Тем, кто когда-то слушал «Арию» и «Мастера»

Вид материала

Документы

Содержание Все бойни, чумные угодья остались пусты Жаркий день Переправлять меня через Стикс! Химический сон Откровение от полнолуния И поете опять о каких-то пределах, а я — о безбрежности Он по красной земле то бежит, то ползет, припадая к ней брюхом А пока — рядом с Ним по снегам и осенним распадам Грянут - выстрел ... и музыка пьяной команды LOS LOBOS Твой друг и учитель - Кобейн из НИРВАНЫ Чем биться в этой крысиной гонке Ты мне сказала, что в Бога не веришь Чтоб забрать всех в Нирвану

Подобный материал:

• В тот день, когда окончилась война, 5.82kb.
• Кто из учителей литературы не жаловался на то, что дети не читают? Кто из нас не сетовал, 220.67kb.
• Любовь – ключ мастера песнь первая: Любовь ключ Мастера, 25010.27kb.
• Африка глазами европейцев, 35.85kb.
• Astrid Lindgren "Mio, min Mio", 997.6kb.
• Карл Роджерс, 5165.04kb.
• Методическое пособие для тех, кто хочет тренироваться в спортивное "Что? Где? Когда?", 4490.12kb.
• Тайная жизнь сальвадора дали, написанная им самим сальвадор дали перевод с испанского, 3317.71kb.
• Методическое пособие для начинающих. Содержание, 1188.06kb.
• Норбекова и Сам Чон, 1268.3kb.

Припев (не случился)

 

Речитатив:

 

Да, он Смерть победил, заковал в кандалы,

Все бойни, чумные угодья остались пусты,

А может быть, промышлял он разбоем...

Боги решили: он кары достоин,

В пространство без неба

Он катит свой камень,

Он катит свой камень,

Он катит свой камень...

 

Снова вверх -

На глазах у всех...

Для одних — смешон,

Для других он страшен.

Не лицо — лишь одно пятно.

И что задумал он -

Вряд ли скажет!

Ночь -

Лишь начало,

Солнца нет без этой тени,

В каждом звуке ветра

Спрятан огромный мир.

Если есть вершина

Для борьбы и покоренья,

Вверх без промедленья

Камень вновь

Катит

Сизиф...

 

В первоначальном варианте музыки, как и в случае со «Штилем», после 1-го припева было место для речитатива. Вы заметили, как ще­дры и великодушны музыканты до того, как появляются хотя бы первые наметки текста? До записи Полковник аж светился благоду­шием и щедростью.

- Здесь есть где тебе развернуться, — говорил Теря.

Я и «разворачивалась». Сейчас, произнося это слово, представ­ляю, как меня самое разворачивают в виде широкой ленты с метал­лическими шипами где-нибудь на шоссе, перед появлением автомобиля кого-нибудь из сочиняю­щих «арийцев». Маня отпадает. Он не сочиняет, он стучит.

В процессе придумывания новых и новых версий сюжетов для териной песни речитатив то удлинялся, то укорачивался, по­ка не сгинул вовсе.

«Сизиф» вызвал у «арийцев» необузданный приступ веселья, что еще раз свидетельствует об их абсолютном душевном здоровье - только полностью отрешен­ный от мира человек, маниакаль­но погруженный в глубины соб­ственного «я», не придет в бур­ный восторг, услышав такое имечко. Музыканты тут же пре­вратили этот мифический персонаж в главного героя нового альбома и с удовольствием рассказыва­ли журналистам о том, что новая работа целиком посвящена некое­му товарищу Сизифу и его подвигам. Так, песня, впоследствии став­шая «Тебе дадут знак», получила условное название «Сизиф на фронте» (когда звучала медленная часть, Кипелыч складывал руки в виде креста: дескать, все — капут чуваку! А Дуб радостно возвещал: «Погиб Сизиф!»), «Штиль» обозначался как «Сизиф на море», «Во­рон» — откликался на «Сизиф в Техасе», какая-то песня (Кипелов уже забыл) называлась «Сизиф идет за пивом». Самой смешной пес­ней казался будущий «Вампир» - первая строчка пелась от имени жены Сизифа и выглядела следующим образом: «Как-то раз пришла домой, там сидят Сизиф с Эзопом». На сохранившемся у меня вкла­дыше от кассеты, на которой были записаны «рыбы» песен, рукой, кажется, Дубинина зафиксированы — и «Сизиф медленный», и «По­следний Сизиф», и «Сизиф у Осборна (друга)»... (см. на стр. ХХ вкла­дыш к кассете, где кем-то из музыкантов АРИИ зафиксированы вышеперечисленные названия).

 

 

Сюжет №3

 

Конечно, было жаль мыкающегося со своим камнем в обнимку Сизифа. Тем более что у нас с ним оказалось много общего — напи­сание текстов зачастую сродни толканию упрямой каменной глыбы к чертовой вершине. Толкать-то — еще ладно, а вот когда дело сры­вается, и камень катится вниз... приходится улепетывать от него с та­кой скоростью, что только пятки сверкают. Иначе тобой же создан­ная глыба тебя и придавит.

- Давай еще что-нибудь придумай! — бодро воскликнул Теря, не­известно для чего притащив мне томик Антона Павловича Чехова с рассказом «Скрипка Ротшильда».

Я и придумала... Нарисовала сюжет о старике (или, как часто бы­вает, Дьяволе?), перевозчике в царство мертвых, когда обычная река в жаркий день превращается в Стикс. Антон Павлович оказался здесь ни при чем.

 

СТАРИК

 

Жаркий день -

Я иду к реке,

Чтобы лодку взять

И плыть к своей любимой.

Лодка ждет — и старик везет,

Все успев узнать,

Даже имя.

Но!..

Миг за мигом

Происходят превращенья,

День становится ночью,

И беззвучным — крик,

Берег скрыт туманом,

Лодка стынет без движенья,

Ветер воет по-волчьи,

(Мне) смотрит в глаза старик.

 

Речитатив:

 

У меня нет права переплыть эту реку,

Она разделяет два мира,

Мир мертвых и живых:

Во-первых, я жив,

Во-вторых, я дал старику совсем другую монету,

Он не должен — не должен - не должен -

Переправлять меня через Стикс!

Я жив!

Я дал другую монету,

Я жив!

 

В царство тьмы погрузились мы,

И старик сменил

Свой плащ на красно-черный,

Я клянусь в этой тьме ему,

Что сожгу мосты

В мир мой вздорный...

Но!..

Миг за мигом

Происходят превращенья,

Нас потоком выносит

К жарким небесам,

Тенью стал старик мой,

Я забыл все за мгновенье,

Но порой темной ночью

Вижу его глаза.

 

Принцип спиральности и в этом сюжете был соблюден. Старик-перевозчик был не просто молчаливым, угрюмым Хароном, соглас­но древней легенде перевозящим души мертвых в царство теней, а самим Хозяином. Вот что может привидеться в жаркий полдень че­ловеку, получившему прямой солнечный или тепловой удар. Весьма вероятно, что герой данного варианта возвращался к подружке, на­грузившись пивом «Старый мельник», с рок-фестиваля «Крылья», на который организаторы не приглашают «тяжелые» команды под благовидным предлогом: «неформат нам не нужен». И здесь возни­кают (попутно) соображения по поводу существования негласной цензуры в радио— и телеэфирах, а также мозгах наших граждан. Те­леэфир, правда, опустим; у «тяжелых» команд, включая АРИЮ, при­личных клипов никогда не было. Те же ролики, которые на сего­дняшний день (13 августа 2001 года) удалось снять «арийцам» в ре­жиме жабодушительной экономии, лично я приберегла бы исключи­тельно для домашнего просмотра в кругу захмелевших друзей.

С радио - другая история (идущая в ногу с кино и печатной продук­цией). История тотального опопсения, низведения слушателей до уровня жвачных животных, хамящих всем встречным-поперечным и бросающих друг в друга жестяными банками с напитком « Dew». Эпизо­дически случается редкий прорыв - у кого-то происходит нечто типа просветления. Но это просветление резко прикрывается из-за отсутст­вия финансирования. Единственным словом, которое скоро останется в обиходе получившихся в результате животинок, будет омерзительное «Bay!». А как славно, бывало, выражали мы свои восторги другими, ти­пично русскими словечками и словосочетаниями, из которых одним из наиболее удобопечатных можно считать «Усраться можно!». Это черто­во «Bay!» произносится по-разному, с различными эмоциональными оттенками, в зависимости от ситуации. Я чувствую, как внутри меня начинает развиваться неприятный вирус, и мой внутренний космопо­литизм практически без боя уступает душевный плацдарм национализ­му. Мне жаль то немногое русское, что еще у нас осталось, Сингапуризация страны вызывает во мне отвращение. Еще большее отвращение вызывают люди, охотно позволяющие производить над собой подоб­ные эксперименты и покупающиеся, как последний дебильный папуас, на все яркое и броское. Но разгрызенные по дури стеклянные бусы вы­зывают у папуасов кровохарканье.

- Вот ты и стал жвачным животным! — ласково говорит Хозяин, поглаживая фигурно выбритую макушку форматного слюнявого су­щества.

- Bay! - утвердительно-восхищенно восклицает существо, жму­рясь от удовольствия, наслаждаясь прикосновением к своему телу Командира Всеобщей Участи.

- А сейчас я загружу тебя чипсами, биг-магами, всякими какаш­ками, и дам запить все это жирное дерьмо «Спрайтом», — глумится Хозяин, на полную мощь врубая радио с ликующими в эфире оче­редными «Девочками», которые в свою очередь умеют промяукивать только полубранное «Хула-ла»...

- Bay! - мечтательно реагирует на непритязательные звуки суще­ство, и с его нижней губы свисает бесконечно мерзкая слюна...

Однако вернемся, как говорится, к яйцу.

Название реки, разделяющей мир мертвых и живых, — «Стикс» -удачно вписывается в музыкальную канву териного творения (кста­ти, во втором эшелоне играющих тяжелую музыку команд была та­кая группа STYX). Вообще-то, я имела в виду ту самую реку забве­ния, выпив воду из которой, человек напрочь забывает о том, кем он был при жизни и кто вообще он такой.

«Я дал старику не ту монету», — эти слова звучали в речитативе. По древнему обычаю, монету любого достоинства могли положить в рот умершему, чтобы он мог заплатить за доставку в мир иной. Ино­гда заботливые родственники просовывали деньгу между стиснуты­ми зубами усопшего.

Испуганный герой придуманного сюжета, судя по всему, всучил еще на берегу Старику-Дьяволу уже не имеющую хождения монету, и в опасный для своей жизни момент решил раскаяться в содеянном. Дьяволу-нумизмату на самом деле было все равно — богатства у него полно, а под перевозчика он замаскировался с одной-единственной целью: заполучить еще одну душу для бесценной коллекции.

Герой, видимо, все-таки глотнул водички из реки забвения, раз пытается поклясться Хозяину, что уничтожит мосты в тот мир, отку­да они опустились на дно... Практически он готов произнести так называемую «клятву ненависти», которую (по преданиям) дают все, кто лишь пригубил эту воду..

Сюжет «Старика» идеально подходил для съемок мини-триллера. Особенно живо я представляла себе, как неожиданно из осенней или зимней тьмы в окне постепенно высвечиваются два красноватых глаза. У многих довольно часто возникает ощущение, что за ними кто-то наблюдает. И совсем не обязательно этот кто-то - Циклоп (о нем поет Брюс Дикинсон, подразумевая контроль со стороны спец­служб)... Думаю, что на самом деле это Старик-перевозчик, раздумывающий о том, пришло ли время предложить смертному клиенту прогуляться... в один конец.

Но клип снят не был, да и текст послали если не ко всем чертям, то к Хозяину уж точно.

 

 

Сюжет №4

 

Этот вариант появился сразу, минут за 30: в мозгу щелкнуло, словно кто-то подключился к линии, и факс пошел. Хотя с первых же секунд было ясно, что «арийцы» такой текст в работу не возьмут, довольствуясь написанной раннее «Ангельской пылью».

В голове звучала музыка, серебристая спираль опять ввинчива­лась в трясину мирового болота. То и дело вспыхивали блуждающие болотные огоньки — то ли гнилушки так светились, то ли волчьи глаза...

 

ХИМИЧЕСКИЙ СОН

(ЗАПРЕДЕЛЬНЫЙ СОН)

 

Грязный мир,

Равнодушный мир,

Он совсем другой

В сказках или песнях.

Всем вокруг

Все равно, кто мы,

И какую боль

Носим в сердце...

Ты -

Ненавидишь

Эти двери и ступени,

Пыль ни цветах бумажных

И свое лицо.

Небо станет ближе,

Небо будет течь по венам,

Смех по стенам размажет

Твой химический сон.

 

Ты спешишь

Поскорей сгореть,

Смысла нет взрослеть,

Плодить себе подобных,

Тесно здесь,

Здесь — не жить, а тлеть,

Рыскать по земле

В стае злобной...

Я-

Выкликаю

Твое имя этой ночью,

Свечи упрямо гаснут

На окне моем,

Ветер взвыл по-волчьи.

Этот вой я понял сразу,

Путь назад не подскажет

Тебе твой химический сон...

 

Припев:

 

Свет, всюду яркий свет,

Но тебя здесь нет -

Ты уходишь

В сон свой, не прощаясь...

Снег, ты так любишь снег,

Но на щеке твоей

Этим утром белый снег не тает.

 

«Волчий вой ветра» (или «3 В») будет потом кочевать по вариан­там текстов. У меня весьма интересные отношения с волками. На­верное, в одной из прошлых жизней я была либо волчицей, либо волком, а может быть, у моего племени волк был тотемным живот­ным. Этот зверь везде и повсюду со мной, вернее его тень, его дыха­ние. Мне всегда хотелось иметь друга, который был бы похож на это­го зверюгу с серебристой шерстью... Да мимо, задрав хвосты, все больше шастают драные полоумные коты.

 

 

ОТКРОВЕНИЕ ОТ ПОЛНОЛУНИЯ

(к текстам каких-либо групп отношения не имеет)

 

Растворите меня в своей искренней нежности!

Но Вы пьете коньяк — это, право, достойное дело.

И поете опять о каких-то пределах, а я — о безбрежности,

И твердите о кленах, а я — о священных омелах...

 

Электрический скат — моя рыба кубинских мгновений,

Старый Фрадкин сказал, что глаза у меня, как у хитрой лисицы

(Ах, как хочется сесть на джинсовые Ваши колени!..),

Но мне волк, а не лис в полнолуние каждое снится.

 

Он по красной земле то бежит, то ползет, припадая к ней брюхом,

Он прекрасен — мой Бог желтоглазых и мудрых созданий,

Серебристая шерсть — и звезда, как серьга, в волчьем ухе

(Мне так хочется лечь у огня и молчать рядом с Вами...).

 

А пока — рядом с Ним по снегам и осенним распадам,

Но пока — рядом с Ним по таинственным горным пещерам,

Льется кровь тех, кто слаб, но — чтоб выжить — так надо!

Я и Волк... между нами — в Любовь бесконечная чистая Вера.

 

Если вдруг ухнет свет в непроглядную, вечную пропасть,

Где инстинкты сплетаются кольцами бешеных змей, -

Грянут - выстрел ... и музыка пьяной команды LOS LOBOS,

И Старый Волк — Древний Бог ~ приползет умирать

В грязный город

Ко мне.

 

Немного лирики, пусть даже волчьей, не помешает... И, помимо жизни во славу друзей из хэви-групп, у меня есть совершенно другая жизнь, которая никого из поющих мои тексты не интересует. «Как Вам удается писать такие лирические стихи от имени мужчины?» -спрашивай меня как-то молодой человек, рыдающий от «Я свобо­ден» с альбома «Смутное время», записанного и написанного танде­мом Маврин-Кипелов. Тогда я напустила на себя таинственный вид и произнесла какую-то ерунду, вроде «Да я вашего брата как свои пять пальцев знаю». В определенной степени это правда. Знаю на­столько, насколько мне хотелось узнать этих самодовольных «вен­цов творения», которые из-за собственной душевной и физической слабости вымирают гораздо быстрее, чем задумали боги... Но дело совсем в другом: просто я беру сюжет из собственной жизни, свои собственные переживания, до которых музыкантам, естественно, нет никакого дела, и рассказываю обо всем от имени не героини, а лирического героя. Ощущения, как правило, совпадают... И, имея на руках конечный продукт, напрашивается весьма грустный вывод: «Мужчины гораздо сентиментальнее женщин».

 

«Химический сон» — если кто не понял — о наркотиках, о девуш­ке-наркоманке.

 

Я понимаю, что ребенок-наркоман — трагедия, но я ненавижу визгливых типов, которые кричат, что наркоманов надо изолировать от общества, надо расстреливать, надо сажать в тюрьму. Ясно и по­нятно, почему люди, особенно молодежь, подсаживается на нарко­тики. Разрушение личности в нашем обществе гарантируется разны­ми способами. Исчезнут наркотики, но всегда будет огненная вода. Ее никто не отменит — она выгодна. Даже церковь торгует водкой.

 

«Выкликаю твое имя» - по глубокому убеждению прогрессивных медиков, любящие люди могут удержать умирающего человека в этой жизни, держа его за руку и постоянно называя его по имени. Этот при­ем будто бы не дает ему уйти по коридору к ослепительному, чистому свету (который успел увидеть «арийский» Герой Асфальта во второй се­рии своих похождений). Умирающий поворачивается на голос, и возвращается...

Второй куплет по тексту выдер­жан в кобейновском настроении. Я имею в виду Курта Кобейна, лидера группы НИРВАНА. Всмотритесь в его глаза на фотографии, сделанной незадолго до самоубийства. Взгляд из такой глубины тоски и отчаяния, что дух захватывает. На Арбате я встретила девушку, одетую в черные джинсы и в черную майку с портре­том Кобейна, в глазах у нее была точно такая же беспредельная пе­чаль, невыплаканные слезы по еще непрожитой жизни... Чем помочь? И надо ли помогать? Да и имею ли я право это делать?

 

Твой друг и учитель - Кобейн из НИРВАНЫ,

Самоубийца, а может быть, жертва,

Его лицо на твоей майке рваной

С тобой несется навстречу ветру.

 

У твоего бой-френда есть кличка «Кобейн»…

Ты мне сказала, что лучше бы сдохнуть,

Чем биться в этой крысиной гонке,

И спину гнуть за какие-то крохи,

Когда вокруг жируют подонки.

 

У твоего бой-френда есть кличка «Кобейн»...

 

Ты мне сказала, что в Бога не веришь,

А веришь лишь Курту, он все понял верно,

Сам вышел в раскрытые звездные двери,

Но должен вернуться назад непременно,

Чтоб забрать всех в Нирвану,

Всех как есть — без обмана...

В джинсах драных,

Без копейки в карманах,

Всех — грязных, чистых,

Трезвых и пьяных...

Курт вернется, чтоб взять всех в Нирвану!

 

У твоего бой-френда есть кличка «Кобейн»...

 

На эти стихи певица Ольга Дзусова написала музыку.. Когда та­кое случается, я буквально плачу от радости, ибо постоянное втис­кивание себя в рамки и скелеты всяких «рыб» может привести к се­рьезному умопомешательству. Но у музыкантов хард-роковой груп­пы СС-20, к которой, кстати, Дубинин относился очень скептичес­ки, не было сил и средств, чтобы обеспечить нормальную раскрутку, победить непобедимый «неформат» при помощи питательных фи­нансовых вливаний, и песня зависла. А вместе с ней и куртовская те­ма - «лучше сгореть молодым, чем коптить это небо», а я бы добави­ла: «и разлагаться при жизни».

«Арийцы» легко пропустили «Хим. Сон» через сито своего вос­приятия, ничего в этом сите не оставив, - все проскочило в дырочки, и Сергей произнес священные слова: «Придумай что-нибудь еще!», будто я — не живой человек с опреде­ленным запасом сил и энергии, а не­кий агрегат по производству сюжетов и укладыванию мостовых из рифм.

Не знаю, услышали ли боги у себя в штаб-квартире мою тихую, но выра­зительную ругань, но кто-то из них прислал мне на помощь НЕПРА­ВИЛЬНОГО АНГЕЛА В ЛИЦЕ СЕР­ГЕЯ МАВРИНА (любой бывший музы­кант совсем правильным ангелом стать не может, даже если ведет сов­сем праведный образ жизни).

Я думаю, этим сжалившимся надо мной богом был Один, повелитель рун, которые я то и дело бросала после полуночи, чтобы удостовериться в правильности взятого в текс­тах курса. Маврик экспроприировал текст, долго крутил его так и эдак, подкладывал под него брутальнейшие риффы. Результат пре­взошел все ожидания: один лишь инструментал, еще без инферналь­но-проникновенного вокала, ударил наотмашь, волчий вой хлестнул по нервам. Представилась долгая, беспробудная ночь, когда всем своим существом ощущаешь опасность, нависшую над близким тебе человеком. Когда в глубине коридора тихо плачут чьи-то тени, а ты боишься повернуться спиной к открытой двери, чтобы не оказаться в роли героя романа Стивена Кинга «Кладбище для домашних жи­вотных» — он сидит за столом, именно спиной к двери, пьет молоко. Дверь открывается, комната наполняется могильным запахом — за­пахом тления человеческого тела и умирающих цветов. Герой знает, что это явилась его горячо любимая жена, которую зарезал скальпе­лем малыш-сынок и которую герой (заранее зная результат) закопал на мистическом индейском кладбище. Все похороненные там через некоторое время выбирались на свет божий, но уже как маньяки и убийцы. По-английски последняя строчка романа читалась просто убийственно. Существо подходит к герою сзади и кладет испачкан­ную глиной руку ему на плечо. «Darling, — It said». Эта фраза, пере­веденная на русский и отредактированная, теряла свою мрачную красоту.

До знакомства с отвергнутыми «арийцами» текстами для альбома «Химера» Маврик ни разу не писал музыку на готовые стихи. Нако­нец, круг творческого мученичества замкнулся. Сначала я впихива­ла свои мысли в брюхо «рыбы» териной песни, — впихнула, но не по­пала в «арийское» яблочко, — а теперь бывший «арийский» музыкант потел, укладывая свои музыкальные идеи в предложенный мною словесный футляр... Вдохновленный полученным результатом, Сер­гей решил назвать свой 3-й, тогда готовящийся к записи, альбом именно «Химический сон».

Но мои персональные приключения с этой винтовой лестницей спиралью (или «рыбой», как угодно) не закончились.