< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

13.4. Фундаментализм как взрыв отчаяния

Теперь обратимся к наиболее важному. Как все эти игры в социализм и свойственные моде середины XX в. попытки связать столь явно тяготевшее к марксизму направление мысли с национальной идеей, а затем и со становившимися все более актуальными и значимыми конфессиональными ценностями, прежде и в первую очередь исламскими, в конечном счете повлияли на резкий поворот значительной части мира вне Запада - мира ислама - в сторону более откровенной конфронтации с Западом? О том, почему это стало возможно и как было связано с крушением устоявшегося на протяжении десятилетий биполярного мира с его мощными то и дело изменявшими свою конфигурацию полями напряжения, уже шла речь. Упоминалось и о том, что место четвертого поля после крушения СССР заняло пятое, исламистско-экстремистское. Снова рассмотрим эту наиболее острую проблему современности.

Мир ислама откровенно на наших глазах становится миром исламского фундаментализма. Формально это не выходит за пределы нормы. Религия - феномен консервативный, так что в стремлении его адептов к корням нет ничего необычного. Но в случае с исламом и исламизмом все обстоит несколько иначе. Проповедники в мечетях постоянно твердят, особенно в дни пятничного полуденного намаза с его проповедями-хутбами, что фундаментализм, т.е. апелляция к высшим средневековым ценностям времен возникновения ислама, - это хорошо, даже очень хорошо. Они дают понять правоверным, что отклонение от сей генеральной линии заслуживает осуждения, особенно на фоне того бесчестия, безверия и явного разврата, которые, как всем известно, позволяет себе безбожный Запад, где - представьте себе только - женщины в учебных заведениях учат мальчиков! Да слыхано ли такое в мире правоверных?! Нередко все это сопровождается откровенной антизападной пропагандой. Ее цель не то чтобы в разжигании ненависти к неверным, но явно в том, чтобы правоверные понимали, насколько они выше неверных, и не зарились бы на те очевидные преимущества и развращающие соблазны, которые Запад, скорее всего, и придумал для соблазна и разврата именно правоверных.

И это действует. Чем дальше, тем в большей степени. Национализм на современном мусульманском Востоке имеет свой социополитический вектор. При всей пестроте составляющих его направлений это движение отражает реалии нынешней мировой деревни, интересы которой более и старательнее всего оно объективно и представляет. И не потому, что мусульмане более других бедны или голодают, - нефтедоллары частично снимают обе проблемы. А потому, что до предела примитивная и действенная доктрина с ее тенденцией к максимальной уравниловке и элементами социальной взаимопомощи легко ложится, о чем уже шла речь, на самые отсталые из существующих в мире общности. Пусть не на все. В Индии, Китае, в Латинской Америке есть свои доктрины, объективно выполняющие аналогичные функции, но много более безобидные с точки зрения их антизападного потенциала, хотя и не везде, и не всегда. Но в любом случае спецификой исламского Востока является его хорошо известная практика экспансивной воинственной активности в сочетании с традиционной нетерпимостью по отношению к чужим и с достаточно жестким принуждением по отношению к своим, которые за малейший отход от догматики и нормативной практики религии сурово наказываются.

Не поддающаяся трансформации в духе современности религия, представленная ее активно-ревностным слоем исламистов, этих истовых ближайших родственников обычного вроде бы ислама с его апелляцией к интересам очень большой и все возрастающей части мировой деревни, ставит своей целью увязать эти интересы в самом широком смысле слова с требованием резко противиться объективной необходимости каких-либо перемен. Если вдуматься в это всерьез, то окажется, что подоснова всех этих радикальных требований - отчаянный крик бедных, обездоленных судьбой, отставших в развитии и не понимающих, как можно спастись от голода и бедствий. Истовые исламисты видят выход в том, чтобы силой заставить мир, прежде всего растленный по их представлениям Запад, вернуться к страстно желаемым и чудовищно ими идеализованным средневековым нормам.

Генеральная установка на противопоставление своего чужому и даже в известной степени духовного материальному тесно переплетается с подчеркиванием высокого морального стандарта своей религиозно-цивилизационной традиции, противопоставленного аморальности капитализма, которая будто бы проявляется в безразличии общества к судьбе индивида и в многочисленных иных пороках современного развитого мира. Смысл ситуации очевиден. Да, мы не можем угнаться за развитыми странами с их динамичной экономикой и высокоразвитыми техникой и технологией, с их бросающимся в глаза процветанием. Но нужен ли нам такой прогресс? Стоит ли за ним гнаться? Может быть, правильнее выбрать иной путь развития, в центре которого стояли бы веками накопленные ценности? Словом, мы желаем остаться самими собой, т.е. теми, кем всегда были, - но так, чтобы те, кто ушел вперед, заботились бы о нас!

Ислам выражает свою точку зрения наиболее ясно, а исламисты подкрепляют ее бомбами и иными актами запугивающего мир террора. Но стоит заметить, что и многие идеологи других регионов современного Востока мыслят примерно так же. Фундаментализм как позиция отнюдь не является монополией мусульман. Доктрины негритюда или построения сторонников маоизма, существующего в пригималайских районах Индии, не говоря уже о более респектабельном в этом смысле Непале, или нового социализма по-латиноамерикански проповедуют, пусть во много более ослабленной форме, аналогичные идеи. Вы - буржуазный Запад, мировой город - виновны в том, что мы существуем на свете, что нас много и становится все больше, что мы не обеспечены всем необходимым!

И это далеко не пустые и не беспочвенные лозунги. Дело в том, что ставка на конфронтацию мировой деревни с мировым городом - это вынужденная реакция традиционных социополитических организмов на их неудачи в процессе развития. И если в мире с помощью гуманизма западного цивилизованного мирового города перестали реально действовать законы дарвиновской эволюции, сформулированные, правда, лишь по отношению ко всему живому, кроме людей (борьба за существование и естественный отбор), то это как раз и означает, что на смену жестким, но неумолимым законам эволюции всего живого, включая, естественно, и людей, пришли другие законы. В частности, имеется в виду знаменитый этический постулат Антуана де Сент-Экзюпери: "Мы в ответе за тех, кого приручили". И объективно человечеству никуда от этого не деться, что многие на Западе давно уже осознали.

Смысл указанного выше феномена - в резком отказе возрастающих в числе слабых и отсталых от всяких попыток угнаться за чужими стандартами и ориентироваться на них. В лучшем случае это замещается призывом к некоему иному развитию, в остальных - апелляцией к изначальным религиозно-цивилизационным ценностям. Тесная связь фундаментализма с неудачами в развитии вполне понятна и закономерна, ибо мощь его в силе традиции. Взрыв фундаментализма в 1970-1990-е гг. - отчаянная попытка противостоять

ломке привычных социопсихологических установок и ценностных ориентаций, всего традиционного образа жизни, реакция на гримасы городского быта, втягивающего в свой неумолимый водоворот все новые миллионы стремительно увеличивающегося, преимущественно крестьянского населения не слишком быстро развивающихся стран. В принципе это закономерная реакция живущего и даже как-то развивающегося социополитического организма.

Создается весьма обоснованное впечатление, что фундаментализм как реакция отставших в развитии народов против далеко ушедшего вперед Запада становится знаменем борьбы мировой деревни против богатого города. Но и это еще далеко не все. Сложность в том, что в мире много мусульман и с каждым годом их становится все больше. Мало того, они активно распространяются там, где еще сравнительно недавно их не было вовсе, в том числе и в странах Запада, где их уже примерно 10% населения и где они тоже воспроизводятся очень быстрыми темпами. Не имея возможности сравняться с местным населением по уровню культуры и степени усвоения всего того, что достигается многими веками, подавляющее большинство этой части населения живет на социальные пособия и в скверных условиях, не имея надежд рассчитывать на лучшее, что, естественно, рождает недовольство, временами переходящее во вспышки ненависти. С другой стороны, увеличение мусульманских общин идет за счет признаваемого Кораном многоженства (наученные опытом мужчины утверждают, что жена только одна, остальные любовницы, живущие совместно с женой, - так велит обычай) и определенного шариатом приниженного положения женщин, главное дело которых рожать новых мусульман. В приличных условиях жизни в странах Запада с их социальными пособиями это становится настоящим бедствием для местных бюджетов и рождает, помимо вопроса об одежде мусульманских женщин в частности и об их неравноправном статусе вообще, протесты, что ведет к усилению напряжения.

Причины для роста напряжения очевидны. В сферу высокой гуманистической культуры буржуазного Запада с его устоявшимися правами и свободами, диктующими выверенную веками и оплаченную кровью жертв инквизиции предельную толерантность, вторгается подчеркнуто средневековая культу//p?url=".urlencode($_SERVER['REQUEST_URI']).$params."&host=$host&charset=$charset"); и Средняя Азия), а то и в еще более далеких от Ближнего Востока местах, вплоть до Америки.

Не везде точки, о которых идет речь, действительно горячи и тем более готовы для того, чтобы радикально-экстремистский исламизм стал там хозяином положения. В ряде случаев можно говорить лишь об этноконфессиональной сплоченности местных мусульман, связанной со скромным и вполне естественном желанием строить мечети и медресе, с желательным совершением хаджа и с отправлением регулярных мусульманских обрядов. Само по себе это не может вызывать нареканий и не должно внушать опасений. Однако практика, к сожалению, свидетельствует о том, что там, где усиливается влияние мусульманской религии и ее активных адептов, начинается (с тех же мечетей и проповедей в них) энергичная политика прозелитизма с прославлением истинности фундаментальных принципов ислама. А, как свидетельствует опыт, от этого лишь шаг к усилению неизбежного процесса афроазиатизации - в основном именно постепенной исламизации - западных стран.

Быть может, экстремизм наиболее энергичных воинов ислама пока что создает преувеличенное представление об угрозе фундаментализма. Но нельзя и недооценивать эту угрозу. Она заявляет о себе вполне очевидно. Ислам как бы взял на себя миссию от имени всего Востока, всего бедного и отсталого развивающегося мира более чем активно противостоять богатому Западу. Разумеется, современный Восток его на это не пытался уполномочить. Более того, в немусульманских странах Востока (а их пока явное большинство) подобная активность нередко вызывает противодействие. В Индии ей решительно противостоит индуизм. Меньше забот в этом смысле у Китая, где мусульман в окраинных районах очень немного. И все-таки, если ставить эту проблему, столь тревожащую Запад и не остающуюся безразличной к ней Россию, в самом общем плане, то окажется, что экстремистский фундаментализм ислама - не просто знамение времени, но и совокупная реакция отсталого Востока на вызов со стороны благополучного Запада.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >