< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

Между пороком и добродетелью: этическая классификация характеров

Успешное моральное совершенствование ведет человека к обретению добродетелей. Однако его усилия могут оказаться недостаточными или он может изначально не ставить перед собой задач, связанных с достижением совершенства. Это обстоятельство задает, многообразие моральных характеров. Первая подробная их классификация была предложена Аристотелем. В ее отрицательной части находятся: порочность, невоздержность и зверство.

Под зверством Аристотель понимает в первую очередь склонность к нарушениям фундаментальных табу человеческого общества, которые повсеместно считаются непреложными и соблюдение которых обычно не требует от людей специальных усилий (таких, например, как запрет каннибализма). Зверство не является формой неправильного обращения человека со своими природными свойствами, оно представляет собой искажение самой человеческой природы, сопровождающееся отсутствием способности к рациональному контролю над собой. Зверство связано по преимуществу с примитивным характером культуры и ее деградацией либо с болезнью и уродством конкретного человека. Подчас под рубрикой зверство и "звероподобие" Аристотель обсуждает более широкий ряд болезненных состояний и влечений, препятствующих успешной моральной самореализации: от патологического, иррационального страха до стремления к гомосексуальному наслаждению. В целом зверство оценивается им как более "страшное" явление, чем порок, однако, менее "дурное".

Если зверство лежит по ту сторону порока и добродетели, то такое свойство личности как "невоздержность" в каком-то наиболее общем смысле относится к пороку. Невоздержный человек проводит правильные разграничения между хорошими и дурными поступками на основе применения разума (имеет "верное суждение"), однако он наделен желанием совершать дурное и не может контролировать его. Аристотелевское понимание невоздержности задают две ключевые метафоры - метафора государства, где не исполняются хорошие законы, и метафора больного параличом человека, ноги и руки которого промахиваются мимо цели. В целом невоздержность оценивается Аристотелем как менее дурное явление, чем порок, поскольку невоздержный способен правильно судить и раскаиваться. Это делает его более вероятным кандидатом на "исцеление" от своих недостатков. Человек такого типа характеризуется Аристотелем как "полуподлец" (в отличие от порочного, который является полным "подлецом"). Внутри этого типа личности есть существенные различия, заставляющие располагать его представителей ближе к подлинному пороку или дальше от него. Различия определяются разной силой страстей и разной степенью влияния суждения на поступки.

Порочный в собственном смысле этого слова человек в отличие от невоздержного не просто совершает дурное, но и "думает, что так и надо". Он поддается страсти к удовольствиям или гневу "согласно сознательному выбору", а не под влиянием сильного влечения. Можно сказать, что у него сформировались и поддерживаются неизменные душевные устои, направляющие его в сторону дурного. В силу убежденности в правильности своего выбора, в силу того, что его порочность скрыта от него, порочный человек имеет гораздо меньшие шансы на исправление, чем невоздержный.

Позитивная часть классификации Аристотеля представлена личностью воздержной (или воздержной и выдержанной) и личностью добродетельной. И порочный, и добродетельный человек "способны не делать ничего вопреки суждению", однако, "первый имеет дурные влечения, а второй нет, и он способен не испытывать удовольствия, если оно противоречит суждению, а первый в этом случае способен их испытывать, но не поддаваться". Добродетельный человек является для Аристотеля заметно более совершенным в нравственном отношении типом личности, чем всего лишь воздержный. Для сохранения симметрии своей классификации Аристотель упоминает также "героическую и божественную добродетель", которой соответствует специфический индивидуальный тип, однако, данное понятие не имеет сколько-нибудь существенного значения для его моральной психологии.

Аристотелевская классификация моральных характеров и описание ее отдельных компонентов оказали значительное влияние на развитие западной этики вплоть до исследований самого последнего времени. Первое направление такого влияния касается самой классификационной схемы. В современной философской психологии морали преобладает не шести-, а четырехчастное деление характеров по отношению к какой-то из сфер человеческого опыта: порочный - несдержанный - сдержанный - добродетельный. Каждый из этих типов получает более развернутую характеристику и, в связи с этим, теряет свое единство. Так современные теоретики добродетели указывают на существование разных типов порочного характера: один из них ориентирован на целенаправленную работу над собой, сознательное формирование определенных свойств личности (таков, например, человек, который считает, что его профессиональный успех требует умения проявлять нечувствительность к страданиям других людей), другой принимает любые свойства собственной личности как положительную данность (таков человек, который изначально нечувствителен к страданиям других и рассматривает поступки, выражающие эту черту характера, в качестве наилучших для себя поступков). Образ невоздержного человека также обогащается. Выделяется такой его тип, который в принципе неспособен встроить ценностные суждения в собственную мотивационную экономию (не способен к согласованию желаний, касающихся качества своей личности, и желаний, направляющих конкретные действия). Его отличие от порочного является сугубо внутренним, а совершение им дурных поступков имеет хронический характер. Другой тип ближе к классическому аристотелевскому описанию невоздержного, в котором тот предстает как человек, который демонстрирует "приступообразную подлость". Такой характер может быть продуктом либо слабой способности к самоконтролю, либо избыточной силы аффектов по сравнению с усредненным стандартом морально значимых свойств личности.

Идея нравственного нездоровья, или нравственной болезненности, которая встречается у Аристотеля в описании "звероподобных" характеров, также подверглась дальнейшей проработке. Прямым продолжением аристотелевской темы являются современные дискуссии о разграничении порочности в собственном смысле слова и некоторых расстройств личности. Философы и психиатры на настоящий момент активно обсуждают плюсы и минусы отношения общества к некоторым морально предосудительным свойствам характера в терапевтической, а не моралистической плоскости. Наряду с этим в моральной философии встречается и восходящая не к Аристотелю, а к Платону и стоикам, а позднее к З. Фрейду и Дж. Дьюи тенденция рассматривать порок и добродетель в целом в свете расширенных представлений о здоровье и болезни. Однако этот подход уводит в сторону от исследования типов морального характера и скорее противостоит интенциям аристотелевской этики, чем вытекает из них.

Отдельным направлением влияния аристотелевской классификационной схемы на современную этику является глубоко специализированное исследование феномена невоздержности со стороны его сущности, конкретизированных причин и роли в моральной жизни. В этом исследовательском контексте невоздержность обозначается с помощью понятия "слабость воли" или с помощью прямой транслитерации греческого термина "акразия" (akrasia). Современными этиками были предложены две основных теоретических модели слабости воли.

Первая предполагает, что иметь убеждение в правильности действия в том духе, который предполагает мораль добродетели, т.е. быть уверенным в том, что действие во всех отношениях является для меня наилучшим, и одновременно уклоняться от его совершения, попросту невозможно. Значит, акразия может получить объяснение только во временной перспективе, посредством реконструкции последовательных состояний сознания. В этом случае слабовольный человек временно теряет вполне оправданное убеждение в том, что определенное действие является для него наилучшим. Он переживает своего рода моральное ослепление, а затем вновь становится зрячим. Вторая модель акразии предполагает, что убеждение в моральной оправданности поступка, от совершения которого слабовольный человек в конце концов отказывается, сохраняется и в момент принятия решения. Такая возможность существует, поскольку это убеждение является постоянно действующей презумпцией, распространяющейся на целый класс схожих между собой ситуаций. В определенный момент наряду с ним у человека появляется противоположное, но уже не условное, а безусловное убеждение, касающееся именно этой, уникальной ситуации. В соответствии с ним он и поступает.

Конкретизированная психологическая механика акразии также может пониматься по-разному. Некоторые теоретики полагают, что она определяется нерациональным изменением индивидуальной ценности определенных благ с течением времени. Пока возможное получение блага, например удовольствия от неумеренного потребления пищи, внебрачной сексуальной связи, наркотического опьянения, относится к достаточно отдаленному будущему, человек, пораженный слабостью воли, может рассматривать его как нечто менее значимое, чем те блага, потеря которых служит неизбежным следствием получения удовольствия (среди них - отсутствие угрызений совести, самоуважение и уважение окружающих и т.д.). Однако когда момент окончательного решения приближается, когда получение удовольствия попадает в ближайшую временную перспективу, его индивидуальная ценность непропорционально, лавинообразно возрастает, перевешивая значение любых последствий, поскольку те отделены от нынешнего момента более значительным промежутком времени. Когда же поступок совершен, удовольствие получено, точно такое же возрастание индивидуальной значимости затрагивает негативные последствия получения удовольствия. Это ведет к раскаянию и "твердому" решению на будущее избегать действий, которые влекут за собой потерю самоуважения и негативные моральные переживания.

Другая позиция связана с критикой обыденного представления о том, что порочные влечения подавляют сопротивление морального субъекта подобно волне, прорывающей плотину. Как заметил один из исследователей акразии, слабовольный человек во многих аспектах больше похож на коллаборациониста, чем на неудачного борца за свободу, он не столько поддается грубой силе, сколько оказывается соблазненным. Причиной тому - временная неспособность к восприятию этических доводов, возникающая в силу повреждения психологических механизмов, связанных с управлением вниманием. Слабость воли определяется неспособностью переключать свое внимание с фантазий, возникающих на основе аморальных импульсов, на другие продукты своего воображения. Отсюда вытекает вывод о неэффективности стандартных методик преодоления подобных импульсов, требующих от нравственного субъекта сосредотачиваться на аморальном желании как на атакующем противнике или объекте преодоления.

Дополнительным поводом к тщательному исследованию акразии стал тот факт, что в некоторых случаях действие против убеждений, связанных с устойчивыми свойствами характера, является не предосудительным, а морально оправданным. Такова, например, ситуация марктвеновского Гекльберри Финна, который вопреки своим твердым про-рабовладельческим убеждениям "слабовольно" помогал беглому рабу. Это явление получило название "обратной акразии". "Обратная акразия" слабо укладывается в категории аристотелевской классификации моральных характеров, поскольку представляет собой столкновение страсти не с "верным", а с ошибочным, хотя и устойчивым, суждением.

Она возникает у порочного человека, который твердо уверен, что его характер является добродетельным, и дает ему шанс осознать свою порочность. Другими словами, она представляет собой зародыш подлинной добродетели. Аристотель пришел к выводу о неисцелимости порочного человека в связи с тем, что тот не может быть переубежден и не способен к раскаянию, однако "обратная акразия" проливает иной свет на данную проблему.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >