Зайдите в суд, прислушайтесь к допросу свидетелей. Какая ремесленная работа! Спрашивающий придирается к каждому слову, накидывается на каждую обмолвку, поминутно вставляет собственные замечания, иногда делает произвольный, иногда явно неверный вывод, вызывающий протест со стороны самого свидетеля или председателя. В тоне спрашивающего звенит недоверие, насмешка, иногда прямое оскорбление. Надо иметь исключительное самообладание, чтобы выдержать это истязание. В большинстве случаев спрашивающему удается добиться какой-нибудь победы над добросовестным свидетелем, завоевать вершок земли. Но это вершок болота, а не твердая почва. Допрос свидетелей составляет самую важную часть процесса и самую трудную из обязанностей сторон. Начинающие адвокаты не подозревают, как много надо уменья, чтобы, с одной стороны, не повредить своей задаче, с другой, достигнуть всего, что при данных обстоятельствах возможно. Немногим доступно высшее мастерство в этом уменьи, ибо оно требует редких качеств ума и воли. Искусство это с давних пор процветало в Англии, и один из талантливых адвокатов прошлого столетия, Р. Гаррис, посвятил ему большую часть своей известной книги «Школа адвокатуры», переведенной и на русский язык. Каждому судебному деятелю следует со вниманием изучить эти незаменимые страницы; к ним я и отсылаю читателя, но не могу обойти здесь некоторых элементарных правил, без которых нельзя исполнить долг защитника сколько-нибудь удовлетворительно; в особенности считаю необходимым указать на обычные жестокие ошибки начинающих.
Прежде всего, когда вам представлен допрос, не заявляйте, что имеете ряд вопросов или «только один вопрос». Первый ответ свидетеля иногда покажет вам, что дальнейший допрос может только повредить подсудимому, и вам придется отказаться от возвещенного ряда; и наоборот, один ответ может столь же неожиданно вызвать необходимость многих вопросов. В обоих случаях вы окажетесь недальновидным.
С первых шагов следует приучить себя избегать ненужных вопросов. Не все это замечают, но опытные судьи знают, что более половины вопросов, задаваемых сторонами свидетелям в любом процессе, суть лишние вопросы. Это объясняется тем, что молодые товарищи прокурора и защитники не готовятся к допросу заблаговременно, а спрашивают по вдохновению минуты, да и это делают с большою небрежностью, не думая о том, нужен или не нужен вопрос, и не опасен ли он. В большинстве случаев праздные вопросы являются только потерей времени, но они часто приводят и к худшему. Приведу несколько примеров.
Пустословие безвредное. Околоточный надзиратель показывает: «Дворник сказал мне, что Никифоров был не крепко пьян, но здорово выпивши». Защитник спрашивает: «А дворник не пояснял вам более точно, что он разумеет под этими словами?» Свидетель показывает, что подсудимый залез в карман к женщине, стоявшей с ним рядом. Защитник спрашивает: «Почему вы думаете, что он лез ей в карман?» – «Потому что я видел». – «То есть как это вы видели?» – «Как видел? Собственными глазами видел».
Пустословие опасное. Крестьяне Платонов и Нестеров обвиняются в поджоге усадьбы односельчанина их Юдина; все по стройки усадьбы сгорели; в огне погибло несколько животных. Допрашивается местный сельский староста. Товарищ прокурора спрашивает:
– Скажите, с тех пор, как подсудимые были арестованы, у вас пожары прекратились?
– Да, пока пожаров не было.
Защитник спросил:
– Скажите, а до этого бывали пожары, кроме пожара у Юдина?
– Бывали; несколько раз бывали.
Старшина присяжных спросил:
– А это были случайные пожары или поджоги?
– Поджоги; так случайно не может гореть.
Далее свидетель показывает, что крестьяне составили приговор об удалении подсудимых из общества, но под ним подписались лишь десять или двенадцать человек, а остальные подписываться не стали. Защитник подхватил эти слова:
– Так что, этот приговор не имеет законной силы?
– Да, другие его не подписывали.
– А почему же они не подписывали его?
– А потому что подпишешь, так на завтрашний день у тебя ничего не будет; – свидетель берется за борт своей куртки. – Только это и останется.
Я назвал эти вопросы опасным пустословием. С точки зрения долга защиты их можно назвать не пустословием, а преступлением: вместо того чтобы поддерживать подсудимого, защитник топит его. Примите к сведению, читатель, что такие допросы повторяются в суде ежедневно.
Подсудимый обвиняется в краже из колониальной лавки; допрашивается приказчик. Защитник спрашивает:
– Что было найдено у подсудимого?
– Табак, колбаса, чай, окорок.
– Вы торгуете разными сортами чая?
– Да, разными.
– А кроме вашей, в Ямбурге есть другие лавки, где торгуют чаем, табаком, колбасой и ветчиной?
– Да, торгуют.
– Почему вы думаете, что это ваш товар?
– Потому что это такой самый, как у нас.
– Так что же? Почему вы утверждаете, что это ваша колбаса и окорок, а не чужие?
– А потому, что я очень хорошо узнал этот окорок; как он у нас накануне был обрезан, так он и был найден.
Перед уездными присяжными судится шайка конокрадов в одиннадцать человек. О настроении присяжных говорить нечего. Допрашивается бывший местный полицейский урядник; показание, естественно, губительное для подсудимых. Прокурор предлагает обычные вопросы.
– Гг. защитники?
Первый, второй, третий, четвертый отказываются от вопросов. Пятый спрашивает:
– Вы, кажется, сказали, что с тех пор, как участники шайки были арестованы, конокрадство в этой местности прекратилось?
– Да, это верно.
– Отчего же их раньше не арестовали?
– Да потому что не знали их. Когда узнали, тогда и переловили, а теперь и воровать некому.
Двое парней обвинялись в краже. Околоточный надзиратель окончил свое показание; прокурор не задает ему вопросов. Защитнику надо молчать; но он не знает этого и предлагает именно тот вопрос, который сознательно мог бы задать только враг подсудимых, вопрос, хуже которого нельзя придумать:
– Вы знаете подсудимых? Чем они занимаются?
– Как же не знать. Занимаются безработицей, пьянствуют, замечались в неблагонадежных поступках.
Кажется, это больше, чем нужно. Оказывается, мало. Защитник спрашивает:
– А вам приходилось когда-нибудь производить о них дознание?
– Как же не приходилось? Теперь в Кронштадте введено военное положение, так он нам в Ораниенбаум все свои помои выкидывает.
Подсудимый обвиняется в подстрекательстве к отравлению своего шурина. Отец отравленного дает безукоризненно беспристрастное показание. Один из защитников (присяжный поверенный) спрашивает:
– Не знаете ли вы, почему генерал Бутурлин не доверял своему зятю?
– Нет, не знаю. Он только сказал мне, что советовал своему покойному сыну не ходить с ним на охоту.
– Так что, это было бездоказательное заявление генерала Бутурлина?
– Я этого не знаю. У генерала могли быть основания, которых он мне не передавал.
– Во всяком случае, вам он этих оснований не сообщал?
– Нет, не сообщал.
Не ясно ли, что из всех этих вопросов и ответов присяжные запомнят только одно, действительно многозначительное обстоятельство: генерал Бутурлин считал, что ружье в руках его зятя могло быть опасным для его сына. Защитник продолжает:
– Вы раньше были уверены, что подсудимый не имел никако го отношения к отравлению вашего сына?
– Да, был уверен.
– А впоследствии вы составили себе другое мнение по этому поводу?
– Да.
– Скажите, пожалуйста, какие соображения заставили вас переменить ваше мнение?
Вот замечательный случай. Вместо того чтобы воспользоваться правом допроса для того, чтобы создать какие-нибудь выгоды для защиты, защитник требует, чтобы человек, у которого предательски убили сына, который сумел говорить об этом с благородной сдержанностью, с бесстрастием и тем приобрел уже безусловное доверие присяжных, от этого человека защитник требует обвинительной речи против подсудимого; не предлагает, а требует, ибо свидетель обязан ответить на его вопрос. Нужно ли прибавлять, что с первых же слов свидетеля ошибка делается очевидной, и защитник спешит задать свидетелю новый вопрос, чтобы отвлечь его внимание от предыдущего? Но ошибка уже принесла свои горькие плоды.
Нетрудно заметить, что в приведенных выше случаях свидетелям предлагались вопросы, без которых можно было обойтись. Несомненно также, что, если бы, прежде чем спрашивать, защитники взвешивали вероятные ответы, каждый из них сказал бы себе, что таких именно вопросов и надо избегать. Любой из них может склонить колеблющихся присяжных – конечно, в сторону обвинения. Остановитесь на этом, читатель. Вникните в опасность ошибки. Один неловкий вопрос может из защитника подсудимого сделать вас его врагом. Подумайте о своей нравственной ответственности и скажите себе, что в устах настоящого защитника не должно быть неудачных вопросов.
Вдумайтесь в слова Антония у Цицерона (De oratore, II, LXXIV). Saepe aliquis testis aut non laedit aut minus laedit, nisi laceseatur; orat reus; urguent advocati ut invehamur, ut male dicamus, denique ut interrogemus. Non moveor, non satisfacio, neque tamen ullam adsequor laudem. Homines enim imperiti facilius quod stulte dixeris, quam quod sapienter tacueris, laudare possunt. – Бывает, что показание свидетеля или совсем безвредно для меня, или по крайней мере не слишком опасно. Его и надо оставить в покое. Подсудимый и его друзья пристают ко мне, умоляют, требуют, чтобы я набросился на этого свидетеля, старался опорочить его в глазах судей, сбил его перекрестным допросом. Я молчу, как рыба. Меня бранят; я не удивляюсь: браниться умеет всякий, а чтобы оценить рассчетливое молчание, надо знать и понимать дело защиты.
«Странное впечатление осталось у меня от наших заседаний, – сказал мне один из присяжных заседателей на сессии в уездном городе. – Иногда кажется, что защитник стоит на месте прокурора, а обвинитель – на месте защитника».
Если эти слова свидетельствуют о беспристрастии товарища прокурора, то что говорят они об умении защитников?
Запомните, читатель.