Ломоносовым успешно вел со студентами педагогическую работу великий математик Леонард Эйлер, восемь учеников которого - Головин, Иноходцев, Котельников, Крафт, Лексель, Румовский, Фус, Иоган Эйлер - стали в дальнейшем действительными членами Петербургской Академии наук. С постоянством, достойным уважения, читал многие годы лекции по философии профессор Браун. Влиятельным лицом в Университете был и Фишер, который в 1730-1732 гг. состоял проректором, а в 1732-1739 и 1747-1750 гг. - ректором Гимназии.

Когда в начале 1755 г. возник вопрос о пересмотре общеакадемического Устава, Ломоносов активно принялся за разработку университетского Регламента и штата, но до рассмотрения этих проектов дело так и не дошло. Вопрос о переустройстве Университета и Гимназии ставился в академическом собрании в 1756 г., но опять не был разрешен (Протоколы... Т. II. С. 348, 350, 355).

Вступив с марта 1757 г. в состав членов Академической канцелярии и направив с первых же дней новой деятельности главные свои усилия на организацию и упорядочение учебного дела, Ломоносов убедился, что необходимость "Гимназию и Университет снабдить регламентами неотложна". 7 января 1758 г. он написал об этом президенту и с его согласия в том же году составил проект гимназического Регламента... (ПСС. IX. 477-523).

По мнению Ломоносова, установление "порядка в Санкт-Петербургском университете" должно заключаться не только в пересмотре университетского Регламента, но прежде всего в издании особого акта верховной власти, где были бы перечислены даруемые Университету "привилегии" и, наконец, в устройстве "инавгурации" Университета, т. е. празднества, посвященного оглашению акта об университетских привилегиях. Основным же нововведением в проекте было разделение Университета на три факультета, а студентов на три класса, т. е. курса. На этом Ломоносов настаивал и ранее. Программа преподавания, намеченная Ломоносовым, включала русское право, химию, ботанику, анатомию и восточные языки - дисциплины, которые не предусматривались Регламентом 1747 г.

Необходимо иметь в виду, что западноевропейская университетская традиция, еще не освободившаяся от влияния средневековья, считала пышную процедуру инаугурации обязательной: без нее никакой университет не признавался университетом, так же как и присужденные им ученые степени. Ломоносов, хорошо знавший заграничные университетские порядки, стремился поднять вес Петербургского университета, создав ему положение, равноценное зарубежным университетам, и обеспечить его питомцам должный официальный ранг в кругу иностранных ученых.

История прохождения ломоносовского проекта по официальным инстанциям отчасти рассказана самим Ломоносовым. Проекты университетского и гимназического Регламентов были представлены им непосредственно Разумовскому, который 23 июля 1759 г. переслал их для рассмотрения в Академическую канцелярию (Там же. С. 883-885).

Однако обсуждение затянулось. Многие положения ломоносовских проектов вызвали возражение консервативно настроенных членов Канцелярии. Поскольку подача "мнений" членами Канцелярии затягивалась, Разумовский решил ввести проекты в жизнь своею властью. 19 января 1760 г. последовало его распоряжение о передаче Ломоносову в единоличное ведение Университета и Гимназии без участия других членов Канцелярии. В ордере президента Академии наук говорилось, что "по данной президенту власти" он поручает "учреждение и весь распорядок университета и гимназии единственно оному господину советнику Ломоносову по сочиненным от него регламентам, полагаясь на его знания и усердие и уповая, что он в произведение до цветущего состояния оных двух департаментов по должности сына отечества со всяким прилежанием и усердием поступать будет" (Кулябко Е. С. М. В. Ломоносов и учебная деятельность Петербургской Академии наук. М.; Л., 1962. С. 99).

Таким образом, день 19 января 1760 г. стал важнейшей вехой в истории Университета, он ознаменовался передачей в единоличное ведение Ломоносова этого прославленного учебного заведения. (Хотя еще 24 марта 1758 г. он был назначен руководителем учебной и научной части Академии, т. е. фактически ректором.)

21 января 1760 г. "распоряжение, которым на Советника Ломоносова возлагается попечение об университете и гимназии, было прочитано в присутствии всех". Из текста ордера президента видно, что таким образом Ломоносов поступал "с позволения" Разумовского и до подписания документа. Став ректором Петербургского университета, Ломоносов своей деятельностью вписал в историю высшего образования в Петербурге XVIII в. самую яркую главу. И не при помощи властей, а вопреки их политике: грамоту об университетских привилегиях, разработанную Ломоносовым, не подписали ни Елизавета, ни Екатерина II.

Нет сомнения, что мероприятия, осуществлявшиеся Ломоносовым и до и после 19 января 1760 г., находятся в органической связи с его деятельностью как члена Академической канцелярии. Например, это явствует из эпизода с Лепехиным, когда 17 декабря 1758 г. в Канцелярию поступило заявление "господина гимназиста" Ивана Лепехина, который был переведен за успехи в учении в "верхний латинский класс", а "жалованье получает только 12 рублев в год, а прочим де ученикам того класса производится жалованья по 30 рублев", поэтому просил, "чтоб ему прибавить жалованья и сравняться с прочими". Об успехах своих челобитчик "приложил данный ему от учителей Назара Герасимова, Якова Кожина и Павла Введенского аттестат, которым оные засвидетельствовали, что оный Лепехин в науках понятен и прибавки жалованья достоин, а по справке Академической канцелярии верхнего немецкого класса ученикам жалованье производится по 30 рулев в год" (ПСС. IX. С. 475).

Заявление Лепехина не было оставлено Ломоносовым без внимания. С его стороны последовало немедленное распоряжение: "Лепехину за его понятие прибавить жалованья к ныне производимому годовому двенадцатирублевому окладу осьмнадцать рублев и так он имеет получать против прочих учеников по тридцать рублев в год, которые и начать генваря с 1 числа, о чем в списке против имени его отметить, а ему Лепехину объявить дабы он учился с прилежанием, за что и впредь оставлен не будет" (Там же. С. 475-476).

Заботы Ломоносова о Лепехине (как, впрочем, и о других студентах) дали замечательные плоды. В январе 1760 г. "по представленным от профессоров аттестатам" Иван Лепехин упомянут в числе нескольких гимназистов, относительно которых "в рассуждении представленных об [их] успехах в науке аттестатов" Канцелярией Академии было приказано: "быть студентами, привесть их к присяге и дать шпаги, которые купить комиссару Панкратьеву, и деньги выдать с запискою в расход и распискою за счет университетской суммы" (Там же. С. 555).

Особое внимание уделял Ломоносов студентам, отличившимся прилежанием к учению. Большое значение придавалось шпаге как средству поощрения. Наличие шпаги на боку было символом, во-первых, взрослости, а во-вторых, высокого социального положения, принадлежности к дворянству. Можно вообразить, какие чувства при этом должны были испытывать солдатские и крестьянские дети. Еще в 1750 г. было введено награждение студентов "именною шпагою". В числе первых этой награды по распоряжению К. Г. Разумовского был удостоен М. Сафронов. 27 мая 1757 г. академические студенты Василий Комаренков, Алексей Разумов, Иван Шишкарев, Илья Абрамов, Семен Введенский, Алексей Поленов, Самсон Волков, Иван Прыткой, Александр Леонтьев в поданном донесении просили о том, чтобы "для поощрения их к наукам дать бы им шпаги". Ломоносов затребовал у Канцелярии формальную справку об успеваемости ходатаев. Из Канцелярии ответили, что "по экзамену оказались Шишкарев, Прыткой и Леонтьев к наукам не прилежные". "Чего ради" Ломоносов распорядился "оным Шишкареву, Прыткому и Леонтьеву шпаг не давать, а прочим шести человекам именно Крамаренкову, Разумову, Абрамову, Введенскому, Поленову, Волкову шпаги дать".

Распоряжение было сопровождено характерной по стилю ломоносовской припиской: "И понеже комиссар Панкратьев справкою показал, что у него купленных для студентов шпаг с портупеями в наличности имеется только две, которые для запасу потребны впредь, того ради для оных студентов шести человек шпаги с портупеями и пряжками купить новые комиссару Панкратьеву ценою не свыше, как прежние шпаги куплены, и деньги за оные выдать, записав расход запискою и по покупке шпаги взнесть в Канцелярию при рапорте, о чем комиссару Панкратьеву послать ордер, а по взносе шпаги раздать оным студентам каждому с распискою, накрепко им подтвердить, чтоб они те шпаги носили во всякой целости и ежели кто шпагу утратит и у оного не токмо вычет двойной последует, но и жестоко штрафован будет" (ПСС. IX. С. 470).

Важным нововведением Ломоносова было учреждение в конце 1757 г. в Гимназии "российских классов", в которых предполагалось изучение русского языка и российской истории. Но особого внимания заслуживает тот факт, что Ломоносов заботился о подборе для них сильного педагогического персонала. В число учителей этих классов он предлагал ввести двух адъюнктов - С. Румовского и М. Сафронова, учеников Леонарда Эйлера. В последующие годы Ломоносов назначал преподавателями наиболее подготовленных студентов Университета, например, Дмитрия Макеева и Дмитрия Легкого. Не меньшее внимание ученый уделял и составу учителей латинских классов, готовивших гимназистов к слушанию университетских лекций, которые читались по латыни. "Эти классы, - отмечает Е. Кулябко, - имели достойных учителей из русских адъюнктов, а именно Н. Н. Матониса и Г. В. Козицкого, имена которых могли бы украсить историю всякого учебного заведения" (Кулябко Е. С. Указ. соч.) В соответствии с пожеланием Ломоносова латинский язык, арифметику, геометрию преподавали в Гимназии студенты Университета, которые за свои педагогические труды получали прибавку к студенческому жалованью: Павел Введенский, Андрей Дубровский, Михаил Студинский, Игнатий Терентьев, Алексей Горланов, Назар Герасимов, Борис Волков.

При этом Ломоносов повысил требования не только к деловым, но и нравственным качествам учителей Гимназии. Например, в 1763 г. за недостойное поведение и пьянство три учителя - Павел Введенский, Семен Введенский, Иосиф Полидорский - были Ломоносовым уволены, несмотря на то что профессиональная деятельность их оценивалась высоко.

Многозначительно и то, что Ломоносов привлекал к преподаванию в Университете гимназических учителей. Эта мера необратимо превращала Гимназию в органическую часть Университета, что и было организационно закреплено Бакмейстером вскоре после смерти Ломоносова. В связи с процессом объединения Университета и Гимназии уместно привлечь внимание к ломоносовскому проекту гимназического Регламента (ПСС. Т. IX. С. 477-523). В 57-м параграфе, например, речь шла о непременном участии профессоров в проведении экзаменов не только в высших, но и низших классах Гимназии. "В низших и средних классах экзамен должен производиться в присутствии инспектора и ректора Гимназии, а также и учителей. Высшие классы экзаменуются в присутствии одного из членов Канцелярии, специально для этого назначенных профессоров Университета, а также инспектора и ректора Гимназии" (ПСС. Т. IX. С. 500).

Казалось бы, изменение политической ситуации с приходом к власти Екатерины II, стремившейся, особенно на начальном этапе царствования, либеральными мерами и "прорусскими" жестами завоевать симпатии общества и укрепить свое положение, сулили поддержку идеям Ломоносова. Но так только казалось...

Никогда не пренебрегая возможностью черпать "полезное Отечеству" из сокровищницы европейского опыта, Ломоносов видел высшую цель Университета в том, чтобы преодолеть зависимость родины от "заморского разума" - добивался того, чтобы "места академиков домашними пополняться могли". Поборник демократизации высшего образования, Ломоносов избегал называть Университет академическим, тем более императорским. Он предпочитал называть его российским, "здешним", а после 1755 г. - Санкт-Петербургским.

В практике Петербургского университета в середине XVIII в. принцип сословности был отчасти потеснен самой жизнью. Мы уже обращали внимание на то, что в составе первых студентов Университета были не только дворяне. Получив вольную от владельца, в студенты мог попасть и крепостной, а "дети солдатские" едва ли не преобладали в нем.

В жизнь проводилась близкая Ломоносову идея поощрения образованных и трудолюбивых молодых людей: "... кто бы он ни был, и в Университете студент тот почтенней, кто больше научился, а чей он сын, в том нет нужды". Высшим проявлением почтения было награждение книгами, мундиром, учреждение шпаги как элемента студенческой формы и, наоборот, лишение таковой, переодевание студентов в "крестьянское платье". Ломоносов полагал, что Университет может открыть доступ в дворянское сословие тем крестьянам, которые получили высшее образование, и пытался эту идею укрепить, хотя в принципе она была утопичной. Тем не менее стараниями Ломоносова в русскую культуру вошло немало ярких деятелей, происходивших из крестьян, солдатских детей, низшего слоя церковнослужителей (И. Барков, Б. Волков, М. Головин, В. Клементьев, П. Иноходцев, И. Лепехин, Н. Поповский, А. Протасов, В. Светов и многие другие). Можно предположить, что этой задаче был подчинен и специальный документ, подготовленный Ломоносовым - "Объявление о расширенном приеме учеников в гимназию" (ПСС. Т. IX. С. 564).

Вместе с тем неверно было бы представлять Ломоносова сторонником нерегламентированного в социальном отношении приема в Университет. Выступая за прием разночинцев, Ломоносов был противником привлечения в качестве студентов помещичьих крепостных.

Все, что касалось Университета в Петербурге, имело для Ломоносова первостепенное значение. Он отмечал, что с того времени, когда "Петр Великий в 1724 г. учредил Академию наук", академический корпус "знатно умножился, и некоторые департаменты, яко химическая лаборатория, театр анатомический, ботанический огород, университет и гимназия по крайней необходимости учреждены от главного академического корпуса в отдаленных разных местах, отчасти в купленных, отчасти в наемных домах", и на протяжении всей своей деятельности в Академии ученый стремился добиться строительства для нее собственных зданий. С предложением об этом глава Университета и Гимназии Ломоносов выступал не единожды. 24 мая 1760 г. вместе с И. Таубертом и Я. Штелиным от имени Академии наук он обратился в Сенат.

Возвращаясь памятью к началу Академии, он писал: "Когда... Петр Великий в 1724 г. учредил Академию наук, то в то же время указать изволил для оной на Васильевском острову позади новопристроенных тогда палат библиотеки и кунсткамеры и позади отданного под Академию дома... царицы Прасковьи Федоровны (на месте современного зоологического Института и Музея РАН. - Авт.) сделать на подобие замка каменное строение... которому строению тогда же был сделан проект полковником Трезиным (Доменико Трезини - Авт.). Учрежденная после того для порядочного расположения Санкт-Петербургского строения комиссия (создана в 1737 г. - Авт.) сочинила вторичный проект о соединении в один корпус всех академических департаментов, который также за неопределением суммы оставался без исполнения" (Там же. Т. X. С. 216).

Видимо, Ломоносова не оставляла мечта о постройке новых академических зданий на лугу, напротив здания Двенадцати Коллегий. Выбор места мотивировался теми соображениями, что проживание студентов "по разным местам у своих родителей и свойственников имело де пагубные последствия для учащейся молодежи", "а профессоры университетские для чтения лекций принуждены из квартир своих ходить через нарочитое расстояние, особливо осенью и весной в ненастные дни не без чувствительной трудности". Одной из причин, создававшей затруднения в работе Университета, было изветшание арендованных помещений на Троицком подворье, на углу 15-й линии Васильевского острова и набережной Большой Невы, где с 1756 г. временно помещались учебные заведения.

Управлению академическими учреждениями, более совершенной организации учебных занятий в Университете и Гимназии, действительно препятствовала некоторая разбросанность зданий. Такое положение, особенно в зимние холода, становилось нестерпимым, о чем свидетельствует приведенная записка инспектора Гимназии С. К. Котельникова.

В рапорте инспектора Гимназии С. К. Котельникова содержатся любопытные подробности быта учащих и учащихся. "Починка зачиналась очень поздно и никогда не приходила к окончанию, от чего дом беспрестанно приходил в большое разрушение и живущие в нем претерпевали зимой от холода нужду". Подробно описав, в чем именно состояло "разрушение", Котельников добавлял: "Учители в зимнее время дают в классах лекции, одевшись в шубу, разминаясь вдоль и поперек по классу, и ученики, не снабженные теплым платьем и не имея свободы встать со своих мест, дрогнут, от чего делается по всему телу обструкция и потом рождаются короста и скорбут, которых ради болезни принуждены оставить хождение в класс" (Билярский П. С. Материалы для биографии Ломоносова. СПб., 1865. С. 650-651).

Когда в 1757 г. вновь возникла мысль об объединении всех департаментов Академии в одном месте - на Стрелке Васильевского острова, - по указанию президента К. Г. Разумовского Ломоносов "сочинил тому строению примерные планы и фасады, также купно с архитектором академическим показал примерный щет, что на оное строение потребно суммы до 9 900 руб.". Известно, что в этом проекте для Университета отводился шестой корпус из 18 покоев. Но суммы не нашлось, чертежи проекта затерялись в сенатских архивах, а мы, к сожалению, не сможем представить еще одну сторону многогранной личности Ломоносова, выступившего в роли архитектора.

Однако стараниями Ломоносова Университет и Гимназия были все-таки вновь переведены с Троицкого подворья на Стрелку Васильевского острова, в дом барона Строганова, который, как указывалось выше, с 1747 г., после пожара, арендовала Академия. Это было одно из замечательных по своей красоте зданий Петербурга. Оно было обращено фасадом к широкому разливу Невы, к Петропавловской крепости. Переговоры о его покупке начались в 1753 г., но купчая была совершена лишь 8 мая 1764 г., а переезд в отремонтированное здание студентов и гимназистов состоялся лишь в ноябре 1765 г. К этому времени ректора Ломоносова, того, кто приложил столько усилий для его покупки, уже не было в живых.

Новое помещение было достаточно просторным - Университет и Гимназия свободно в нем разместились. Часто в документах упоминается и дворовый флигель, в котором было устроено общежитие для студентов и гимназистов. Ломоносов считал необходимым лично вникать во все дела студентов, он интересовался их бытом и питанием. Сохранился документ, относящийся еще к тому времени, когда студенты и гимназисты жили на Троицком подворье. "Господин коллежский советник и профессор Ломоносов сегодня де числа (8 октября 1757 г. - Авт.) он, г. Ломоносов, ездил в дом Свято-Троицко-Сергиевской лавры для осмотру академических студентов, в каком оные распоряжении находятся, и усмотрел, что те покои, в коих студенты жительство имеют, в крайней нечистоте, да и студенты содержат себя в непорядке, а понеже они в смотрение поручены господину адъюнкту и гимназии инспектору Модераху, чего для ему в том доме отведены покои, и тако происходит оное от недосмотрения его, того ради приказали к нему, Модераху, послать ордер, в котором написать дабы студенческие покои были в чистоте и оные студенты содержали себя порядочно и в том иметь ему крепкое смотрение, а ежели впредь от несмотрения его произойдет ... Модерах имеет штрафован быть вычетом из жалованья" (ПСС. Т. IX. С. 473).

Многочисленные документы - донесения, рапорты, связанные с необходимостью материального обеспечения студентов и гимназистов, Ломоносов подписывал лично, ссылаясь на специальное поручение президента Академии наук графа К. Г. Разумовского. В соответствии с тем, писал Ломоносов, что последний "определил мне иметь особливое прилежное старание и смотрение в Университете и Гимназии, дабы все происходило порядочно и чтоб к лучшему устроению наук усмотрится, о том представлять в Канцелярию, в силу которого определение о умножении учеников в Гимназии и студентов в Университете по распространению наук в России от меня представлено письменно, ныне же необходимо для довольствования учеников, находящихся в Гимназии на жалованье, пище и прочем и чтоб они жили в одном месте, отпустить 1 800 рублей, считая с 1 августа (1758 г. - Авт.) впредь на один год" (ПСС. Т. IX. С. 528).

Сумма просимых денег определялась количеством гимназистов (60), по 30 р. в год на каждого. Однако президент не утвердил указанного числа гимназистов - отпустил только 1 200 р.

Показателем заботы Ломоносова о студентах является его внимание к их питанию и здоровью. Ректор собственноручно составил даже перечень рекомендуемых блюд, чтобы пища была и разнообразной и питательной. Не тогда ли, сочиняя меню для молодежи, вспоминал великий ученый свою молодость и школьные годы, когда ему, "имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь пропитания в день больше как на денежку хлеба и на денежку квасу" (Там же. Т. X. С. 479). В письме к И. И. Шувалову Ломоносов признавался, что в годы учебы недоедание вызывало в нем "отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодолимую силу имели" (Там же).

20 февраля 1761 г. Ломоносов подписал следующий ордер: "Понеже академические студенты и гимназисты приносят жалобу словесно, что им приготовляется пища всегда одинакая, что-де им уже наскучила, и просили, чтоб им впредь было приказано приготовлять яствы разные. И по указу ее императорского Величества Канцелярии Академии Наук приказали: оным студентам и гимназистам яствы приготовлять по приложенному при сем расписанию попеременно, а именно студентам в обед по пяти, в ужин по три, гимназистам в обед по три, в ужин по две. И о том господину профессору Модераху послать ордер, причем из расписания сообщить копию".

Составленное Ломоносовым "расписание" блюд отличалось разнообразием и вместе с тем относительной дешевизной. Ученый рекомендовал "рыбы варить и жарить: 1. Осетрину. 2. Белужину. 3. Труску сухую. 4. Лососину. 5. Свежую; Хлебное: 1. Кашу гречневую. 2. Кашу просовую. 3. Кашу овсяную. 4. Пироги с капустою. 5. Пироги с груздями. 6. Пироги с гречневой кашей и снетками; Студеное: 1. Визягу. 2. Кисель овсяный с сытой. 3. Огурцы. 4. Студень. 5. Редьку. 6. Толокно. 7. Свеклу; Похлебки: 1. Шти с соленою рыбою" (Там же. Т. IX. С. 572-573).

Главным предметом забот Ломоносова было совершенствование учебного процесса и улучшение набора в Университет. Были повышены требования к выпускникам Гимназии и других средних учебных заведений. Так, 23 февраля 1758 г. Фишером были "с пристрастием проэкзаменованы по приказу Канцелярии два украинских студента, Иван Туманский и Корнелий Соханский, на предмет выяснения, сделали ли они успехи в гуманитарных науках, в особенности в латинском языке так, чтобы могли быть допущены на публичные лекции профессоров" (Протоколы... Т. II. С. 402).

Последовательно выступая против усиления власти чиновников в Академии наук, состоявших "из людей мало сведующих, но требующих, чтобы их за ученых почитали", Ломоносов прежде всего думал о совершенствовании лекционных курсов, читаемых студентам. Недовольство Ломоносова вызывало и нежелание Канцелярии при составлении расписания занятий считаться с тем, "к какой кто науке больше способен и охоту имеет". Впоследствии, уже в пору единоличного заведования учебной частью, т. е. после 1758 г., Ломоносов предоставлял студентам право слушать лекции лишь по той специальности, в которой "каждый по склонности и силам своим мог бы напоследок надлежаще оказать отечеству успехи". Для Университета и прежде всего для студентов эта установка имела большое содержательное значение, так как Академический университет оставался не разделенным на факультеты. В марте 1757 г. Модерах получил результаты опроса студентов об их склонностях и предпочтительности занятий теми или другими науками. Студенты в своих ответах разделились на три почти равные группы. Одна тяготела к физико-математическим наукам, другая - к медицине и ботанике, третья - к истории и филологии.

Верно отмечала Е. С. Кулябко, что благодаря "энергии Ломоносова в Академическом университете удалось организовать чтение главных курсов". Но как это было тяжело - преодолевать сопротивление и чиновников, и профессоров, и порой самих студентов! Бывали периоды, когда лекции читались далеко не в том объеме, который сообщался в расписании. Были в арсенале противников университетских лекций и тайный молчаливый саботаж, и откровенная, ничем не прикрытая лень, и грубое нежелание выполнять свои прямые обязанности. К примеру, когда в 1757 г. к чтению лекций были привлечены восемь профессоров, двое из них - профессор анатомии А. Кааву-Бургав и профессор физики Ф. Эпинус - не пожелали читать лекции, заявив, что "до утверждения из Канцелярии нового лекциям порядка ходить не будут". Уклонился от чтения лекций и прибывший в Петербург профессор механики И. Цейгер, которому Ломоносов поручил ведение практических занятий по экспериментальной физике. Модерах предлагал в такой ситуации уменьшить число предметов, преподаваемых в Университете, запретить студентам посещать лекции, трудные для понимания, не допускать их на практические занятия профессора Геберштейна в Ботаническом саду, потому что студенты, "заблудившись по дороге, вместо аудитории временно не заходили бы куда". В конце концов Модерах своевольно запретил студентам ходить на все лекции кроме курсов, читаемых профессорами И. А. Брауном и С. Я. Румовским.

Для того чтобы представить трудности, с которыми сталкивался Ломоносов при организации учебного процесса, приведем здесь письменный ответ профессора Эпинуса на вопрос Ломоносова, "желает ли он читать лекции в Университете?"

От Эпинуса последовала записка, в которой он изложил предварительные условия, от выполнения которых зависел его ответ: "1) чтобы упражняться мне в сем труде до тех пор, пока я похочу и всегда вольно было бы мне отказаться от оного, когда я пожелаю. Чтоб труды, собственно до Академии принадлежащие, к которым я обязан, дозволено было, яко важнейшие и мне приятнейшие, предпочитать всегда оным упражнениям. Равномерно было бы невозбранно мне стараться при том и о слабом своем здоровьи (Эпинусу тогда было 35 лет и дожил он до 78. - Авт.). 2) Дать мне таких студентов, о которых доподлинно известно, что мой труд при наставлении не тщетным будет. 3) Дано было б мне на волю назначить способное к сим лекциям время и напоследок 4) чтоб студенты ходили ко мне на дом, ибо невозможно от меня требовать, чтоб я для весьма неприятного мне труда тратил деньги, чтоб я держал для того одного лошадей и коляску или в ненастную погоду ходил в аудиторию" (ПСС. Т. IX. С. 892).

Нет нужды перечитывать дважды записку, или как ее назвал Ломоносов, "Эпинусову отговорку от физических лекций", чтобы понять ее издевательский тон. Ломоносов отстранил Эпинуса от преподавания, а на этот курс был приглашен академик Браун, многие годы читавший физику и метафизику. Обострились отношения между Ломоносовым и инспектором Гимназии Модерахом, совершавшим саботажные действия. Конечно, Модерах был не одинок в своем сопротивлении Ломоносову, твердо проводившему линию на развитие Университета в Петербурге. По этому поводу Ломоносов писал Разумовскому в январе 1758 г., сообщая, что Г. Ф. Миллер "профессоров научал делать разные в лекциях отговорки и неосновательные роптания", давая им понять, что он Канцелярию ни во что не ставит. А о профессоре И. И. Тауберте, не перестававшем говорить, что "Университет здесь не надобен", Ломоносов сообщал в том же "представлении", что из-за его самоуправства "лекции вовсе остановились". Таким образом, оценивая деятельность Ломоносова, направленную на обновление и укрепление Университета, не надо забывать, что она происходила отнюдь не в благоприятных условиях.

Авторы комментариев к девятому тому полного собрания сочинений М. В. Ломоносова указывают на весьма примечательную позицию тех, ради кого столько сил и энергии тратил ректор: "Знаменательно, что студенты, невзирая на разъяснительную работу Модераха, продолжали заявлять о своем желании слушать лекции, и притом не только те, которые были рекомендованы Модерахом" (Там же. С. 863).

Сохранилось одно из многочисленных свидетельств популярности Ломоносова как университетского преподавателя - это ходатайство группы студентов (Михаил Сафронов, Иван Федоровский, Василий Клементьев) от февраля 1750 г.: "... понеже химия есть полезная в государстве наука, притом же и мы желаем обучиться оной, того ради всепокорнейше просим Канцелярию Академии наук, чтобы соблаговолила нам ходить о оной науке к профессору его благородию господину советнику Ломоносову, который показывает нам эксперименты и лекции начать обещается. Что же касается до лекций, которые мы ныне слушаем, на оные как ходили, так и будем ходить, пока генерального развода по наукам не воспоследует" (Там же. С. 664).

Столь же плодотворной была деятельность Ломоносова как автора лекционного курса "по стихотворству". Еще в 1751 г. Ломоносов отметил, что он "давал приватные лекции студентам в российском стихотворстве, а особливо Поповскому ... диктовал студентам сочиненное ... начало книги └Красноречие, о стихотворстве вообще"" (ПСС. Т. X. С. 389). Из других студентов, слушавших этот курс, надо упомянуть Я. Дубровского, А. Барсова, И. Баркова, Ф. Яремского.

Нет сомнения, что в учебном процессе большую роль играют моменты организационные. Но качество знаний обеспечивается и другими составляющими: требовательностью к преподавателям и студентам. Важнейшим условием, содействующим повышению требовательности к студентам на экзаменах, был ломоносовский указ от 12 марта 1758 г., где говорилось о том, чтобы "в Канцелярию поданы были обстоятельнейшие об успехах... студентов в науках и языках аттестаты с приложением их переводов и элабораций на тех языках и в тех науках, которым кто обучился" (Там же. Т. IX. С. 476).

Как эта, так и другие установки Ломоносова, направленные на улучшение преподавания в Университете и Гимназии, поддерживались С. К. Котельниковым, назначенным в 1761 г. на должность инспектора. Важнейшим условием повышения требовательности и качества учебной работы с молодежью Ломоносов и Котельников считали индивидуализацию обучения. Академикам было вменено в обязанность обучать "старших студентов" по индивидуальным учебным планам по образцу "Наставления о плане занятий для студентов Светова и Венедиктова", автором которого был профессор Шлецер (Протоколы... Т. II. С. 540). Такой же порядок работы с наиболее перспективными студентами сохранится в Училище Академии и на рубеже XVIII-XIX вв. О характере индивидуального подхода свидетельствуют и протоколы экзаменов, на которые, как правило, приглашались "все профессора, адъюнкты для того, чтобы проверить успехи студентов, обучающихся в Университете" (Там же. С. 486).

В качестве примера здесь уместно привести часть экзаменационного протокола от 6 мая 1765 г., в который внесены следующие студенты:

"9. 10. Студенты Василий Венедиктов и Василий Светов, выбранные из числа прочих Шлецером и Котельниковым для занятий историей отечества, должны поэтому изучать гуманитарные науки и иные относящиеся сюда предметы в Геттингенском Университете. Шлецер предлагает сопровождать их в Геттинген и установить для них программу занятий, которая будет сообщена Академии. Академики одобрили это единогласно. Шлецер указал подробнее в специальной бумаге, представленной Академии, как нужно будет в дальнейшем поступать с данными студентами.

11. Степан Щукин должен оставаться еще на год в нашем Университете и заниматься теми же науками, что и прежде.

12. Абрам Телегин по его собственной просьбе должен быть уволен из Академии и рекомендован какой-либо коллегии или канцелярии для получения места.

13. Андрей Луковников, не подающий никакой надежды на успехи в гуманитарных науках, получил разрешение искать место вне Академии" (Там же. Т. II. С. 538-539).

Добавим, что Ломоносов дважды в год собирал и перепроверял все сведения об экзаменах и только затем представлял президенту окончательные итоги испытаний.

Мы обратимся лишь к отдельным примерам настойчивых забот Ломоносова об Университете и Гимназии, об обеспечении Академии собственными кадрами. Хотя Ломоносов не был противником приглашения достойных иностранных ученых, его попытки укрепить Университет "природными россиянами" встречали особенно серьезное сопротивление. Но Ломоносов добивался главного. В "поощрении наук" посредством распространения на ученых ранговых привилегий, которые давала государственная служба, он видел одно из средств привлечения молодых людей, в том числе и дворян, в Университет.

За недолгое время, когда Университетом и Гимназией руководил Ломоносов (1760-1765), в студенты были произведены 24 питомца преобразованной им Гимназии. Вот список этих лиц: Васильев Федор, Горин Афанасий, Иванов Гур, Легкой Дмитрий, Лепехин Иван, Матвеев Василий, Макеев Дмитрий, Петровский Иван, Стрешнев Николай, Федотьев Василий (1760 г.), Иноходцев Петр, Луковников Андрей, Степанов Петр, Шпынев Герасим (1760 г., август), Кузнецов Степан, Миллер Иван, Щукин Степан, Юдин Иван (декабрь 1761 г.), Антонов Семен, Голощеков Архип, Светов Василий (сентябрь 1763 г.), Рихман Вильгельм (август 1764 г.), Венедиктов Василий, Телегин Авраам (декабрь 1765 г.).

Деятельность Ломоносова на этом посту ознаменовалась и демократизацией состава студентов и упрочением связей с зарубежными университетами. Вопреки мнению тех, кто считал, что "Университет здесь не надобен", укрепилась материальная база этого высшего учебного заведения - возникли химическая лаборатория, "театр анатомический", "ботанический огород".

В тот период, когда работа Университета находилась под пристальным вниманием, а затем и руководством Ломоносова, отечественная наука пополнилась энциклопедически образованными учеными - питомцами Университета. С 1751 по 1765 гг. из Университета были выпущены 14 переводчиков, 10 человек были определены адъюнктами в Академию, 3 человека защитили магистерские диссертации, 3 - стали преподавателями в учебных заведениях, 1 - определен лаборантом и 1 - корректором в типографию.

Адъюнкты 60-х годов А. Протасов, С. Котельников, С. Румовский стали академиками-профессорами, читали курсы лекций и создавали учебную литературу. С. Румовский в 1800 г. был избран вице-президентом Академии наук. Питомцы Университета И. Лепехин и П. Иноходцев в 70-е годы были академиками-профессорами и инспекторами тех учебных заведений, из стен которых вышли - Гимназии и Университета. В 1776 г. были зачислены адъюнктами выпускники Университета Н. Озерецковский, В. Зуев, Ф. Моисеенков. Для истории Петербургского университета драгоценны факты, свидетельствующие о том, что личность Ломоносова связала историю Петербургского и Московского университетов.

До последнего часа своей жизни Ломоносов служил делу превращения Петербургского университета в подлинный центр высшего образования. И служение это имело огромный общественный резонанс.