< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

13.5. Восток сегодня: основные модели и перспективы развития

Современный Восток, несмотря на все то, о чем только что шла речь, ныне более, чем когда-либо, противоречив и неоднозначен. Оставив на время в стороне мир ислама и самые бедные африканские страны, склонные внимать его призывам и порой даже принимать ислам, взглянем на все вместе. Пожалуй, пора осознать, что развитие неевропейского мира за несколько последних десятилетий многое изменило в нем. Конечно, Восток и тем более весь неевропейский мир никогда не был единым или хотя бы однообразным. Он всегда разделялся и по уровню развития, и по типу цивилизационной и тем более религиозной культуры, и по многим другим параметрам. Но при этом было и нечто общее, что в прошлом соединяло между собой неевропейский мир и отличало его от Европы, от Запада. Это общее, о чем много было сказано и что лежит в основе авторской концепции, - бесспорное господство структуры власти-собственности с ее принципом самовластной редистрибуции, которая реализуется в рамках всесильной и всеохватывающей командно-административнораспределительной системы. Это приниженная роль несвободных частной собственности и рынка, явное бесправие подданных, отсутствие не только прав и свобод, справедливости и правосудия, но и вообще представления о существовании подобного рода институтов. Альтернатива им - сервильный комплекс в различных его вариантах.

Однако упомянутая общность в прошлом, а кое-где еще и сегодня, не меняет того факта, что в ходе долгого процесса трансформации обществ восточного типа в общества смешанного типа, ставшего естественным результатом вестернизации, особенно интенсивно изменявшей образ жизни неевропейского мира в последние два века, Восток стал другим. Пусть не весь, но все же в очень большой своей части. Проявилось это в том, что в мире появилась группа стран Востока (регион, причастный к конфуцианской цивилизации с хуацяо), которая структурно перестала быть Востоком и либо уже стала, либо вплотную приблизилась к тому, чтобы стать обществом западного типа, хотя и с сохранением религиозно-культурных традиций и цивилизационной идентичности. Другая часть восточных стран, включившись в структурную перестройку, проявила желание и реальную возможность значительно приблизиться к обществу западного типа. Третьи пытаются сделать то же самое, хотя далеко не все и тем более не сразу у них получается. Остальные же - но это как раз и есть весомое большинство населения неевропейского мира - достаточно твердо держатся за сохранение старой структуры власти-собственности со свойственными ей принципами существования, включая нормы общества восточного типа, не говоря уже о первобытных либо очень близких к ним средневеково-бедуинских фундаменталистско-исламских религиозно-цивилизационных стандартах существования. Обратим на все это специальное внимание.

Японская модель

Совершенно очевидно, что к группе стран, объединяемых в рамках первой модели, преимущественно относятся уже в деталях рассмотренные государства Дальнего Востока, да и то пока не все. Сюда же обычно вполне справедливо причисляют многие страны Юго-Восточной Азии с большим количеством хуацяо, в том числе некоторые исламские, такие как Индонезия и Малайзия. Видимо, к странам данного типа можно отнести и некоторые латиноамериканские, что стоит учесть для полноты картины, имея в виду трансформацию развивающегося мира в целом. Ломая в некотором смысле стройную концепцию членения на модели, можно было бы прибавить к странам, практически сблизившимся с западным миром, такие, как Турция, Египет, Алжир и Тунис.

Как легко понять, речь в этом дополнительном списке идет о тех странах ислама, которые добились наиболее заметных успехов в развитии по капиталистическому пути и в сближении с обществом западного типа. Впрочем, можно было бы сблизить эти страны и со второй моделью. Но от нее они отличаются большей степенью гомогенности и меньшей возможностью для взрыва фундаментализма. Впрочем, все не так однозначно. В Турции, например, где генералы в недавнем прошлом достаточно регулярно брали в свои руки власть, сложилась уже некая примечательная закономерность. Суть ее в том, что, взяв власть, преданные заповедям Кемаля военные гасят страсти и создают условия для перехода руководства страной к такому демократическим способом избранному правительству, опирающемуся на европейского типа идейно-институциональную норму, которое могло бы противодействовать фундаментализму.

Но в 2010 г., как упоминалось, новый текст конституции покончил с влиянием военных на политику страны, что способствовало усилению влияния традиций ислама. И этот факт ставит под сомнение ситуацию в стране.

Все названные страны, как и некоторые другие, сходные с ними, сближаются с западным буржуазным стандартом по многим основным параметрам. Для них характерно полное, практически абсолютное господство свободного рынка с конкуренцией выходящих на него частных собственников. Здесь важно оговориться, что имеется в виду и патронирующая роль государства, и контролирующая роль системы налогов, пошлин, банковских процентов и учетных ставок, включая и ту, которую играют мощные капиталистические объединения, в том числе ТНК. Для нормального функционирования рынка подобного типа нужно его полное господство в рамках той или иной страны, которая к такому рынку причастна. И когда речь заходит о дополнении к списку стран первой модели некоторых исламских государств, имеется в виду, что они в силу тех либо других причин оказались примерно на таком уровне развития. Впрочем, это не исключает и причастность их к общему подъему значимости ислама, и к специфическим особенностям фундаменталистского ислама, проявившим себя в последние десятилетия.

Говоря о странах первой модели и учитывая некоторые специфические отклонения части их от высокого стандарта, присущего Японии или Южной Корее, следует обратить внимание не только и даже не столько на факт полного господство рынка и осторожную роль государства, которое здесь напоминает чуткий барометр, моментально реагирующий на экономические затруднения и принимающий почти автоматически меры, необходимые для нормализации этого рынка. Более существенно другое. Государство в Японии давно, по меньшей мере с послевоенного времени, стало органом обеспечения эффективного функционирования хозяйства страны, сохранив за собой все остальные функции, необходимые для нормального развития общества. Важно отметить, что оно перестало быть традиционно-восточным государством и стало едва ли не более буржуазным государством, чем страны Западной Европы или США.

Но самое главное заключается в том, что кардинальным образом изменился идейно-институциональный фундамент, на котором стоит теперь вся новая, антично-буржуазная по происхождению, либерально-демократическая рыночно-частнособственническая структура общества западного типа. Новый фундамент, принципиально отличный от прежнего восточного и тем более первобытно-восточного, который был ядром структуры власти-собственности с безусловным приоритетом власти и централизованной или феодально-децентрализованной редистрибуцией, как раз и должен считаться основой или, выражаясь марксистскими терминами, базисом. Это касается не только государства как субъекта власти, но и многих остальных элементов буржуазной институциональной культуры, включая институты демократии, индивидуальных свобод, правовые, да и многие другие связанные с этим стандарты.

Характерно, что при всем том Япония не перестала быть Японией. Мало того, оставив по многим показателям позади себя передовые государства Европы, она не потеряла своего лица, осталась страной Востока, причем в этом ее сила и даже, быть может, ее преимущество перед Европой. Достаточно напомнить о дисциплине труда и отсутствии забастовок при гармоничном сотрудничестве труда и капитала (корни такого сотрудничества в социопсихологическом плане и институционально восходят к нормам конфуцианства). В общем, Япония - убедительный пример гармоничного и во многих отношениях весьма удачного, едва ли не оптимального синтеза. По пути Японии ныне идут и другие страны. Для всех них - это и есть критерий отнесения их к первой группе - свойственно господство рыночных связей и вовлечение подавляющего большинства населения в сферу такого рода связей. Характерно и приведение системы государственного воздействия к японскому стандарту или в состояние, близкое к нему.

Наиболее заметен такого рода процесс на примере Южной Кореи, которая тоже превратилась в демократическую страну. Государство восточно-автократического типа здесь, как и на Тайване, немало сделало в качестве силового административного института, целенаправленно способствовавшего трансформации традиционной структуры и переориентации населения в сторону существования в условиях рыночной экономики. Коль скоро успехи на этом пути были достигнуты (а в плане жизненного стандарта это выразилось в виде многократного улучшения уровня жизни), автократическое государство стало отходить на задний план, уступая место более подходящим для эффективного функционирования рыночной экономики демократическим институтам. Разумеется, при этом Корея осталась Кореей, так же как и населенные китайцами автономно существующие территории (Тайвань, Сингапур и ставший вновь частью Китая Гонконг) не утеряли своего китайского лица, что отражается в сохранении многих традиций, норм и принципов жизни.

Важно обратить внимание на то, что те традиции, которые могли помешать трансформации структуры, были ослаблены либо видоизменены; те же, что не мешали ей, сохранились, пусть подчас тоже в несколько измененной форме. В целом именно влияние традиции делает сегодня Японию Японией, а Корею Кореей, но при всем том это уже иная традиция. Не та, что задавала тон веками, а та, что гармонично слилась с наиболее важными элементами западной капиталистической структуры. Это-то и привело к синтезу, т.е. к созданию качественно нового стандарта. Именно феномен синтеза и является определяющей характеристикой стран первой модели. Не беря на себя смелость строго определять, какие именно страны и сколько их уже относится к первой модели (часть стран, в том числе и исламского Востока, о чем упоминалось, находится на подходе к ней), можно тем не менее считать, что такого рода группа уже реальность. В некотором смысле первая модель - образец, ориентир для многих. Увы, пока недосягаемый для большинства.

Индийская модель

Вторая модель заметно отличается от первой внутренней неоднородностью, порой даже почти кричащим контрастом. Речь идет о достаточно большой группе стран, успешно развивающихся по капиталистическому пути, но при этом далеко еще не перестроивших свою традиционную внутреннюю структуру. Практически это значит, что заметная часть страны и ее населения (речь преимущественно о городах, хотя и не только о них) уже является обществом смешанного типа, более или менее успешно движущегося в сторону общества западного типа. Она существует в рамках новой, буржуазной экономики, опирающейся на идейно-институциональный фундамент в виде прав и свобод, реально функционирующей многопартийной системы с демократическими процедурами, на судопроизводство европейского типа и т.п. В то же время большая часть населения, подчас подавляющее его большинство, по-прежнему остается в плену привычного для их предков образа жизни, лишь едва затронутого нововведениями и переменами. И хотя обе части активно контактируют друг с другом, они остаются обособленными и живут каждая по своим законам, составляя в то же время единый организм. Это упоминавшийся уже применительно к колониальным структурам недавнего прошлого феномен симбиоза.

Суть столь парадоксального феномена в том, что сохраняется какая-то необходимая для медленно трансформирующегося общества, особенно большого, грань, незримо, но жестко отделяющая одних, преодолевших уже барьер традиции, от других, которым пока не удалось это сделать. Такая грань была везде, в том числе и в странах первой модели. Но там ее удалось, порой при посторонней помощи, сравнительно быстро преодолеть, и после этого она исчезла. Здесь грань солиднее, потолок ее выше, преодолеть ее сложнее, причем причины этого уходят в глубь самой традиции, ее религиозно-цивилизационного фундамента. Для того чтобы грань была ликвидирована, нужны время и благоприятные обстоятельства. Метафорически ситуацию можно сравнить с яйцом, где белок и желток сосуществуют в органической связи, взаимно дополняя друг друга, но не смешиваясь. Только при определенных условиях, если яйцо еще способно превратиться в живое существо, начинается процесс, ведущий к поглощению одной его части другой частью, развивающейся и совершенствующейся качественно за счет первой. А вот когда начнется интенсивная фаза этого процесса и как все тогда пойдет, пока что никому не ведомо. Но очевидно, что ждать придется еще довольно долго.

Наиболее типичный представитель стран второй модели - Индия с ее системой общин и каст, которая продолжает держать в плену большинство населения страны. К этой модели можно отнести и некоторые страны ислама, такие как Пакистан, Бангладеш и некоторые другие, в том числе богатые нефтедолларами. В любой из них активно идет процесс экономического роста, укрепляются многие элементы структуры европейского типа, но в то же время существует определенный барьер, опирающийся как на экономическую отсталость основной массы сельского населения, так и на социопсихологические стереотипы массового сознания и связанные с ними жесткие формы социального бытия, что особенно заметно в странах ислама. Стоит еще раз оговориться, что применительно к сравнительно развитым странам ислама без хуацяо трудно точно сказать, какая из стран ближе к первой модели, а какая ко второй. Кроме разве что Турции, они находятся где-то посредине.

Какова динамика развития стран данной группы? Для всех них характерно заметное поступательное движение в сторону постепенного сближения с западным капиталистическим стандартом. В частности, это хорошо прослеживается на примере постепенного изменения роли государства, что особенно заметно там, где государство традиционно наиболее сильно, прежде всего в странах ислама. Дело в том, что усиление роли и влияния буржуазного сектора экономики и упрочение идейно-институционального ее фундамента в форме европейского типа политической, правовой и иной культуры ведут к уменьшению важности командно-административных и бюрократических методов управления. Элементы европейской структуры, правда, не везде и тем более не одинаковыми темпами, постепенно превращаются в ведущую основу успешного развития. В результате возникает новая ситуация, ослабляющая потенции старой структуры.

Вариантом второй модели следует считать, как упоминалось, примыкающую к странам данной группы, но по ряду важных параметров отличную от нее группу арабских нефтедобывающих монархий. Здесь тоже фиксируется симбиоз, т.е. резкое, даже бросающееся в глаза сосуществование двух секторов хозяйства, двух частей населения в пределах каждого из государств. Но в отличие от стран первой модели здесь мало институциональных элементов европейской структуры, как нет и заметных признаков движения в сторону цивилизационного буржуазного стандарта со стороны основной части местного населения и привычно стоящего во главе его аппарата власти. Симбиоз здесь построен не просто на контрасте, но еще и на сепарации, сознательном отделении коренного населения (или, по меньшей мере, его большинства) от современного сектора хозяйства и соответствующей ему инфраструктуры. То и другое функционирует в основном благодаря усилиям мигрантов, тогда как местное население выступает преимущественно в качестве получателей ренты. Трудно говорить о тенденциях и перспективах, но, похоже, заметного изменения ситуации здесь пока не предвидится. Это в меньшей степени касается тех стран, что склонны к усилению роли и значимости религии, преимущественно ислама.

Как следует расценивать положение стран второй модели в целом? Общее для всех них в том, что они в принципе находятся в состоянии определенного равновесия, устойчивой стабильности. Экономика их если и не процветает, то во всяком случае вполне может обеспечить существование страны и народа. В регулярной помощи страны этой модели не нуждаются, и даже есть определенные перспективы экономического роста. Некоторое беспокойство может вызывать демографическая проблема, особенно ощутимая в Индии, крупнейшей из всех стран данной группы. Пока что успехи зеленой революции в Пенджабе и некоторых других районах, развивающихся по западному капиталистическому образцу, позволяют компенсировать резкий рост населения, хотя миллионы все еще находятся в этой стране буквально на грани голода. Естественно, что при любом неблагоприятном повороте событий положение может резко ухудшиться.

От первой модели страны второй модели отделяет определенная дистанция, несмотря на то, что по доходу на душу населения некоторые нефтедобывающие страны (это относится не только к арабским монархиям и Ливии, но и, например, к Брунею) могут соперничать с Японией. Дело не только и не столько в доходе, сколько во внутренней структуре, в динамичности самой модели. Существенна политическая стабильность большинства стран второй модели. Однако в государствах с преобладающим мусульманским населением возможны взрывы национализма и тем более экстремизма, вызревающего на почве фундаментализма. Тенденции к росту фундаментализма в некоторых странах, будь то огромный и достаточно неблагополучный Пакистан, бедная Бангладеш или очень богатые нефтедолларами страны вроде эмиратов и особенно Ливия, могут при некоторых обстоятельствах проявиться, что уже особенно заметно в Пакистане.

Африканская модель

Для стран, объединенных в рамках третьей модели, - а они численно преобладают, да и по количеству населения, особенно с учетом темпов прироста, необычайно весомы, - типичны не столько развитие и тем более стабильность, сколько отставание и кризис. Именно здесь накал драматизма наиболее заметен и ситуация наименее перспективна. К указанной модели относится подавляющее большинство стран африканских тропиков, бедные государства исламского мира, в частности Афганистан, а также другие бедные страны Азии, такие как Лаос, Камбоджа, Бирма и т.п. Следует заметить, что между второй и третьей моделью расположены некоторые страны, которые можно поместить в обе рубрики. Это в первую очередь крайне перенаселенная Бангладеш, но не только она. Сюда стоит отнести страны, в наибольшей степени отсталые и в принципе не имеющие условий для самостоятельного выхода из отсталости и перенаселенности, что проявляется прежде всего в том, что с каждым годом обостряется проблема элементарного выживания на грани голода.

Хотя в подавляющем большинстве этих стран буржуазная экономика имеет весомые позиции, отсталая, а то и полупервобытная периферия здесь много более значима и практически задает тон. В странах этой модели сосуществуют современный и традиционный секторы хозяйства. Но если в странах второй модели такое сосуществование сопровождается внутренней устойчивостью и явной позитивной динамикой в сторону укрепления экономической базы и даже развития по направлению к обществу западного типа, то в странах третьей модели положение иное. Лишь немногие из них со временем и при благоприятном стечении обстоятельств имеют шансы передвинуться в ряды стран второй модели, т.е. добиться некоей внутренней устойчивости и самообеспечения. Для большинства же, причем не просто весомого, но как раз - что крайне важно принять во внимание, - наиболее быстрыми темпами возрастающего, видится удел незавидный, во всяком случае в обозримой перспективе.

Страны африканской модели в большинстве своем обречены на отставание, причем разрыв между ними и сколько-нибудь развитыми странами долго еще, видимо, будет только возрастать, даже если кое-где, как в Афганистане и в некоторых странах африканских тропиков, будут обнаружены ценные природные ресурсы, которые с интересом возьмутся разрабатывать развитые страны. Причины сложной ситуации очевидны: здесь и низкий исходный уровень развития, и отсутствие либо слабость имеющегося религиозно-цивилизационного фундамента, и скудость природных ресурсов, во всяком случае таких, которые, как нефть, могли бы легко приносить весомый доход. Но все это перекрывается временем и численностью населения.

Следует пояснить, что имеется ввиду. В богатых нефтедолларами странах обычно в песках, будь то Аравия или ливийская Сахара, неприхотливые кочевники малочисленны просто потому, что многим там никогда не было возможности прокормиться. Когда была найдена нефть, налажена ее добыча и вырос всемирный спрос на нее (а на это тоже ушли век-другой), местное население продолжало жить по своему неторопливому первобытному стандарту, не имея реальной возможности численно возрастать. И только когда всего с полвека тому назад потекли потоки нефтедолларов, оно стало жить хорошо, но численно еще оставалось привычно небольшим, работать само не умело, даже на простых нефтяных промыслах. Все делали трудовые мигранты, хорошо на этом зарабатывавшие. В более развитых странах с нефтью типа Ирана или Ирака развитие шло много быстрее, но тоже прошли века, прежде чем эти страны древней культуры вышли на уровень второй модели. Богатая нефтью Нигерия на этот уровень так пока и не вышла, как, впрочем, и качающие нефть некоторые другие африканские страны. Но и эти три страны, и многие другие, в отличие от аравийских и ливийских кочевников, очень быстро численно возрастали.

Возрастали численно и прочие, не имевшие посланной Аллахом нефти. Рост населения в условиях вестернизованного стандарта, спасавшего от детской смертности и помогавшего выжить остальным, по данным статистики для XX в., оказался необычайно быстрым. За столетие население планеты, несмотря на истребительные войны и репрессии, коснувшиеся многих десятков миллионов, выросло вчетверо. Преимущественный рост при этом происходил в самых бедных странах, где население удваивалось за 35-40 лет. Собственно, это и значит, что прирост численности живущих резко опережает время, нужное для того, чтобы люди изменились и научились реже рожать и старательнее заботиться о производстве всего того, что необходимо для выживания. Раньше, когда такое несоответствие случалось, оказавшиеся менее удачливыми или расторопными лишние просто вымирали (борьба за существование, естественный отбор). В наше время гуманного отношения к людям на помощь приходят те, кто в состоянии помочь. И люди не умирают, во всяком случае в таком количестве, как прежде, а все выжившие продолжают воспроизводиться в привычном для них темпе, с учетом традиции, связанной с привычной угрозой вымирания.

Изложенного вполне достаточно, чтобы уяснить ситуацию. Перед нами феномен некомпенсируемого существования, неспособности к самообеспечению или, в лучшем случае, феномен полупервобытного комплекса, способного гарантировать существование только на полупервобытном уровне. Речь, разумеется, не столько об уровне цивилизованности (в ряде стран, будь то Бангладеш или Бирма, уровень цивилизованности достаточно высок), сколько о привычном стандарте существования, уровне потребления. Это относится и по меньшей мере к половине более чем миллиардного населения Индии или Китая, которая живет, едва сводя концы с концами.

Важно учесть и еще одно обстоятельство. Там, где такой уровень привычен и где феномен потребительства не слишком известен, как в Афганистане, экономические проблемы не очень заметны, особенно на фоне непрекращающихся внутренних междоусобиц. Сложнее обстоит дело там, где демонстрационный эффект (т.е. связанное с законами капиталистического рынка энергичное стимулирование потребления) достиг внушительных размеров при невозможности обеспечить население теми товарами, которые в есть обилии на рынке и которые оно желало бы иметь. Драматический разрыв между желаемым и возможным рождает эффект иждивенчества, естественное стремление потреблять, не производя эквивалента. Частично разрыв покрывается за счет кредитов, но задолженность при этом растет угрожающими темпами, что рано или поздно приводит к прекращению кредитов и к драматическому несоответствию между предложением свободного рынка и возможностями населения.

Если принять во внимание, что именно в наиболее отсталых странах наивысшие темпы прироста населения, ситуация предстанет еще более напряженной и менее обнадеживающей. Отсталость и нищета угрожающими темпами не только воспроизводятся, но и увеличиваются абсолютно. То и другое здесь явно уходит из-под контроля и выходит за все разумно приемлемые пределы. И хотя войны, болезни (СПИД) и природные катаклизмы (засухи и сопутствующий им массовый голод) нередко уносят миллионы жизней, абсолютный рост бедности и нищеты, особенно в Африке, продолжается. Это проблема проблем, причем не только для Африки, но и для всего мира.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >