< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

Модели коммуникации в различных гуманитарных областях (по Г. Г. Почепцову)

Коммуникация входит в число неизменных объектов исследования гуманитарной науки. Без теоретического знания достаточно сложно анализировать и прикладные проблемы. Г. Г. Почепцов выделяет следующие модели: A. Грамши, В. Шкловского, Г. Шпета, Н. Евреинова, B. Проппа, М. Бахтина, Ч. Морриса, Ц. Тодорова, П. Бурдье, П. Грайса, П. Ершова, А. Пятигорского, М. Фуко, Й. Хейзинги, К. Леви-Стросса, Ж. Бодрийяра, Ж. Деррида, Ж. Делеза и М. Мосса. При этом, по мнению Г. Г. Почепцова, не так существенно, что некоторые из этих ученых не употребляли слово "коммуникация", более важно то, что они тем или иным способом структурируют то пространство, где протекает коммуникация. Поэтому в этом разделе рассмотрены работы, представляющие разные парадигмы, разные взгляды на одно и то же коммуникативное пространство. А также на стоящие за ним и часто управляющие им представления.

Модель А. Грамши (марксистская). А. Грамши слывет представителем марксистского, материалистического подхода к изучению процесса коммуникации. Главная идея A. Грамши - идея гегемонии, которая выступает не случайным процессом, а полем постоянной борьбы, где на доминирующую идеологию работает и школа, и университет, и другие социальные институты. Соответственно, массмедиа выступают в роли инструмента для распространения этих идей, для поддержания доминирующей гегемонии. Буржуазия в этом случае выступает даже в качестве референтной группы, на которую ориентируются другие в своем выборе (одежды, книг, эталонов красоты и пр.), т.е. виртуальная реальность создавалась под один класс.

Модель В. Шкловского (литературная). В. Шкловский с рядом других исследователей, объединенных в группу ОПОЯЗ (Общество по изучению поэтического языка), закладывает основы того, что сегодня известно как русская формальная школа в литературоведении. В основу своего представления о работе искусства B. Шкловский кладет понятие "отстранения". Им он объясняет функцию искусства, позволяющего из известного объекта делать новый, неизвестный. Отходя от биографических и прочих внетекстовых параметров, В. Шкловский делает акцент на моменте формы.

Своими работами В. Шкловский задал новые критерии объективности в литературоведении, которые получили дальнейшее развитие в первую очередь в западном литературоведении.

Модель Н. Евреинова (театральная). И. И. Евреинов был довольно известен в дореволюционный период как создатель теории театральности. Одновременно он был режиссером-практиком, с чьим именем были прочно связаны и Старинный театр, и "Кривое зеркало".

Роль творческой личности в театре, проблема взаимоотношения режиссера, актера, художника, а в семиотическом плане - это проблема соединения в одну структуру трех разных семиотических языков, волновала Η. Н. Евреинова как режиссера. В специальности режиссера Н. Н. Евреинов увидел профессионала семиотического плана, осуществляющего перевод с одного семиотического языка на другой. Η. Н. Евреинов начинает искать определенные закономерности, позволяющие сочетать эти разнородные семиотические языки. Для успешного осуществления коммуникации, в данном случае театральной, он требует соответствия ее контексту. Он также увидел театр и во всей жизни человека.

Модель Г. Шпета (герменевтическая). Г. Шпет считал, что идеи герменевтики зарождаются, когда "зарождается желание отдать себе сознательный отчет о роли слова как знака сообщения".

Г. Шпет в герменевтике видел два основных направления: одно признает многозначность интерпретации, второе ведет к однозначности. Для избежания множественности интерпретации необходимо разграничение значения и смысла. Значение - тот многозначный набор, который фиксируется словарями, смысл же лежит в плоскости того единственного понимания, которое возникает в данном речевом контексте.

Г. Шпет рассматривал слово с коммуникативной точки зрения. Он считал, что слово есть не только явление природы, но также принцип культуры. Слово есть архетип культуры; культура - культ разумения, слова - воплощение разума.

Г. Шпет включал в качестве реальных участников коммуникативной цепочки такие элементы, как слово, контекст и личность. Можно увидеть в этом определенную противоположность идеям формальной школы, которые предпочитали работать только с одним членом вышеназванной цепочки, видя именно в этом критерий строгой научности. Г. Шпет глубоко и всесторонне разработал философию истолкования, герменевтику, указал па проблему понимания как на центральную гносеологическую проблему гуманитарных наук.

Г. Шпета внес большой вклад в сферу коммуникаций:

1) четко вычленил коммуникативный аспект, лежащий в основе герменевтики;

2) рассматривал слово с семиотической точки зрения;

3) предложил взгляд на человека в аспекте семиотики: действия и поступки являются знаками, за которыми скрывается определенный смысл.

Модель В. Проппа (фольклорная). В. Пропп получил наибольшую известность своей книгой "Морфология сказки" (1928). В структуре волшебной сказки он выделил элементарные составляющие единицы, получившие у него название "функций". При этом функции никак не привязаны к персонажу. В одной сказке эту функцию может выполнять один герой, в другой - иной. При этом аксиоматика этого типа коммуникации реализовалась у него в следующих ограничениях: число функций ограничено и последовательность функций всегда одинакова.

В. Пропп предложил определенный "синтаксис" сказки, и, как он считал, по этой модели может быть проанализирована любая волшебная сказка. В. Пропп предложил 31 функцию. По данной методике может быть расписан любой замкнутый тип текста, в том числе рекламный, который также строится на определенных функциях.

Модель М. Бахтина (культурологическая). М. Бахтин вносит в свою модель коммуникации две основные идеи: диалогичность и карнавализацию.

М. Бахтин писал: "Слово ориентировано на собеседника, ориентировано на то, кто этот собеседник: человек той же социальной группы или нет, выше или ниже стоящий (иерархический ранг собеседника), связанный или не связанный с говорящим какими-либо более тесными социальными узами (отец, браг, муж и т.п.). Абстрактного собеседника, гак сказать, человека в себе, не может быть; с ним действительно у нас не было бы общего языка ни в буквальном, ни в переносном смысле" [8, с. 93].

Вторая базисная идея М. Бахтина - это карнавализация, системный анализ средневековых праздников дураков, ослов, карнавала, во время которых происходит перемешивание "верха" и "низа". При этом король и шут меняются местами: "ругаемое" и "восхваляемое" заполняются иными объектами. Это одна из существенных работ по изучению "праздничной коммуникации". В этом случае стирается разграничение актеров и зрителей.

Модель Ч. Морриса (прагматическая). Ч. Моррис продолжил исследования Ч. Пирса, заложившего основы новой науки - семиотики. Как всякий первопроходчик, он был более занят формулированием общих закономерностей, чем конкретным анализом. Главный труд Ч. Морриса "Основания теории знаков" (1938).

Человек рассматривается им как животное, использующее знаки. Уровень знаковости у других животных не достигает того уровня сложности, какой имеется у человека. Семиозис определяется им как процесс, в рамках которого нечто функционирует в качестве знака.

Ч. Моррис выделяет три измерения семиозиса. Семантическое измерение семиозиса представляет собой отношения знаков к объектам, к которым они применяются. Прагматическое измерение - это отношение знаков к интерпретаторам. Риторику он трактует в качестве самой ранней формы прагматики. Отношение знаков друг к другу принадлежит к синтаксическому измерению семиозиса.

В систематическом представлении прагматика опирается на синтактику и семантику. Прагматические правила определяют условия, в соответствии с которыми знаковые средства воспринимаются как знаки.

Прагматика разрабатывает проблему отношения знаков к их пользователям, а это наиболее интересное для задач рекламы и связей с общественностью измерение семиозиса. Семиотика, по его мнению, не просто наука среди наук, а инструментарий для любой науки. При этом семантика, синтактика и прагматика являются обязательными ее частями.

Модель Ц. Тодорова (нарративная). Ц. Тодоров продолжил традиции русской формальной школы (В. Шкловский, Ю. Тынянов, Б. Эйхенбаум и др.), рассмотрев текст как коммуникацию. Объектом его анализа стал нарратив как способ организации вербального материала. Русские формалисты разграничивали сюжет и фабулы, мотивы динамические и мотивы статистические, пытаясь проанализировать не конкретный текст, а само понятие "литературности". Ц. Тодоров разграничивает нарративную и ритуальную логики. В первом случае действия как бы протекают в настоящем, где и живут герои. В рамках же ритуальной логики есть элемент постоянного возврата.

Говоря о достоверности, он подчеркивает необходимость для литературного произведения соответствовать не правде, а тому, что общественное мнение считает правдой.

Язык нарратива отличается от обыденного языка, как считает Ц. Тодоров: "я" в нем отнюдь не обозначает говорящего в дискурсе, а героя в романе, а также того, кто повествует.

Модель П. Бурдье (социологическая). П. Бурдье более других отдален от собственно вербальной коммуникации. Он скорее описывает контекст, который в результате предопределяет те или иные виды символических действий. Этот контекст получает у него имя габитус.

П. Бурдье изучает, как мнение социальных классов распределяется по разным политически отмеченным газетам и журналам. При этом он отвергает жесткую привязку "читатель - газета". Газета предстает как многоцелевой продукт, предоставляющий местные и международные новости, рассказывающий о спорте и т.п., что может быть независимым от конкретных политических интересов. При этом доминирующий класс обладает частным интересом к общим проблемам, поскольку обладает личностным знанием персоналий этого процесса (министров и т.д.).

П. Бурдье особое внимание уделяет процессам номинации, видя в них проявление властных функций. Он также связывает напрямую власть и слово.

Таким образом, перед нами проходит вариант политической коммуникации, осуществляемой в символической плоскости. При этом коммуникация становится "действующей силой", позволяющей реализоваться представителям власти и политикам.

Модель П. Грайса (прагматическая). Данная проблематика возникла, когда философы, а не лингвисты обратились к анализу более сложных вариантов человеческого общения. К примеру, почему в ответ на вопрос: "Не могли бы вы открыть дверь?", мы не скажем "да" и продолжим дальше сидеть, а почему-то встаем и идем открывать дверь. Что заставляет нас воспринимать данный вопрос не как вопрос, а как косвенно высказанную просьбу?

Ряд своих постулатов П. Грайс назвал "кооперативный принцип": "Делайте ваш вклад в разговор таким, как это требуется на данной стадии в соответствии с принятой целью или направлением беседы, в которой вы принимаете участие". Это общее требование реализуется в рамках категорий количество, качество, отношение и способ.

Категория количество реализуется в рамках таких постулатов:

o делайте ваш вклад столь информативным, насколько это требуется;

o не делайте своего вклада более информативным, чем нужно.

Например, когда вы забиваете гвозди и просите четыре гвоздя, то предполагается, что в ответ вы получите именно четыре гвоздя, а не два или шесть.

Категория качество требует говорить правду:

o не говорите того, что вы считаете ложью;

o не говорите того, для подтверждения чего у вас нет достаточных доказательств.

Категория отношение требует быть релевантным.

Например: при приготовлении пирога на каждом этапе требуется тот или иной ингредиент, он не нужен раньше или позже, хотя в принципе нужен.

Категория способ требует быть ясным и понятным, избегая двусмысленности, длиннот и т.д.

Модель П. Ершова (театральная). П. Ершов наряду с другими авторами также предложил определенную аксиоматику коммуникативного поля, по для чисто прикладных целей - театрального искусства. Основная дихотомия, в рамках которой он строит свой анализ, это противопоставление "сильного" и "слабого".

В целом у П. Ершова вырисовался интересный набор правил коммуникативного поведения, учитывающий такие контексты, как "сильный/слабый", "борьба", "друг/враг" и пр. Каждое изменение контекста у него влечет за собой изменение коммуникативного поведения.

Модель А. Пятигорского (текстовая) [97]. Каждый текст создается в определенной коммуникативной ситуации связи автора с другими лицами. Он прослеживает взаимодействие категорий пространства и времени с текстом.

Текст в исследовании А. Пятигорского характеризуется следующими аспектами:

o как факт объективизации сознания;

o интенция быть посланным и принятым, это текст как сигнал;

o "нечто существующее только в восприятии, чтении и понимании тех, кто уже принял его", отсюда следует, что ни один текст не существует без другого, у текста есть важная способность порождать другие тексты.

Сюжет и ситуация рассматриваются А. Пятигорским как два универсальных способа описания текста. Само же понимание мифа строится им на базе понятия знания. Мифологическое рассматривается в трех аспектах: 1) типологическом, 2) топологическом, 3) модальном.

Модель М. Фуко (философская). М. Фуко предложил рассматривать три периода истории человечества: Ренессанс - XVI в., классический период, когда на арену выходит рационализм, - XVII-XVIII вв., современность - XIX-XX вв. - по соотношению "слов" и "вещей" в рамках каждого из них. Проблематика языка становится определяющей для вычленения той или иной эпистемы. М. Фуко для любой культуры выделяет как центральные те или иные ее коды в качестве схем, которые и задают все процессы восприятия.

Знание XVI в. ищет подобие. Именно в этот период возникают проекты энциклопедий, которые с помощью слов должны воссоздать порядок всего мира. Характеризуя этот период, М. Фуко пользуется словом комментарий.

Знание XVII в. отказывается от идеи подобия. В результате язык уже больше не несет в самом себе законы природы, он может выражать правду, а может и не делать этого. В этот период язык функционирует как критика.

XIX в. привел к новому пониманию: "Слова перестали пересекаться с представлениями и непосредственно распределять по клеткам таблицы познание вещей". М. Фуко также занят поиском связи между механизмами власти и символическими механизмами, начиная с идеологии.

Особое место в научно-исследовательском творчестве М. Фуко заняла история сексуальности в обществе. Отдельная серия работ Мишеля Фуко посвящена становлению систем наказания в человеческой цивилизации. При этом проступает ряд чисто коммуникативных моментов. Так, в средневековом судопроизводстве присутствует поединок между обвиняемым и судьей. Преступник должен был добровольно подтвердить свою вину.

Модель Й. Хейзинги (игровая). Й. Хейзинга рассматривал феномен игры как обязательный и одновременно непонятый феномен человеческого существования. Для игры характерен особый модус существования. Вспомним, как ребенок одновременно верит и не верит, например, в палку-коня.

Й. Хейзинга увидел и проследил игровой элемент в любом институте человечества. В правосудии, войне, философии, поэзии, искусстве - везде существует элемент игровой состязательности. Одновременно значимость именно такого способа оперирования с действительностью к XIX в. снижается и в настоящее время остается лишь в игровых элементах спорта.

Игровой элемент коммуникации связан, с одной стороны, с вниманием к аудитории, с другой - значимым становится сам процесс передачи. Процесс становится коммуникативным. При этом значимость любых других элементов, в том числе и нулевых - молчания, пропуска, ожидания и т.д., резко возрастает. Свойственная игре гиперболизация определенных элементов должна корениться в массовом характере аудитории, по-другому с массовым адресатом работать нельзя. В свою очередь, индивидуальное восприятие некоторых сообщений (в отрыве от их контекста) требует определенных усилий со стороны адресата.

Модель К. Леви-Стросса (антропологическая). К. Леви - Стросс применил структурные принципы для анализа антропологического материала, поскольку чисто эмпирический анализ считал недостаточным. Структура, в его понимании, состоит из трех элементов и это придает ей динамизм.

Основным объектом его изучения стала структура мифа. Миф, как он считает, нельзя уничтожить даже самым плохим переводом. Структура мифа преобразуется им в набор функционально сходных событий. Так, миф об Эдипе он представил в виде таблицы, где в четырех колонках собраны четыре типа событий (табл. 2.1). Здесь находится ответ на вопрос о повторяемости, характерной для мифа и сказки. "Повторение несет специальную функцию, а именно выявляет структуру мифа".

Таблица 2.1

Анализ мифа об Эдипе

Переоценка родственных отношений	Недооценка отношений родства	Чудовища и их уничтожение	Затруднение в пользовании конечностями
Эдип женится на своей матери Иокасте	Эдип убивает своего отца Лайя	Эдип убивает сфинкса	отец Лайя - хромой

Такое структурное представление следует из сближения мифа и музыки, защищаемого К. Леви-Строссом. По его мнению, музыка постепенно взяла на себя те функции, от которых приблизительно в то же время отказалась мифологическая мысль.

Основное значение в мифе передается не последовательностью событий, а набором событий, даже если они появились в разное время.

К. Леви-Стросс видит три уровня коммуникации в любом обществе:

1) среди женщин;

2) имущества и услуг;

3) сообщений.

Он рассматривает эти явления однотипно, считая, что при "переходе от брака к языку происходит переход от коммуникации замедленного темпа к другой, отличающейся очень быстрыми темпами. Подобное различие легко объяснимо: в браке объект и субъект коммуникации обладают почти одной и той же природой (соответственно женщины и мужчины), в то время как в языке тот, кто говорит, и то, что он говорит, суть всегда разные вещи".

Модель Ж. Бодрийяра (вещественная). Ж. Бодрийяр проанализировал дискурс вещей, т.е. это как бы вещественная коммуникация или коммуникация с помощью вещей. Это не совсем "выгодный" объект, поскольку вещественная природа тут смыкается с символической и может мешать исследователю. Ж. Бодрийяр в своих работах добавил в категорию объекта понимание символического объекта. В дискурс среды у него попадают: язык красок, субстанций, объемов, пространства. При этом следует отметить, что обыденная жизнь, поднятая на уровень научности, является достаточно непривычным для нас объектом.

Новым типом человека становится не раб вещей, а человек расстановки. "Реклама пытается убедить нас, что современный человек, по сути, больше уже не нуждается в вещах, а лишь оперирует ими как опытный специалист но коммуникациям" [19, с. 23].

С точки зрения коммуникативных функции цвета черное, белое, серое представляют собой нулевую степень красочности.

Если взглянуть на вещи прошлого с точки зрения вещей настоящего, то перед нами проходит исчезновение жеста, зафиксированного в вещи в пользу большей функциональности. В принципе старинная вещь, дожившая до наших дней, становится знаком прошлого. Современный предмет является функционально богатым, но знаково бедным. Старинный предмет, наоборот, максимально значим, но минимально функционален. "В мире коммуникаций и информации энергия редко выставляет себя напоказ. Миниатюризация вещей и сокращение жестов делают менее наглядной символику" [19, с. 99].

Логику воздействия массмедиа Ж. Бодрийяр называет "логикой Деда Мороза". "Это не логика тезиса и доказательства, но логика легенды и вовлеченности в нее. Мы в нее не верим, и, однако, она нам дорога" [19, с. 137]. Покупка товара также развертывается в этой же плоскости, когда товар функционирует как забота фирмы о публике. "Вещь нацелена на вас, она вас любит. А поскольку она вас любит, вы и сами себя чувствуете существующим - вы "персонализированы". Это и есть главное, сама же покупка играет второстепенную роль. Изобилием товаров устраняется дефицит, широкой рекламой устраняется психическая неустойчивость. Ибо хуже всего, когда приходится самому придумывать мотивации для поступков, любви, покупок" 119, с. 141]. Последнее высказывание особенно интересно для функционирования массового сознания. Поскольку все институты общества направлены на то, чтобы избавить человека от мучительности выбора хорошей/плохой газеты, работы, сорта сыра и т.д. За него мотивацию выбора создают и подсказывают другие. Реклама, как считает Ж. Бодрийяр, подобна сновидениям, и человек постепенно лишается возможности делать свой собственный выбор. Таким образом, реклама выступает в плоскости "легенды".

Модель Ж. Деррида (деконструктивистская). Жак Деррида строит свое понимание процессов коммуникации, отталкиваясь от теории знаков Гуссерля. Знаки в стандартном понимании стоят вместо чего-то присутствующего. Ж. Деррида выстраивает знаковую теорию иначе. Он предлагает неологизм differance, понимаемый как "движение", с помощью которого язык, любой код, любая система референции в целом становятся "исторически" созданными в качестве структуры различий (differences).

Понятие "дифферанса" возникает как цепочка элементов, один из которых присутствует, второй его заменяет, но уже имеет отношение к будущему элементу, т.е. между ними возникает интервал во времени и в пространстве. Различия (differences) возникают благодаря "дифферансу". Знак же является заменителем чего-то существующего.

Ж. Деррида считает, что значение - это не то, что содержится в словах, а то, что некто вкладывает в них, подчеркивая тем самым интенсиональный характер значения. Теория, которую защищает Ж. Деррида, обозначена им как деконструктивизм: "Деконструкция началась с деконструкции логоцентризма, деконструкции фоноцентризма, с попытки избавить опыт мысли от господства лингвистической модели, которая одно время была так влиятельна, - я имею в виду 60-е годы".

Модель Ж. Делеза (постструктуралистская). Ж. Делез выступает против сведения бессознательного только к схеме эдипова комплекса, как это имеет место у Фрейда. В своем совместном с Ф. Гваттари интервью "Капитализм и шизофрения" Ж. Делез рассуждает на тему отбрасывания схемы эдипового комплекса как универсального.

Ж. Делез говорит о шизоанализе в противопоставлении психоанализу: "Возьмем только два пункта, в которых хромает психоанализ: он не достигает уровня машин желания, потому что он цепляется за структуры эдипова типа; он не достигает уровня социальных инвестиций либидо, потому что цепляется за семейные инвестиции. <...> Нас интересует как раз то, что не интересует психоанализ: что это такое, твои собственные машины желания? Что такое тот способ, каким ты представляешь социальное поле в психотической речи?".

"Машины желания" - еще один термин, введенный Ж. Делезом совместно с Ф. Гваттари. Социальные машины действуют на макроуровне, машины желания - на микроуровне.

Модель М. Мосса (антропологическая). Марсель Мосс предложил свою теорию архаического дара, последствия которой он прослеживает в современном обществе. В принципе предложенную модель можно рассматривать как символическую, как раскрытую скорее в сторону других, чем себя.

М. Мосс говорит как об обязанности давать, так и об обязанности принимать, лежащей в основе дара. Дар предполагает обязательное возмещение его - это чисто симметричное действие. Дар без того или иного варианта отдачи нарушает законы, унижает принимающего его. Вариантом дара является также и милостыня.

В связи с этой обязательностью возврата М. Мосс включает в рассмотрение и "время", поскольку необходимо время, чтобы осуществить любую ответную поставку. Это касается, например, нанесения визитов, брачных договоров, союзов, заключения мира, участия в праздниках, оказания взаимных услуг, т.е. любых явлений, обмениваемых одновременно с вещами.

При этом нужно учитывать два момента. Это включение в обмены нематериальных факторов, например почет и ритуальные моменты. А также то, что система дара противоречит рациональной систематике современного мира, это с современной точки зрения какой-то восточный вариант обмена подарками.

При этом все эти перемещения контролируются нормами, которые стоят над людьми, не позволяя нарушать эти перемещения. "Обязанность достойно возмещать носит императивный характер. Если не отдаривают или не разрушают эквивалентные ценности, навсегда теряют лицо" [81, с. 153].

В целом система дара предстает как чисто коммуникативная система, при которой перемещаются материальные ценности (зачастую это не чисто материальные ценности, а ценности совместных ритуалов).

М. Мосс считает, что все это имеет место в рамках публичных сборов, ярмарок и рынков. Это отражает динамика общества в целом. Именно эти места можно назвать такими, где имеет место интенсивная коммуникация.

Отдельную работу "Техники тела" М. Мосс посвятил невербальной коммуникации, считая, что подобные техники легко поддаются систематизации. Он называет тело первым и наиболее естественным инструментом человека.

Интересны примеры, которые приводит М. Мосс. Он начинает с походки француженок, воспринявших американскую манеру ходьбы благодаря кино. "Положение рук, кистей во время ходьбы образуют своего рода социальную идиосинкразию, а не просто продукт сугубо индивидуальных, психических устройств и механизмов. Например, я уверен, что смогу опознать по походке девушку, воспитывавшуюся в монастыре. Как правило, она ходит со сжатыми кулаками" [81, с. 245]. Или еще один пример: "Я сижу перед вами в качестве докладчика; вы понимаете это по моей позе и по голосу, а вы слушаете меня, сидя молча. У нас есть положения дозволенные и недозволенные, естественные и неестественные. Так, мы приписываем различную ценность пристальному взгляду: это символ вежливости в армии и невежливости в гражданской жизни" 181, с. 2491.

В заключение можно отметить, что каждая из предложенных моделей коммуникации и языка может быть положена в основу моделирования реальных ситуаций. Приведем пример.

Д. Рисмен - разграничение на внешне ориентированных и внутренне ориентированных людей ложится в основу моделирования аудитории в рекламе и пропаганде.

Р. Рейган - побеждает, поскольку входит в массовое сознание на уровне ценностей, которые глубже просто конкретных оценок по некоторым проблемам.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >