Тем, кто когда-то слушал «Арию» и «Мастера»

Вид материала

Документы

Содержание Эй, мы окружены! Не жалей подлецов Верь, мы прорвемся, брат! Если ты хочешь предъявить судьбе свой счет В царстве нашей вечной дурноты. Ты уже шагнул за горизонт. Что бы почитать 2000 И одна песня о любви Потерянный рай Последний трофей Играю без правил Очередной вариант текста Люблю больше жизни Она повернулась и взглянула на меня Я притормозил. А теперь ты уходишь. Святая невинность. В огне исчезают Окончательный вариант текста Ровно полночь. Кто ты? Наказанье или милость? ... Полное содержание

Подобный материал:

• В тот день, когда окончилась война, 5.82kb.
• Кто из учителей литературы не жаловался на то, что дети не читают? Кто из нас не сетовал, 220.67kb.
• Любовь – ключ мастера песнь первая: Любовь ключ Мастера, 25010.27kb.
• Африка глазами европейцев, 35.85kb.
• Astrid Lindgren "Mio, min Mio", 997.6kb.
• Карл Роджерс, 5165.04kb.
• Методическое пособие для тех, кто хочет тренироваться в спортивное "Что? Где? Когда?", 4490.12kb.
• Тайная жизнь сальвадора дали, написанная им самим сальвадор дали перевод с испанского, 3317.71kb.
• Методическое пособие для начинающих. Содержание, 1188.06kb.
• Норбекова и Сам Чон, 1268.3kb.

METALDOCTOR

 

Спецзаказ Грановского, четко перекликавшийся с написанным некогда в шутку «Доктором Хэви» (см. книгу «АРИЯ: Легенда о ди­нозавре»). Сочинять в таком ключе не хотелось, ибо тема давным-давно отработана, да и слушается по-детски.

Периодически накрывает странное ощущение своего полного не­соответствия окружающей реальности, нестыковки. Ты словно вне настоящего времени, словно человек, находящийся в процессе вы­падения из корзины высоко взметнувшегося воздушного шара. Вро­де бы уже выпал, и в то же время еще нет... Не умею приспосабли­ваться или мимикрировать, как герой рассказа Гийома Аполлинера (но его, правда, все равно застрелили). Наверное, поэтому трудно расстаться с идеей прорыва через враждебное тебе окружение.

Первоначально, когда я еще думала, что Алика можно в чем-то переубедить, писался вот такой вариант очередного многосерийного боевика на тему духовного и материального прорыва. Но Грановский — настоящий Скорпион, полностью соответствующий своему знаку Зодиака, и можно было бы не париться.

 

Эй, мы окружены!

Враг силен, добивает раненых штыком,

Сверху вниз — лавина злобы и тьмы,

До спасенья - далеко.

 

Свет Северной Звезды

Нам поможет, как бывало в дни единства встарь,

Перемен багровый стяг затерт до дыр,

Но, пока в руках колдует сталь —

 

Не жалей подлецов

И не кайся!

Наши - там,

Где восход,

Все как один!

Сквозь обман,

Сквозь огонь

Прорывайся,

Прорывайся, будь непобедим!

 

Эй, ты рожден летать,

Это грех - для того, кто любит пыль земли,

Защищай свой ветер и свои цвета:

Цвет небес, цвет крови и твоей зимы...

 

Верь, мы прорвемся, брат!

Пусть не все знают цену древнему клинку,

Прочь с пути, толпа не помнящих родства...

.........(не придумала, но что-нибудь «на всем скаку»).

 

«Защищай свои цвета»: имеются в виду три цвета - синий, белый, красный.

Синий — так выглядит небо над головой в хорошую погоду, но без террора со стороны солнца; красный — цвет крови, не успевшей за­густеть и превратиться в черное пятно; белый — цвет снега. Легенды о суровых русских зимах, когда в малогабаритных берлогах сладко посапывают заслуженные русские медведи, сохранили этот образ.

Номер с выходом из окружения не прошел. Грановский твердо стоял на своем, а я в который раз кляла нелегкую долю песенного словоукладчика. Подавай, понимаешь, басисту металлического Айболита! Ну подала я ему докторишку, приготовленного согласно всем исключениям из правил дошкольного металлического возрас­та, когда молодая душа только-только начинает приобщаться к зако­нам хэви-джунглей. «Да, у тебя в душе - сталь и свет/ эти превращенья сделал он»... Но удалось все-таки подпустить юмора, хотя точно в размер «рыбы» все слова не влезали. «Сила есть — ума не надо!» -есть такое крылатое выражение. Его-то я и хотела зарифмовать в «Айболите», но не получалось, в результате осталось: «Сила есть — не надо больше слов...» (а то складывалось обидное для всех «Сила есть - умишка не найти!»), т.е. наличием силы и накачанных мышц при­знавалась необязательность присутствия в жизни человека умных слов.

 

METALDOCTOR

 

Эй, он приходит сам —

Если ты хочешь предъявить судьбе свой счет,

Он молчит, читая мысли по глазам,

Молча за собой ведет.

 

Ты видишь эту дверь?

Свет за дверью - знак другого, нового пути,

Спутник твой — спаситель твои и друг теперь,

В царстве нашей вечной дурноты.

 

На весь мир

Он один —

Metaldoctor,

Дальше звезд,

Выше гроз

Иди за ним!

 

Времена

И шторма

С ним не спорят -

Metaldoctor здесь,

И он непобедим!

 

Вот он кладет ладонь

На плечо: воля к жизни вновь проникает в кровь,

А в глаза ворвется яростный огонь,

Сила есть - не надо больше слов...

Да, у тебя в душе

Сталь и свет - эти превращенья сделал он,

Ты теперь не часть машины, не мишень,

Ты уже шагнул за горизонт.

 

Созданный мной Айболит был к тому же и экстрасенсом, излечи­вал от всяких напастей наложением рук. Знавала я многих таких энергетических умельцев, но никто из них со мной связываться не хотел. «Твоя энергия неуправляема и опасна для нас», - говорили ку­десники, всплескивая руками, но, тем не менее, приглашали на свой конгресс. «Нет уж, - отвергала я приглашение провокационно по­явиться перед ясными проницательными очами целителей, - дым из ушей у многих пойдет, перегорят, как лампочки. Зачем же лишать страну таких талантов?» Один экстрасенс, все-таки взявшийся ис­править некоторые поломки в моем капризном организме, вскоре после 12-ти неудачных сеансов отправился по этапу на Небеса... Это был точно не Metaldoctor.

 

Что бы почитать:

Гийом Аполлинер «Исчезновение Опоре Сюбрана» (если нет в отдельном издании, можно найти в журнале «Иностранная литература» N5, 1982 год)

Паоло Коэльо «Вероника решает умереть» (очень нужная книга о душевнобольных, само­убийцах, о жажде жизни и лечебнице)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2000 И ОДНА ПЕСНЯ О ЛЮБВИ

АРИЯ, Сборник

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Рано или поздно любая хард-метал-групп а выпускает сборник лирических песен или баллад. АРИЯ занялась этим дамоугодным де­лом скорее поздно, чем рано, — пираты давно уже составили свои альбомы и успешно их продавали, то и дело нещадно перевирая на­звания песен. Баллад в классическом понимании у «арийцев» наби­ралось не много, потому в «2000 и одну песню» вошли их главные «слезные» хиты и упражнения на вечную тему любого творчества «я да ты, да мы с тобою»... Но совсем без новых песен компакт выпус­кать было все-таки неудобно. «Подумаешь, — сказали бы фанаты, — перепели старье, и радуются!» И требуемые народом свежайшие ду-шезавлекательные медляки выдал Сергей Терентьев. Вполне воз­можно, что достал он их откуда-нибудь с заветной полочки, из завет­ной баночки или даже из спичечного коробка. Вполне возможно, что раньше эти песни были какими-нибудь «молотиловками» или «крушиловками». Процесс довольно быстрого превращения различных быстряков в медляки или, наоборот, медляков в быстряки с ветряка­ми неоднократно описывался на страницах различных журналов и книг, посвященных рок-музыке, и он свидетельствует об одном: у рокеров Ничего никогда не пропадает, у них в цеху хорошими темпа­ми развивается безотходное производство.

Холстинин в процессе нашего с Терентьевым хороводовождения вокруг сюжетов для песен чему-то все время улыбался. Вообще-то, его улыбка всегда обещает в жизни нечто сногсшибательное. Когда, например, тебя сшибает с ног какая-нибудь гадость на скейтборде, и ты лежишь потом этакой яичницей на асфальте, пытаясь сообразить, жива ты или уже нет. А гадость, проехавшая по твоим костям, уже ве­селится наверху горы.

- Вот что, ребята, где-то читал я... — начал Петрович, гипнотизи­руя нас взглядом зеленых глаз, как это делает опытный удав с нео­пытными кроликами, — любовь...туда-сюда...страдания, герой оста­ется один, но ему удается отделаться от душевной боли, навечно на­весить ее камнем на сердце бывшей подруге...

Такая передача боли эстафетой давно не давала «арийскому» ги­таристу покоя...

 

 

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

(музыка С.Терентьева)

 

Сюжет №1.

 

Читался Терей и Холстом в автобусе по пути на Байк-шоу, в гости к Хирургу, предводителю московских «Ночных волков».

 

ПОСЛЕДНИЙ ТРОФЕЙ

 

Одно лишь желанье

Стать холодней, нем камень,

Быстрее, чем ветер...

А ветер догнать нельзя.

 

Как павшая крепость,

Дом мой в лучах рассвета —

Проиграна битва,

Ее проиграл не я!

 

Эта боль —

Tвой трофей, а не мой,

Эта боль —

На всю жизнь, навсегда,

Твой черед

Ощутить, испытать эту боль,

Принимай последний мой дар!

 

Ритмичная осень

Дождями все беды косит,

Не сбиться бы с ритма

По дороге в новый день!

 

Там, солнцем пронизан,

Брошу любви свой вызов,

В другом измеренье

Ты вновь ответишь мне...

 

Эта боль —

Твои трофей, а не мои...

 

Одно лишь желанье —

Стать холодней, чем камень,

Быстрее, чем ветер,

А ветер догнать нельзя!

 

Пусть будет, что будет,

Здесь нет беспристрастных судей,

Проиграна битва,

Ее проиграл не я...

 

- Что-то тебя на двусмысленности потянуло, — сказал мне по по­воду этого варианта человек по кличке Брат Брюс, прозванный так из-за своего внешнего сходства с вокалистом IRON MAIDEN, — о каком таком последнем даре поет, торжествуя, твой герой в припеве? Он ее СПИД'ом, что ли, наградил? Сифилисом? Дескать, я пошел, а ты страдай, лечись и помни? Идея, конечно, неплохая, но Кипелов не панк, чтоб такие песни петь.,. Да и панка полноценного здесь не получается, матерка и грязи не хватает.

Брат Брюс всю свою сознательную жизнь — а жил он на земле уже 35 лет - был провокатором-любителем. Доступ к Интернету дал но­вый стимул для развития его провокационного таланта: он часами бродил по виртуальным просторам, ругался на открывающуюся его взору всемирную информационную помойку и под разными никами захаживал во множество чатов. Посетив несколько сайтов металлических групп и пообщавшись с тамошними обитателями, Брат Брюс долго чесал в затылке, прежде чем изречь: «Не понимаю, как вы для них пишите... Почти везде одно «э-э», «ы-ы», «по пиву» да «по ба­бам». Можно на любом варварском наречии для них бацать, все рав­но поросячий визг стоять будет, главное — чтобы ваш Кипелыч рот раскрывал и героические позы принимал... А с юмором у ваших по­допечных вообще засада... Чуть что — сразу или на х . . или в морду. Нация вырожденцев». Обижаться на Брюса и доказывать, что не все такие, как он думает, было бесполезно. Двойник Диккинсона вошел в раж: «Зарабатывать деньги на недоумках нечестно, — перешел он на соль первой октавы, — вы ж не попса какая-нибудь, вы ж взрослые люди! Посмотрите на себя со стороны! На себя посмотри!».

Пришлось украдкой взглянуть в зеркало — действительно, ничего хорошего я там не увидела. Все те же джинсы, все тот же свитер, ры­жий хаер, бледная физиономия человека-совы, ведущего в основном ночной образ жизни, Тетка «меж времен и лиц». Кошмарный нена­вистный курносый нос. От папы достался. Краситься толком не умею, модное шмотье пропадает в бутиках без меня. Юмор какой-то сомнительный, дикция ни к черту, у ног - собака не породистая. Ру­ки-крюки — вся техника ломается только при одном моем прибли­жении. Солидности — ноль, и еще раз ноль.

«Ненавижу я тебя, Пушкина, — бросила я своему отражению, но Брюсу сказала: злой ты, дядя, бешеный. Ну не удались мы — что ж, стреляться теперь? Людей обижать не надо, в них порох-то еще не отсырел!» Брюс выразительно покрутил пальцем у виска и скрылся. С тех пор я видела его имя один раз - на форуме сайта Маврика, где он высказывался по поводу религии. Правит всем Высший Абсолют. А земляне у Высшего Абсолюта вроде как дрессированные обезьян­ки… Xion! — и нет дрессированных обезьянок. Нет землян. Нет мо­его курносого носа. И деревни Суконники, откуда наш пушкинский род пошел. Высказывание Брюса из форума быстро убрали.

 

 

Сюжет №2

 

БОЛЬ

 

Играю без правил,

Сегодняшним днем отравлен,

Из пепла пытаюсь

Воскресить наш прошлый день.

 

Вчерашние ласки —

Так ли они опасны?

Вчерашние клятвы —

Последний выстрел в тень.

 

В кипящую реку

Срываюсь опять с разбега,

Но дважды не вступишь

В один и тот же поток.

 

Я понял,

Но поздно —

Ты все приняла серьезно,

Я слое утешенья,

Увы, найти не смог...

 

Одно лишь желанье —

Стать холодней, чем камень,

Быстрее, чем ветер,

А ветер догнать нельзя!

 

Не знаю, что будет,

Кто завтра тебя разбудит,

Но в следующей жизни

Ты вновь найдешь меня.

 

 

Сюжет №3

 

Вечер. Захотелось подпустить немного своего любимого, призрач­но-мистического. Вспомнился отчаявшийся Христос из черного мра­мора, застывший в нише кирпичной стены Донского монастыря. Жел­тые листья, красно-бурый камень, чернота одеяния Спасителя, кото­рый, в какой бы точке ты ни стоял, внимательно следит за тобой. Если возникнет желание познакомиться с ним поближе, войдите на террито­рию монастыря, пройдите немного вперед и сверните направо, мимо надгробий старых масонов... За вами может увязаться занудливый ох­ранник, не давая подойти к Христу, со стороны жилых помещений к вам могут направиться черными антирок-н-ролльными воронами че­ресчур бдительные обитатели келий. «Хватать! Чужих не пускать!» Раньше наша компания приходила сюда запросто, за монастырскими стенами царила удивительная тишина, словно кто-то действительно Всемогущий и Заботливый вырезал кусочек этого мира из общего полотна и давал входящим и вписывающимся в него возможность насла­диться покоем... Мы шли к всепонимающему Христу в нише, мимо тя­желых каменных саркофагов со всевидящим оком на крышках, заодно заходили и в часовенку, где сидел другой, тоже черномраморный, Christ, разведя в изумлении руки... Та скульптура Антокольского назы­валась, кажется, «Христос в пустыне».

 

- А не скажете ли Вы, - очень вежливо обратилась я к местному монаху, уже полчаса бубнившему, что во время службы посторонним находиться на территории монастыря запрещено, — а не скажете ли Вы, куда перевезли скульптуры Антокольского из этой...

- Не знаю я никакого вашего Антокольского, — оборвал меня на полуслове монах, зыркнув глазом, - а находиться посторонним на территории во время... и т.д., и т.п.

«Рост количества монастырей и церквей в наши дни, — примерно так писал умнейший человек прошлого француз Виктор Гюго в ро­мане «Отверженные», — свидетельствует лишь об упадке государст­ва». Да с цитатником Гюго к нашим властям не подъедешь...

Когда неулыбчивый монах не дал мне посмотреть в глаза печаль­ного Иисуса, я еще раз пожалела, что не наделена способностью ни испепелять взглядом, ни проходить сквозь камни...

Судя по тому, что происходит на родных просторах и в головах на­ших государственных управителей в отношении религии, очень скоро на Руси будет введено принудительное или насильственное креще­ние... Как некогда, в конце X века, князь Владимир загонял киевлян в Днепр, а потом послал Добрыню в Новгород приводить к истинной вере язычников-новгородцев «огнем и мечом». «Огня и меча» в наши дни в прямом смысле может и не быть, но черные списки нехристей, не постящихся, как наипервейшие госчиновники, стукачество на не выказывающих должного почтения к ликам и благостным лицам свя­щеннослужителей, решающих политические и государственные про­блемы (а ведь церковь законом отделена от государства!), освящаю­щих депутатские бани и пр., - войдут в обиход и станут неотъемлемой частью напряженной жизни россиян XXI века.

Нет, не найти нам золотой середины — чтоб не шарахаться от од­ной крайности в другую: сначала взрывать храмы, расстреливать священников, а потом с помпой и под истошные вопли неофанатиков строить новые, холодные дома Бога, вместо больниц, приютов и библиотек... Отличный, между прочим, сюжет для очередной фан­тазии. Надо бы подумать.

(...Последняя моя попытка свидеться 19 февраля 2002 года со стоя­щим в нише странным Спасителем закончилась неудачей: всю терри­торию Донского монастыря перегородили металлическими заборчика­ми с угрожающими табличками «Проход запрещен». Охранники, выслу­шав мою просьбу пропустить к Христу, терпеливо объясняли: «Не поло­жено. Говорят, когда снег растает... Когда весна наступит. Сейчас ни­как нельзя. И фотографировать нельзя. Только с разрешения Намест­ника». — «Да мне бы на минуточку», — вяло продолжала я терроризиро­вать стражей монастырского покоя, краем глаза наблюдая за двумя смешливыми монашками... Трое теток с. бесноватыми глазами носились от одной церковной лавки к другой, вырывая друг у друга из рук какую-то бумажную иконку. Кусты монастырских роз, укутанные по случаю зимы мешковиной, напоминали расставленные в некоем тайном поряд­ке чьи-то отрубленные головы... Как поступила бы я, окажись на мес­те Отца-Наместника? Если бы вот так приперлась ко мне какая-ни­будь обуреваемая сомнительными идеями обнародовать любимую скульптуру дамочка? «Конечно, конечно... - сказа-га бы я и не думая ставить всякие перегородки-загородки на монастырских тропах, - проходите, дочь моя! Запечатлевайте образ Спасителя нашего, донеси­те его до страждущих этого дивного света! Да снизойдет на них благо­дать...» (или что-то в этом роде, за правильность выбранной лексики не ручаюсь, но настроение должно быть именно таким). Вот если ска­жет так священник, тогда можно считать, что он отработал свое звание «ловца душ человеческих». В противном случае — считайте, что десяток-другой душ возможных истинно поверивших он отпугнул от Храма и дела своего.)

 

Очередной вариант текста:

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ

 

Неясные тени

Сети плетут на стенах,

И ты постепенно

Превратишься в тень сама.

 

Все вечные страхи

Станут никчемным прахом,

Вчерашние слезы

Смахнет ночная тьма.

 

Засыпай (ara, вот оно!)

На руках у меня засыпай,

Без обид и стыда

Засыпай!

Под шаманство дождя

Засыпай...

Я уиду,

(Но) чуть позже... прощай!

 

Легка и свободна,

Ты делаешь что угодно,

Проходишь сквозь камни

К тому, кто так любим.

 

Бросаешь всем вызов,

Но вызов тоской пронизан,

Крик тени неслышен,

Смех тени неуловим!

 

А новый день снова

Солнце мешает с болью,

И жить снова страшно,

Еще страшней умереть,..

 

Твой сон — твоя крепость,

Ночь красит черным небо,

Ты ждешь, чтобы тени

Смели на стенах сеть...

 

Вполне осборновский вариант по духу, особенно если перевести на английский.

«Жить снова страшно, еще страшней умереть» — в несколько измененном виде эта строчка перекочует в другую терентьевскую песню. Я воспроизвела слова одной милой девушки, испуганной взрывами домов в Москве и несколько дней спавшей в парке на лавочке.

Почему все-таки одна строчка может кочевать из текста в текст? Да потому, что, если идея или образ хороши, но они не проходят му­зыкантскую «цензуру», их жалко, и хочется куда-нибудь пристроить. Так никто не делает? На здоровье, пусть не делает. У меня один из де­дов одно время был крепким хозяином, середняком. У него ничего в хозяйстве не пропадало, видимо это дедушкины гены не дают мне бросать ценные мысли на ветер.

 

 

Сюжет №4

(уже ближе к окончательному варианту)

 

От края до края

Небо в грозе сгорает,

И в нем исчезают

И надежды, и мечты...

 

Ни пепла, ни дыма,

Печалью невыносимой

Душа захлебнется

С наступленьем темноты.

 

Никто не заметит,

Как быстро наступит лето,

Как белое войско

Вновь отправит к нам зима.

 

А жизнь все короне,

И все беспощадней ночи,

И тени с рассветом

Похищают имена.

 

Хозяин Вселенной,

Дай мне разрушить стену!

Ее ты построил

Между миром всем и мной,

 

Стою на дороге,

Один в грозовом потоке,

Изранен грозою,

Рожденный вновь грозой...

 

Вот где собака, т.е. пес, т.е. Горец зарыт! Представляю старика Кипелыча, объятого сотней светящихся белым змеек на фоне грозово­го неба, с развевающимися волосами, с безумным взором. Вот он, став Бессмертным, поднимает вверх руки, туда, куда имеет обыкно­вение на скоростном лифте подниматься Хозяин (он же Мастер) Вселенной. Молнии - удар за ударом, жало небесного огня уходит в землю у самых валеркиных ног, и вот вокалист растет, растет, пропи­танный дивным живительным электричеством, и заполняет собой все поднебесье.

Н-да, красиво, но не прошло!

 

Сюжет №5

(слюнявый)

 

В нем появляется еще один уже хорошо узнаваемый фанатами фрагмент окончательной версии.

 

Люблю больше жизни

Голос такой капризный,

Люблю смех твой громкий

И всезнающий твой взгляд.

 

Когда засыпаешь —

Ангел к тебе слетает,

Смахнет твои слезы,

И домой летит назад.

 

Во сне хитрый демон

Может пройти сквозь стены,

Дыханье у спящих

Он умеет похищать,

 

Бояться не надо,

Моя душа будет рядом,

Твои сновиденья

До рассвета охранять.

 

Твой крест я на плечи

Взял бы, но я не вечен,

Исчезну я первым,

Стану гостем тишины.

 

Но там, во Вселенной,

Встретимся непременно,

В другом измеренье

Разгадаем наши сны.

 

Получился романс стареющего джентльмена, спетый его ним­фетке Лолите. Джентльмен прекрасно понимает, что отправится на тот свет раньше своей возлюбленной, ибо анализы его неудовлетво­рительны, лейкоцитоз повышен, белок в моче, электрокардиограм­ма ужаснула домашнего доктора... Возможна злокачественная опу­холь за мозжечком, неоперабельная.

«Дыханье у спящих...» — у Стивена Кинга есть рассказ, впослед­ствии экранизированный, из серии детских кошмаров. В комнате маленькой девочки, за стеной, живет дрянной упыренок, который после полуночи выбирается из своей норы и крадет у спящей малют­ки дыхание. Родители думают, что этим богопротивным делом зани­мается кот тигровой масти, и пытаются усыпить котяру. Животное чудом убегает из клетки смертников в ветлечебнице и успевает как раз вовремя: обнаглевший упыренок вот-вот отправит на тот свет спящего ангелочка. Естественно, происходит смертельная схватка, в которой принимает участие даже «вертушка» с поставленной на нее пластинкой (Стивен Кинг, как известно, большой любитель рок-н-ролла). Упыренок размазан героическим котом по стенам, все счаст­ливы. Но вот глаза у кота-спасителя мне что-то категорически не по­нравились: глумливые какие-то, с явным подвохом... Недосказан­ность висела в воздухе, отчаянно хотелось второй серии, но ее не по­следовало: видимо, снимавшийся в фильме кот просто перебрал ва­лерьянки.

 

 

Сюжет №6

 

Из всего вышенаписанного постепенно складывался окончатель­ный вариант, ставший, к нашему удивлению, хитом. Процесс изго­товления окончательной версии «Рая» можно проиллюстрировать цитатой из классической оперетты «Нищий студент»: «Берем пол­кружки красного, берем полкружки белого, взбалтываем, пьем... Красное ударяет в голову, белое ударяет в ноги, а когда они встреча­ются, то не знают, куда кому идти... Так мы остаемся трезвыми...».

Мучаясь над припевом и заметая на обшарпанный совок для му­сора кучи разорванных на мелкие клочки бумажек с карандашными каракулями, я сочинила еще один вариант, специально чтобы про­читать его Холсту.

Петровичу очень нравились выражения, подсмотренные в одной 13 песен Яна Андерсона из группы JETHRO TULL, - «святая невинность» и «святая простота» с альбома 1991 года «Всплытие зубатки».

 

Она повернулась и взглянула на меня,

Эта святая невинность,

А в ее чистом взгляде — выражение вечной печали.

На мгновенье она задержала свою маленькую руку на моем колене,

Я притормозил.

Она вышла из машины и зашагала прочь.

Странная штука — мудрость одиночества,

Странная штука — очарование юности.

А теперь ты уходишь. Святая невинность.

 

Сметала я, значит, кусочки бумаги в могильные холмики и напевала себе под нос:

 

От края до края

Небо в грозе сгорает,

В огне исчезают

И надежды, и мечты.

 

Одна на дороге

Идешь в грозовом потоке,

Совсем не боишься

Наступления темноты!

 

Легка и свободна,

Ты делаешь что угодно,

Святая невинность,

И святая простота.

 

В любовную реку

Бросаюсь я сам с разбега,

И сам понимаю,

Что бросаюсь не туда.

 

Наступит ли завтра?

Думать об этом не надо!

С рассветом — наступит...

Этот мир устроен так:

 

От края до края

Небо в грозе сгорает,

Следа не оставит

В нем святая простота...

 

Святая простота, или сама не­винность, довольно легко трансфор­мируется в богохульствующую стер­ву, стреляющую сигареты и деньги на пиво. Таков неумолимый закон чело­веческой природы.

Ну, а Холста я с удовольствием сняла бы в короткометражном филь­ме по песне Яна Андерсона. И ехал бы наш Петрович по дороге в своем «Москвиче» цвета морской волны (иных марок машин он пока не при­знает, отличаясь в своих автомобиль­ных пристрастиях от прочих «арий­цев»), ехал бы на какой-нибудь рок-фестиваль типа «Нашествия», и села бы к нему в авто какая-нибудь милая девушка в белой блузке...

А потом (замедленная съемка) вышла бы из автомобиля и встала на обочине, насквозь пробиваемая лучами заходящего солнца...

 

Качали мы, качали терин шедевр и так и этак, убаюкивали, и сами не заметили, как в припеве оказался «потерянный рай». Вроде ткнули с Кипеловым пальцем в пустое небо, а угодили в сердце солнца...

Тема потерянного рая через некоторое время вдруг оказалась очень популярной и у попсовиков. Может, конечно, я страдаю мани­ей величия, но зазвучала она после рождения «арийской» песни. Ме­ня не оставляет ощущение, что они постоянно подсматривают в за­мочную скважину дверцы в стене, разделяющей поп- и рок-мирки. После нашего «Короля дороги» и диппепловской «Звезды Хайвея» у певца Валерия Меладзе появилась «Королева автострады»: о кру­той девахе, красящей губы черной помадой и призраком гоняющей­ся по шоссе.

Вот о рае, потерянном в районе снегов Килиманджаро, запел Фил Киркоров (какая-то то ли темная, то ли белая богиня охмуряет в этой песне героя), и какой-то успешно клонированный менедж­ментом мальчуково-девчачий коллектив сбацал нечто весьма танце­вально-эротическое на эту же тему.

Действительно ли потерянный рай находится там, где неба кон­чается край, как постановили мы? Если посмотреть на решение это­го трудного географического вопроса глазами древних китайцев, то получится, что он размещается где-то в Центральной Азии и пред­ставляет собой сад, населенный драконами мудрости... Там, в этом саду, есть и озеро драконов, из которого берут свое начало четыре главные реки мира — Оке, Инд, Ганг и Нил (я попробовала себе во­образить этот речной узел, и не смогла, китаянка из меня никакая получилась).

На самом деле Потерянный Рай-символ духа, нечто недостижи­мое, сродни островам Блаженных, призрачному Эльдорадо...

 

Текст песни у самых разных людей вызывал самые противоречи­вые чувства. Каждый раз, встречаясь со мной у подъезда, журналист Антон Климов, сын известного кинорежиссера Элема Климова, на­чинает возмущаться: «Ну нельзя же так, Маргарита! Ну что это за халтура! «Засыпай!». Сначала «байк, а не лимузин» в «Беспечном ан­геле», а теперь «засыпай»!». Да, «Беспечный ангел» был беспощадно обруган одними и принят на ура другими. Точно такая же история повторялась и с «Раем». Оправдываться, доказывать свою правоту или обижаться — зачем? На обиженных воду возят. Самое главное — относиться ко всему, в том числе и к самому себе или к себе самой, с юмором, тогда здоровее будешь, дольше проживешь.

- А ты представь, - прервала я поток климовских междометий и вскриков, — вот такой клип: сидят «арийцы» в подвале старого по­луразрушенного дома, трясут по привычке головами, терзают гита­ры, Кипелов в очередной раз выдает «Засыпаем!». И огромный, гремяший всеми частями тяжелого своего тела, бульдозер наезжает на отжившее свой век строение... «Арийцы» поднимают головы, видят в подвальных окнах огромный бульдозерный ковш и слышат зыч­ный крик прораба: «Засыпай на фиг!!!».

- Ну, тогда другое дело... - милостиво вздохнул Климов-млад­ший и отправился домой — включать систему, ставить «Ночь короче дня» и петь-кричать вместе с Валерием гордые слова о вершине и трех царских птицах.

 

Окончательный вариант текста:

 

От края до края

Небо в огне сгорает,

И в нем исчезают

Все надежды и мечты...

 

Но ты засыпаешь,

И ангел к тебе слетает,

Смахнет твои слезы –

И во сне смеешься ты...

 

Во сне хитрый демон

Может пройти сквозь стены,

Дыханье у спящих

Он умеет похищать.

 

Бояться не надо —

Душа моя будет рядом

Твои сновиденья

До рассвета охранять.

 

Засыпай,

На руках у меня засыпай,

Засыпай

Под пенье дождя,

Далеко,

Там, где неба кончается край,

Ты найдешь потерянный рай.

 

Подставлю ладони —

Их болью своей наполни,

Наполни печалью,

Страхом гулкой пустоты.

 

И ты не узнаешь,

Как. небо в огне сгорает,

Как жизнь разбивает

И надежды, и мечты.

 

 

КТО ТЫ?

(музыка С.Терентьева)

 

Тема бродила-ходила где-то рядом, но стоило протянуть к ней руку, как она ускользала, словно ящерица — Хозяйка Медной горы... От музыки веяло холодом, измученный ожиданием Терентьев клялся и божился, что «ни сном ни духом не ведает, о чем все это — может, о девушках?».

Из двух песен, предложенных Сергеем для альбома баллад, вторая мне была симпатичнее по музыке, чем та, которая стала впоследствии «Потерянным раем». Зеленоватые искры, пробегающие по мрачным стенам, многократное эхо... Вспоминаю, как однажды зимой, в пустой квартире, когда время перевалило за полночь, вдруг ощутила я чье-то присутствие. Собаки тогда еще у меня не было, и некому было рычать, вздымать дыбом шерсть на загривке и высматривать в конце коридора гостя или гостью из потустороннего мира. Я зажгла во всех комнатах свет, включила на всю мощь магнитофон, но, пока не зазвонил телефон, — кто-то ошибся номером, — страх не исчез.

 

Ровно полночь.

Слышу тихий голос —

Шепчет имя,

Плачет и зовет меня,

 

И белым туманом

На стеклах чей-то вздох оставлен,

И гаснет вдруг пламя,

Хотя нет ветра.

Вижу тень я —

Некто в черном у окна.

 

Московский дом 58-го года постройки превращается в готический замок. На массивном столе, рядом с бронзовой чернильницей с фигурой мудрой совы на крышке -- череп, напоминающий о том, что все мы смертны... Или вместилище жизни и мысли. Недоделанная чаша из двух полусфер, одна из которых символизирует силу духа, другая - все земное. Налитое в череп темно-красное вино не выпито - оно пролито на темную поверхность стола и расползлось причудливыми пятнами. Одно пятно напоминает очертания сгорбленной человеческой фигуры.

 

Кто ты? Наказанье или милость?

Кто ты? Отрекаться не спеши...

Кто ты? За душой моей явилась?

Только

Нет

Души.

Проклят,

Брошен,

Словно камень с неба,

Страшно падать,

Только жить еще страшней...

Все помнить,

И жаждать

Любви, но быть распятым ею,

И мчаться

К безумью,

Услышав голос...

Ровно полночь —

Снова тень идет ко мне.

 

Существовал еще один вариант припева:

 

Кто ты? Знак, что послан мне Всевышним?

Кто ты? Знак, что послан черной тьмой?

Кто ты? И в аду есть передышка,

Сжалься надо мной!

 

Концовка сюжета предполагалась другая: обитатель готического замка случайно задевает стоящую на столе вновь зажженную свечу...

 

Отправлю

В огонь я

И дом свой,

И полуночный голос,

Быть лучше

Бездомным,

Чем слыть безумным!

 

И тогда:

 

Пляшет пламя —

Плача к небу рвется тень.

 

Плачущая тень могла прихватить с собой и хозяина замка. Ком­пьютерная технология позволяет.

 

Последние кадры придуманного мной печального фильма пред­ставляли бы собой трансформацию картины художника Эль Греко «Толедо в грозу» - в полотно под названием «Толедо, объятое пламе­нем». Все-таки во мне погиб великий поджигатель.

Наблюдавший за творческим процессом издалека Петрович уже по ходу записи заменил «только жить еще страшней» на «только ждать еще страшней», убрав конкретность. Ждать чего? Окончания падения? Смерти? Холодного прикосновения тени? Завралась я что-то, сами тени прикоснуться к материальному объекту не могут.

Дубинину не очень понравилось, как Валерка спел бриджи... Ко­роче, песню «закопали». А зря. Такого настроения обреченности, страха, такой драматичности, пожалуй, нет ни водной из «арийских» песен. Пару дней работы — и она засияла бы миллионами осколков оконного стекла, лопнувшего от напора толедского пламени.

 

Что бы почитать:

Джон Мильтон «Потерянный рай», «Возвра­щенный рай»

В. Набоков «Лолита»

Что-нибудь из Стивена Кинга, например «Оно» (2 тома) или «Сердца в Атлантиде»

 

Что бы посмотреть:

«Горец», «Горец-2», «Горец-3» и т.д. (смотреть можно задом наперед)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРОЕКТ «АвАРИЯ»

(Дубинин - Холстинин - Манякин)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Сергей Маврин и Валерий Кипелов «выдали» альбом «Смутное время», оттиражированный пиратами всех уровней как очередной лонгплей АРИИ, а дуэт Дуб - Холсте примкнувшим к нему Маней порадовали себя, любимых, и некоторую часть не очень упертых фэнов проектом «АвАрия». За время, прошедшее с момента выпуска этого забавного альбома, я только утвердилась в том, что вошедшие в творческий раж музыканты несколько переборщили с переложе­нием материала в облегченную форму. Две-три переработанные ве­ши действительно пришлись бы по вкусу тусовке, но «Раб Страха» или «Что Вы Сделали с Вашей Мечтой» получились не совсем уме­стной пародией на самих себя.

Две относительно новые песни Виталика дополняли старый матери­ал. Слушая их, я вспоминала Дуба «доарийского» периода, когда мы с Гуслей (Алексеем Максимовым, клавишником группы ВОЛШЕБНЫЕ СУМЕРКИ) написали для начинавшего сольную певческую карьеру Виталия неплохие вещички вроде «Наполеона», «Лени» и совсем легко­мысленную, но чертовски красивую «Бал одуванчиков». Если бы тогда из очередного московского тумана слепился бы какой-нибудь толко­вый продюсер с саквояжем, набитым зелененькими, наверное, у АРИИ сейчас был бы другой басист и хит-мейкер.

А вот, кстати, и нашелся текст о «Наполеоне». Припев, конечно, не самый удачный, но уже слышны в нем кое-какие тяжелые нотки. Гитару на студии прописывал для этой вещи все тот же Холст. Петро­вич тогда произвел на меня впечатление человека., который все вре­мя стремится слиться с землей. Чем ближе к центру планеты, тем лучше. Иногда он пытался сложиться этакой книгой — странный трюк, со смыканием двух плеч впереди. Представьте себе, как вы с силой захлопываете какой-нибудь роман, и поймете, к чему стре­мился гитарист. И он все время молчал. Молчал и опускал глаза до­лу.. Загадочный (последнее слово желательно читать с улыбкой).

 

 

НАПОЛЕОН

(музыка А.Максимова, пел В.Дубинин)

 

Ты усмехнулся и сказал,

Что веру в счастье потерял,

Но ты не прав,

И все не так,

Игру придумал ты сам!

 

«Ты одинок, но ты король» -

Чужая мысль, чужая роль...

И боль твоя —

Теперь не боль,

А просто стон чужой.

 

Ты теперь актер –

Вот твои конь и шпага,

Все, что было, — вздор!

И назад — ни шагу,

Но смотри:

Затерт до дыр,

И мал в плечах мундир.

 

Встанешь во весь рост —

Зал замрет за рампой,

Над тобой нет звезд,

В небе сцены - лампы,

И суфлер забыть не даст

Набор великих фраз:

 

«Всякий Рубикон

Будет перейден.

Будет побежден,

Кто рабом рожден,

 

И пускай потоп

Смоет все потом!».

Из великих фраз

Сочинен приказ:

«Всякий Рубикон

Будет перейден,

И пускай потоп

Грянет после нас!».

 

С добром ты в спешке спутал зло

Все говорят: «Не повезло!».

Но мутных вод

С тех бурных пор

Так много утекло.

 

Тебя встречал льстецов поклон,

Ты был для них Наполеон,

Ты был кумир,

И шаткий мир

Из славы сотворил.

 

Но оступился и упал,

Никто тебя спасать не стая —

Ведь каждый знал, что из песка

Не вечны города.

 

С тобой играл тот в поддавки,

Кто не подал потом руки,

Ведь есть закон:

Наполеон

Теряет власть и трон!

 

Но другой актер

Примеряет шпагу,

В прошлом видит вздор,

И назад — ни шагу.

Эй, смотри!

Затерт до дыр

Парадный твой мундир...

Встанет во весь рост —

Зал замрет за рампой.

И не будет звезд —

В небе только лампы,

И суфлер забыть не даст

Набор великих фраз...

 

 

УЖАС И СТРАХ

 

Песня для дежурного психоаналитика, вроде неподражаемого американского актера Микки Рурка, в красных ботинках, зеленом пиджаке и синих брюках. Он лечит души людей, но не может разо­браться в себе самом, закрутив романы почти со всеми своими бога­тыми пациентками.

 

Я уйду под утро,

Но уйду не на совсем,

След от слез припудри,

Отдохни в объятьях белых стен.

Я качал тебя еще в колыбели,

Ты ангел, ты ангел во плоти,

Годы вдаль летели, но

Спутника вернее не найти...

 

Я с тобой наяву и во снах,

Я в твоих отражаюсь глазах,

Я сильнее любви

И хитрее судьбы,

Поцелуй мой, как лед, на губах,

Я твой ужас и страх!

 

Я твоей душой владею,

Тело мне подчинено,

Мне не надоело пить

За тебя тягучее вино.

Ты боишься даже собственной тени,

Боже мой, боже мой, это экстаз!

Жаль, что смерть изменит все,

Разлучив коварно нас!

 

Я с тобой наяву и во снах,

Я в твоих отражаюсь глазах,

Я сильнее любви

Я хитрее судьбы,

Поцелуй мои, как лед, на губах,

Я твой ужас и страх!

 

Виталика долго смущало присутствие в песне слова «экстаз», и мне пришлось приложить массу усилий, чтобы убедить его, что оно придаст тексту необходимую пикантность. «Особенно если произне­сти всю эту фразу с акцентом бедного еврея-портного из сериала «Адъютант его превосходительства», — юродствовала я по телефону, исчерпав все серьезные аргументы типа необходимости расширения лексического запаса музыканта, — помнишь, у него еще жена Соня была? Боже ж мой, боже ж мой! Так это ж экстаз!»...

 

Человека всю жизнь преследуют страхи: огромные, просто боль­шие, маленькие, совсем крохотные. Причем, это преследование происходит с первых секунд жизни: вдруг мама сиську не даст, а за­сунет тебе в беззубый рот бутылочку с молочной смесью, и вырас­тешь ты абсолютным рахитиком, с выпуклым лбом и кривыми нога­ми, вдруг лопнет надувной крокодил, а бабушка решит, что началась третья мировая война, вдруг из-под кровати вылезет дядя, у которо­го вместо рук стальные ножницы - щелк-щелк! — и отрежет дядя ножницами какую-нибудь важную часть тела или проткнет глазик. Короче, комплексуя по любому, самому ничтожному, поводу, чело­век живет отнюдь не в окружении счастья, надежд и света, а разно­калиберных ужасов и нехороших предчувствий. Отсюда и такое нервное развитие мировой истории. Любовь, как аппетит, приходит и уходит, верность созревает и отмирает, привычки и пристрастия могут меняться, постоянен лишь страх. И только смерть способна покончить с этим кошмаром. Умершим бояться нечего.

Боюсь ли я смерти? Да, боюсь...

 

 

ТАКАЯ ВОТ ПЕЧАЛЬ

 

Такая вот печаль,

Никого и ничего не жаль —

Не жаль бродяг в пыли

И отчаянной моей любви...

Я устал от слез,

От затертых ясных звезд,

Так устал кричать

И лезть в драку сгоряча!

 

Мне снится много лет,

Как плыву на древнем корабле,

А моря нет давно —

Только камни и сухое дно,

Все друзья ушли

В направлении земли,

Ночь меняет день,

И мне душно в пустоте.

Это серьезно и несерьезно,

Каждому свое —

Мерзнуть под солнцем,

Греться под дождем.

Время — к закату,

И настроенье ход меняет свой,

И я рад, что я живой!

 

Такая вот печаль —

Я с души своей сорвал печать,

Тревога на душе

Мне рисует белую мишень.

Эй, судьба моя,

Чем порадуешь меня?

Дай мне новый шанс —

И пошли мне ураган!

 

Накарканный в песне ураган был послан позже, и не персональ­но Дубинину, а всем москвичам. В 2001 году самого Виталика на­крыл «Штиль» — буря наоборот, наизнанку.

 

 

Нереализованный сюжет на музыку «Такая вот…»

 

Чего греха таить? Задумка для песни была совсем другая, по срав­нению с которой окончательный вариант «Печали» казался слиш­ком простым. За исключением сна: когда огромный корвет плывет по давно не существующему морю, а все друзья героя уходят по рас­сыпающимся в прах костям мертвых рыб, по окаменевшим медузам и острым сухим кораллам в сторону Большой Земли. Возможно, на появление этих строк повлияло впечатление от картины художника Константина Симакова «Деревянное море», написанной в его из­любленной коричневой гамме. Картина выставлялась в середине 80-х в скандально известном зале на Большой Грузинской, куда по­пасть в те времена можно было, лишь отстояв длиннющую очередь: изыски московских сюрреалистов были в моде. Меня обычно прово­дил на выставку «Двадцатки» художник Александр Гидулянов, лю­бивший рисовать своего родного дедушку в облике египетского фа­раона. Властителей Египта было нарисовано несколько штук — ма­леньких и больших. И, вместо положенной по фараоньему рангу бо­родки косичкой, на подбородке деда Сашка вырисовывал шокируюший внимательных любителей живописи внушительный мужской член (cock). В самом начале «арийской» деятельности Гидулянов, по моей рекомендации, встречался с Векштейном и музыкантами — мне очень хотелось, чтобы Александр оформил их первый альбом. Но, увы, альянса не получилось, художника тянуло совсем в другую сто­рону- к шедеврам искусства тоталитарного государства, а специфи­ка «металлического» кладбища оказалась чуждой. Наверное, у моего приятеля неплохо получились бы кавера к альбомам РАММШТАЙНА.

В основе первого сюжета «Печали...» лежала одна из версий гибе­ли «Титаника» (без участия актера-красавчика Леонардо ди Каприо). «Я плыл на корабле/ Было мне тогда семнадцать лет» (а может, толь­ко шестнадцать) - должен был начать выводить Дубинин своим неповторимым голосом. Сияющий огнями «Титаник» двигался на­встречу своей верной гибели — айсбергу. О чем, собственно, и сооб­щалось народу в другой песне на эту тему, спетой некогда группой НАУТИЛУС ПОМПИЛИУС. На самом деле причины катастрофы представлялись гораздо увлекательнее и мистичнее.

Глубоко-глубоко, стало быть в темном трюме корабля, покоился «нехороший» груз — египетский саркофаг с мумией фараона. Уже са­мо присутствие такого древнего молчаливого путешественника на борту судна подразумевало неминуемость катаклизма. Цари и цари­цы Египта не любят, когда тревожат их сон, а уж тем более они недо­вольны, если их отвозят за тридевять земель. Достаточно вспомнить различные истории о неизлечимых неизвестных самой продвинутой медицине болезнях, которые поражали ученых-исследователей пи­рамид или просто грабителей, позарившихся на несметные сокрови­ща, сопровождающие фараонов в царство мертвых. Первый раз я столкнулась с вероятностью существования проклятия правителей Египта, когда написала песню «Клеопатра» о великой царице из ди­настии Птолемеев.

КЛЕОПАТРА

 

Народ не любит царей и цариц,

В нем зависть сильней, чем голод,

Жрецы делят власть и любовь юных жриц,

В их душах тоскливо и голо…

 

Мой Цезарь убит... Он был слишком хорош

Для жизни, где все продается.

Мои символ — змея, яд вернее, нем нож,

Если мастер за дело возьмется,

Мои символ змея — яд надежней, чем ложь,

Он сильным всегда достается.

 

Но мой час еще не настал,

Я жива, я пока Клеопатра,

Но мой час еще не настал,

Я жива, я пока Клеопатра!

 

Не надо считать, кто был мною любим,

Мир праху телам достойным,

Но рухнет от мести богов подлый Рим,

Возрадуйся, бедный Антоний!

 

Чуть позже, любимый, но сгинут в огне

Продажный сенат и воры,

Пока же пусть топит гордыню в вине

Народ, на злословие скорый.

Мой символ — змея, яд кинжала верней

Достанет и в храмах, и в норах...

 

КОДА:

 

Я уйду победней, но воскресну первой,

Появлюсь у моря в одеянье белом,

Брошу в волны лотос, отзовется милый,

Я уйду последней, но воскресну первой...

Ветер даст мне имя - Клео, Клео, Клео,

Не царица Клео, не богиня Клео,

Золотой дождь неба — Клео, Клео, Клео,

Я уйду последней, но воскресну первой!

 

Песня на музыку Елены Ваниной получилась эффектной, и за право исполнить ее боролось (именно так, я не преувеличиваю!) не­сколько поп-певиц. Пугачевой правда среди претенденток на трон Египта видно не было. На первом песенном аукционе, который про­ходил в Московском Доме туриста, «Клеопатру» приобрели предста­вители какой-то далекой филармонии, но потом явилась азиатская женщина по имени Азиза (не падайте с тех стульев, на которых вы, возможно, сидите) и уладила проблему, став хозяйкой этой душещи­пательной истории с вполне оперной кодой. Девушка сшила себе сногсшибательные наряды а-ля Повелительница Верхнего и Нижне­го Египта, на сцене были установлены треножники с курящимися благовониями, а кордебалет старательно изображал группу захвата ; из числа преданных хозяйке рабынь. После исполнения восточной диковинки на фестивале «Ступень к Парнасу» все, как говорится, пошло-поехало наперекосяк, Сначала Азиза попала в автомобиль­ную катастрофу, затем завязалась нашумевшая интрига с убийством певца Игоря Талькова и связью Азизы с вероятным убийцей — ка­жется, Малаховым. И она переключилась на «Милый мой, твоя улыбка...», поняв, что с древними лучше не связываться. Да и у меня самой с тех пор черная полоса в жизни несколько расширилась и ук­расилась изображением клубка шипящих змей.

Итак, версия о причастности фараона к гибели несчастного паро­хода выглядела гораздо привлекательнее, чем пошлые домыслы о выгоде страховых компаний или все тот же внезапно материализо­вавшийся из тумана айсберг.

... А теперь представьте себе нашего мистера Оак'а («oak» — «дуб», англ.), который, впервые в жизни оторвавшись от строгих родите­лей, наслаждается плаванием на роскошном пароходе, млеет от за­игрывания источающих ненюханные доселе ароматы дам, заводит «транспортный» роман с девушкой из приличной семьи. Я назвала очаровашку Мэри Лу — ну не Маней же ее называть! И эта самая, как оказалось вполне продвинутая, Мэри Лу в перерыве между поцелуя­ми на капитанском мостике тревожно шепчет нашампанившемуся до пузырей из ушей Оаку:

- Вы видели, какое выражение лица у нашего капитана? Из него и бранные слова сыпятся, как порох из прохудившейся пороховой бочки! Оказывается там внизу, в трюме...

 

Сказала Мэри мне,

Что в душе ее покоя нет:

Там в трюме груз лежит —

Из великих мрачных пирамид.

 

Там есть саркофаг,

Сторожит его змея,

Тем, кто тронет прах, —

Ни покоя, ни добра!

 

Милейшая Мэри Лу слыла прилежной студенткой в колледже, не дула пиво напропалую со всеми прохвостами, не вешалась на шею седеющему преподавателю истории, а внимательно слушала его рас­сказы о боге Осирисе и боге Сете, не обжималась со скороспелыми джентльменами по темным углам викторианского общежития. Ба­гаж мэриных знаний был несоизмеримо больше, чем у Танюшки Пупкиной, проскучавшей 8 лет в московской общеобразовательной школе, от несокрушимой тоски родившей кучерявенького бэйбика и отправившей его в контейнер для мусора.

- Если там действительно фараон, ничего хорошего ждать не приходится, милый Оук, — печально молвила Мэри Лу, вытирая одинокую слезу концом шелкового шарфа своего кавалера.

- Я... ик... (шампанское миролюбиво посылало пузырьки со дна оуксовского организма)... спущусь, дорогая Мэри... ик... и щас все^: устрою.

Оук вспомнил любимую фразу своего папочки. Тот очень любил говорить: «Я шас все устрою!» — и в тот момент, когда эти слова вы­летали у него изо рта, в мире что-нибудь обязательно взрывалось или рушилось в тартарары, проваливались целые улицы и просыпались самые ленивые вулканы.

- Щас все устрою, я пшел... ик, — и Оук спустился в темень трю­ма, дрожа от страха и шепча побелевшими губами что-то похожее нэ «Ой ты... ик... мамочка».

В трюме пахло сырыми змеиными шкурками и не морским, скорее каменным, холодом. Двигаясь на ощупь, Оук наткнулся не саркофаг и сразу же услышал шипение. Каменная змея на крышке гробницы, призванная охранять священный сон повелителя егип­тян, ожила и уставилась на непрошенного гостя немигающим взо­ром. Ее тело наливалось серебром. Последовал сильный толчок, ко­рабль накренился на правый борт, но саркофаг каким-то чудом со­хранял горизонтальное положение.

Змея соскользнула с крышки, и при повторном ударе крышка гробницы с грохотом упала на пол. Мумия фараона, лежащая вну­три, медленно раскалялась. Оук мало что помнил из случившегося. Кажется, лопнули полотняные бинты на теле мумии, и оно медлен­но двинулось в сторону поседевшего от ужаса парня... Кажется, на­верху истошно закричала Мэри Лу, и ее крик слился с воплями дру­гих пассажиров... Кажется, та самая фараонова змея, превративша­яся в Мирового Змея, обвила потерявшего сознание Оука и выта­щила его на ледяную поверхность, поддерживая на плаву до тех пор, пока в пределах досягаемости не появилась спасательная шлюпка... Кажется, пропитанные благовониями погребальные бинты превращались в вертких змей и душили, утаскивали на дно несчастных, оказавшихся в воде, или ударами хвостов опрокидыва­ли переполненные лодки... Светящееся красноватым светом выпо­трошенное жрецами тело фараона покачивалось на серых океан­ских волнах. При очередном подъеме на гребень волны из его глаз вырвались два зеленых луча, которые скрестились с такими же лу­чами, появившимися в небе на месте Полярной Звезды, и соединение этих испепеляющих нитей покончило с еще видневшейся час­тью корабля.

Чудом оставшийся в живых Оук никогда не вспоминал о Мэри Лу. И никогда ни о чем не говорил. Он превратился в сморщенного седовласого, но безопасного для общества, безумца, который служил сторожем в частном террариуме одного араба, выдававшего себя за потомка Птолемеев.

 

Такая длинная история, или, как любили говорить длинноволо­сые друзья моей юности, «телега», в три куплета влезть не могла. Песня у меня заканчивалась на гибели «Титаника» и безумии шест­надцатилетнего героя.

Но хватит сказок. Фараоны не любят, когда о них сплетничают.

От повелителей Египта переходим к укротителям мотоциклов.

 

 

Что бы почитать:

Б. Прус «Фараон»

 

Что бы посмотреть:

Польский фильм «Фараон» по роману Б.Пруса

Голливудскую «Клеопатру» смотреть не реко­мендую - красивая дорогая пошлая картина. Лучше постараться и найти записанный телеви­дением спектакль «Антоний и Клеопатра», где Антония играет М. Ульянов.

 

 

Лирическое отступление

А вот что писалось за полтора года до появления намоем подсве­ченном фонарем Отшельника горизонте кузнецов из группы АРИЯ:

 

 

ПРОШЛИ ВРЕМЕНА

 

Прошли времена сумасшедшей мечты,

Родник откровений засыпан осколками,

Как быстро зимой умирают цветы,

Как быстро союзы венчают размолвками.

Другие бросают теперь нам в укор,

Что мы задержались на ярмарке лета...

«Пора позабыть ставший песнями вздор,

Вопрос, на который не будет ответа...»

Пора позабыть? Мы уходим, смеясь,

За памятью следом по сотням ступеней,

Туда, где Надежда Надеждой звалась,

Где не было зависти и восхвалений.

 

Звенит колокольчик, и бусинок дождь

С разорванной нити приму на ладонь я,

А те, кому видеть Тот День не пришлось,

Хрусталь нашей сказки

На землю

Уронят...