< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

1.3. Конституционные права и свободы личности как объект защиты в уголовном процессе

Конституция гарантирует каждому человеку и гражданину право на жизнь, достоинство, свободу и личную неприкосновенность, неприкосновенность частной жизни и жилища, свободу совести и передвижения, свободу мысли и слова, свободу собраний и объединений, право на труд и результаты своего труда, частную собственность и т.д. В основе всех прав - достоинство личности, охраняемое государством. Ничто не может служить основанием для его умаления (ч. 1 ст. 21 Конституции). В ходе уголовного судопроизводства запрещается осуществление действий и принятие решений, унижающих честь участника уголовного судопроизводства, а также обращение, унижающее его человеческое достоинство либо создающее опасность для его жизни и здоровья. Никто не может быть подвергнут пыткам, насилию, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию (ст. 9 УПК).

Уважение чести и достоинства личности проявляется в признании неотъемлемости прав человека и гражданина, охране прав и обеспечении возможности их свободного осуществления, в том числе при производстве по уголовному делу. Статья 11 УПК возлагает на суд, прокурора, следователя, дознавателя обязанность разъяснять подозреваемому (обвиняемому), потерпевшему, гражданскому истцу, гражданскому ответчику и другим участникам уголовного судопроизводства их права, обязанности и ответственность и обеспечивать возможность осуществления этих прав. В частности, лицам, обладающим свидетельским иммунитетом, должно быть разъяснено право отказаться от дачи показаний, а в случае их согласия дать показания - последствия этих действий (использование показаний в качестве доказательств в ходе дальнейшего производства по уголовному делу). При наличии достаточных данных о том, что участникам уголовного судопроизводства и их близким родственникам угрожают убийством, применением насилия, уничтожением или повреждением их имущества либо иными опасными противоправными деяниями, суд, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель должны принять предусмотренные законом меры по обеспечению безопасности этих лиц. Лицо, незаконно подвергнутое уголовному преследованию, имеет право на реабилитацию. Вред, причиненный лицу в результате нарушения его прав и свобод судом и должностными лицами, осуществляющими уголовное преследование, подлежит возмещению в полном объеме независимо от вины причинителя вреда.

Уважение достоинства личности так или иначе проявляется во всех принципах уголовного судопроизводства:

- в презумпции невиновности, которая является "продолжением" в уголовно-процессуальном праве нравственно-правовой презумпции чести и достоинства личности, требующей безусловной доказанности вины как основании применения уголовного наказания (ст. 14 УПК);

- в состязательности, предоставляющей лицу равные с государственными органами процессуальные возможности (ст. 15);

- в обеспечении подозреваемому (обвиняемому) права на защиту (ст. 16);

- в предоставлении участнику уголовного процесса возможности пользоваться любым языком, которым он владеет, а также бесплатно пользоваться помощью переводчика (ст. 18) ;

- в праве обжаловать любое процессуальное действие и решение суда, прокурора, руководителя следственного органа, следователя, органа дознания и дознавателя (ст. 19).

Однако прежде всего и более всего уважение достоинства личности проявляется в уважении ее свободы и личной неприкосновенности, неприкосновенности частной жизни и жилища.

Идея неприкосновенности личности имеет многовековую историю. Одним из первых исторических правовых документов, в котором эта идея нашла свое воплощение, является Великая хартия вольностей (лат. Magna Charta Libertatum, англ. The Great Charter) 1215 г.: "Ни один свободный человек не будет арестован, или заточен в тюрьму, или лишен владения своим земельным наделом, или поставлен вне закона, или выслан, или каким-либо образом лишен своего положения; сверх того мы не выступим против него, не нашлем на него войско, разве только по законному приговору равных ему и по закону страны" (ст. 39)'. Свою окончательную юридическую и логическую оформленность идея неприкосновенности личности получила в эпоху буржуазных революций XVII-XVIII вв. в законодательном акте, принятом парламентом Англии в 1679 г., - Хабеас корпус акт (англ. Habeas Corpus Act) - "Акт о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточений за морями" (т.е. вне пределов Англии); во французской Декларации прав человека и гражданина (фр. Declaration des Droits de l'Homme et du Citoyen) 1789 г.; в американском Билле о правах (англ. Bill of Rights) 1791 г. С тех пор в большинстве современных конституций имеется норма о неприкосновенности личности (ст. 2 Основного закона Федеративной Республики Германия, ст. 13 Конституции Итальянской Республики, ст. 17 Конституции Королевства Испании и др.). В российской Конституции это ст. 22: "Каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность. Арест, заключение под стражу и содержание под стражей допускаются только по судебному решению. До судебного решения лицо не может быть подвергнуто задержанию на срок более 48 часов".

Почти во всех странах континентальной Европы, а также Великобритании и США неприкосновенность личности традиционно увязывают с процедурой Хабеас корпус (от лат. habeas corpus - буквально "ты должен иметь тело", содержательно - "представь арестованного лично в суд"). Эта процедура заключается в том, что никто не может подвергнуться задержанию или заключению под стражу иначе, как в случаях, предусмотренных законом, и при соблюдении форм, предписанных законом.

Такое понимание неприкосновенности личности характерно и для дореволюционного права России. Следуя традиции, многие современные отечественные правоведы видят неприкосновенность личности в таком построении и осуществлении уголовного судопроизводства, при котором никто не может быть подвергнут задержанию и заключению под стражу без предусмотренных законом оснований, санкции суда или компетентных должностных лиц. В рамках традиционного понимания неприкосновенности личности находится и современная практика отечественного и европейского конституционного правосудия. В 1995 г. Конституционный Суд РФ, впервые обратившись к данной проблеме, указал, что "конституционное право на свободу и личную неприкосновенность означает, что человек не может быть лишен свободы и заключен под стражу по произволу власти". В 1996 г. Суд уточнил свой подход к данной проблеме, пополнив свою правовую позицию следующими положениями: "Провозглашенное в статье 22 (часть 1) Конституции Российской Федерации право на свободу включает, в частности, право не подвергаться ограничениям, которые связаны с применением таких принудительных мер, как задержание, арест, заключение под стражу или лишение свободы во всех иных формах, без предусмотренных законом оснований, санкции суда или компетентных должностных лиц, а также сверх установленных либо контролируемых сроков. Вместе с тем будучи неотчуждаемым и принадлежащим каждому от рождения, право на свободу в силу статьи 22 (часть 2) Конституции Российской Федерации может быть правомерно ограничено при аресте, заключении под стражу и содержании под стражей..."

Такой (традиционный) подход к проблеме определения неприкосновенности личности в науке разделяется не всеми. Некоторые ученые, полагая, что, анализируя неприкосновенность личности только как свободу от произвольного ареста и задержания (физическую свободу), недооценивается значение этого принципа, предлагают рассматривать неприкосновенность личности значительно шире - как "выражение и воплощение личной свободы и личной безопасности человека в широком смысле, т.е. защиту человека не только от незаконных и необоснованных арестов и задержаний, но и от всяких вообще неправомерных посягательств на его свободу, жизнь, здоровье, имущество, честь и достоинство". "Неприкосновенность личности в широком смысле слова имеет целью обеспечить индивидуальную свободу и правовую защиту каждого от произвола других. В тесном смысле слова неприкосновенность личности имеет целью обеспечить индивида от произвольного ареста и задержания..."

Такой широкий подход к определению неприкосновенности личности в контексте рассматриваемого принципа небезупречен. Дело в том, что в правовой литературе понятие индивидуальной (личной) свободы не ограничивают только физической свободой, считая его более емким по своему содержанию, и включают в него неприкосновенность жилища, тайну переписки, свободу совести и другие личные права. Так, В. А. Патюлин, определяя личную свободу как "свободу данной личности в сфере ее индивидуальной жизнедеятельности", считает, что правовой формой ее (личной свободы) опосредования "выступают конституционные личные права и свободы граждан (право неприкосновенности личности, право неприкосновенности жилища, тайна переписки, свобода совести, право обвиняемого на защиту), нормы законодательства, конкретизирующие их, и закрепленные в других законодательных актах права и свободы".

Таким образом, неприкосновенность личности, определяемая через индивидуальную (личную) свободу, косвенно отождествляется со всей категорией личных прав и свобод. На наш взгляд, это не правильно.

Свобода - основополагающее условие претворения многих прав человека в действительность, которым должны пользоваться все. Ее лишение может иметь прямое неблагоприятное воздействие на пользование многими другими правами, такими как право на неприкосновенность частной жизни, жилища, право на свободу передвижения. Отнятие свободы неизменно ставит личность в чрезвычайно уязвимое положение, возможно, обрекая на риск быть подвергнутым пыткам, бесчеловечному и унижающему достоинство обращению. В этом смысле неприкосновенность личности как гарантия от произвольного ограничения свободы, в известной мере, направлена на защиту указанных прав. Однако отождествлять с ними неприкосновенность личности - значит, допускать смешение различных по своей природе и социальному назначению личных прав человека. Во всех отмеченных выше конституциях, в том числе в российской, нормы, гарантирующие неприкосновенность личности, и нормы, обеспечивающие право на достоинство личности, неприкосновенность частной жизни, жилища, свободу совести и другие личные права, закрепляются в разных статьях и представляют собой разные принципы. Подобное отождествление не позволяет вычленить само право неприкосновенности личности, определить его нормативное содержание, адресатов, характер правомочий и обязанностей как содержания соответствующих правоотношений.

Еще одна дискуссионная проблема, связанная с содержанием данного принципа, обусловлена формулой его конституционной формулировки "каждый имеет право на свободу и личную неприкосновенность". Некоторые правоведы полагают, что это выражение должно рассматриваться как одно целое, и в данном случае речь идет о едином праве. Однако большинство ученых полагают, что право на личную неприкосновенность является самостоятельной подотраслью конституционного права и связано с правом на свободу, но не тождественно ему. При этом право на личную неприкосновенность усматривают в обеспечении и охране личной безопасности человека. "Личная безопасность, - говорит, например, Ф. М. Рудинский, - это фактическое состояние индивидуума, при котором он гарантирован от каких-либо противоправных посягательств на его телесную, нравственную и духовную неприкосновенность. Личная безопасность - важное социальное благо, предполагающее отсутствие незаконного насилия или угрозы насилия над личностью и дающее уверенность, спокойствие, возможности участия во всех сферах общественного бытия".

При анализе принципа неприкосновенности личности проблема личной безопасности, как правило, анализируется вне контекста физической свободы и рассматриваемого принципа в целом. Отсюда утверждение о том, что личная неприкосновенность направлена, прежде всего, на защиту жизни, здоровья, свободы, имущества, чести и достоинства человека от насильственных действий со стороны правонарушителей, а конституционная норма о неприкосновенности личности служит правовым основанием для конструирования норм особенной части уголовного законодательства, которые устанавливают составы таких преступлений, как убийство, изнасилование и пр. "Личная неприкосновенность, - пишет В. А. Патюлин, - нарушается во взаимоотношениях между гражданами, если в этих отношениях допускаются противоправные ограничения возможности личности свободно располагать собой, незаконные посягательства на ее жизнь, здоровье, индивидуальную свободу и безопасность, честь и достоинство (убийство, нанесение телесных повреждений, изнасилование, похищение или подмена ребенка, незаконное лишение свободы, клевета, оскорбление, предусмотренные ст. 102-106, 108-114, 117, 125-126, 130-131 УК РСФСР... и некоторые другие преступления, совершаемые с применением физического насилия или с угрозой применения такого насилия)".

По нашему мнению, это не совсем верно. Дело в том, что личная безопасность обеспечивается не только и не столько правом на неприкосновенность личности, сколько правами на жизнь, охрану чести и достоинства личности и др. Именно эти нормы, главным образом, направлены на защиту таких социальных ценностей, как жизнь и здоровье, честь и достоинство личности. И они должны рассматриваться как основание для конструирования норм уголовного законодательства. Что касается права на личную неприкосновенность, то оно, на наш взгляд, должно восприниматься в контексте права на физическую свободу и касаться личной безопасности лиц, в отношении которых управомоченными органами власти предприняты меры, ограничивающие свободу, включая свободу передвижения, удержание официальными властями, принудительный привод или доставление в органы дознания и следствия, содержание в изоляции без каких-либо контактов, а также какие-либо иные действия, существенно ограничивающие свободу.

Таким образом, словосочетание "свобода и личная неприкосновенность" характеризует такое состояние человека, при котором он физически и психически никем и ничем не ограничен в возможности передвижения. Неприкосновенность личности - это свобода от незаконного задержания и заключения под стражу, право не подвергаться ограничениям, которые связаны с применением таких принудительных мер, как задержание, арест, заключение под стражу или лишение свободы во всех иных формах, без предусмотренных законом оснований, санкции суда или компетентных должностных лиц, а также сверх установленных либо контролируемых сроков.

Гарантии неприкосновенности личности установлены в виде оснований применения мер, ограничивающих свободу, условий, при которых эти меры могут быть применены, и предусмотренной законом процедуры их применения (подробнее об этом см. гл. 4).

Гарантированное ст. 23 Конституции право на неприкосновенность частной жизни находит свое проявление в таких принципах уголовного процесса, как тайна переписки, телефонных и иных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений и неприкосновенность жилища.

Принцип обеспечения права на тайну переписки и переговоров, таким образом, произволен, "генетически вторичен" от права на неприкосновенность частной жизни, на что указывает его расположение в ст. 23 Конституции и что следует из его сущности как гарантии права каждого устанавливать, развивать и поддерживать отношения с другими людьми и возможность свободно обмениваться с ними информацией личного характера, не опасаясь, что она станет известна третьим лицам. Переписка и другие формы связи могут нести немалую информацию о человеке, его стремлениях и помыслах, его интимной жизни, а с появлением устройств для прослушивания и звукозаписи телефонных и иных переговоров у правоохранительных органов появилась возможность "изымать" эту информацию вместе с выраженными в словах помыслами, желаниями, надеждами человека - всем тем, что формирует его частную жизнь и то, что при противоправном использовании может нанести серьезный, подчас непоправимый ущерб интересам человека, его здоровью и жизни.

В российском законодательстве этот принцип был закреплен и ранее. Так, ст. 128 Конституции СССР 1936 г. гласила: "Неприкосновенность жилища и тайна переписки граждан... охраняется законом". Согласно ст. 56 Конституции СССР 1977 г. под охраной закона находилась уже не только тайна переписки, но и "личная жизнь, тайна телефонных переговоров и телеграфных сообщений" граждан. Однако, как и многие другие статьи советских конституций, нормативно закреплявшие права человека, эти нормы носили декларативный характер. Реальные гарантии тайны переговоров и переписки появились лишь после принятия УПК в 2001 г.

В действующем законодательстве установлены правила, без соблюдения которых органы государства не вправе ограничивать тайну переговоров и переписки. Ограничение этой тайны, неизбежное при наложении ареста на почтовые и телеграфные отправления и их выемке в учреждениях связи (ст. 185 УПК), осуществлении контроля и записи переговоров, получении информации о соединениях между абонентами и абонентскими устройствами (ст. 186,186.1 УПК), допускается исключительно на основании судебных решений.

Право на тайну переговоров и переписки - это право каждого на установление коммуникации с другими людьми на неформальной основе без вмешательства и цензуры.

Содержание коммуникации в данном случае не имеет значения. Она может включать в себя самые разнообразные по своему характеру сведения, не обязательно составляющие тайну частной жизни, а их огласка не обязательно влечет за собой какие-либо нежелательные последствия. Вместе с тем выяснить, какие именно сведения содержатся в почтовых, телефонных и иных сообщениях, составляют ли они тайну частной жизни нельзя без их предварительного "изъятия", но тогда уже возникает риск нарушения тайны частной и семейной жизни. Поэтому тайну частной жизни составляют любые сведения, которыми обмениваются между собой частные лица при помощи средств связи, даже если они реально и не содержат в себе никаких личных и семейных тайн.

По этой причине любые телефонные переговоры между частными лицами вне зависимости от их содержания подпадают под понятие "частная жизнь". Действие рассматриваемого принципа распространяется как на деловые, так и на частные телефонные переговоры, если даже последние ведутся по телефону, установленному на рабочем месте. Аналогично, сообщения, адресованные частному лицу, но направленные по его служебному адресу, следует рассматривать как частную корреспонденцию, а ее перлюстрацию без судебного решения как нарушение анализируемого принципа. Напротив, сообщения, направленные по служебному адресу получателя и адресованные ему как официальному лицу, не подпадают под действие данного принципа. Здесь отправитель не может обоснованно ожидать соблюдения его права на тайну частной жизни, он осознает открытость и доступность содержания своего сообщения для иных лиц. Открытость и доступность содержания переговоров осознают и лица, которые ведут их на общедоступных частотах радиоканалов, без шифровки и кодирования передаваемой информации. Общедоступные частоты радиоканалов не предназначены для передачи сведений, составляющих тайну частной жизни, поскольку доступны для любого, кто пользуется радиостанцией, настроенной на соответствующую частоту (например, радиочастота, которой пользуются такси). Поэтому участники такого радиообмена не имеют оснований рассчитывать на то, что содержание их разговора не станет доступным для третьих лиц.

Подробного анализа заслуживает вопрос о статусе сведений об участвующих в переговорах абонентах и оказываемых им услугах связи, основаниях и порядке доступа к ним органов расследования, так как в нем до недавнего времени не было полной ясности.

При осуществлении контроля и записи переговоров устанавливается не только содержание телефонных переговоров, но и сопутствующие звонку обстоятельства, которые делают возможным идентификацию сообщающихся абонентов: их инициалы, адреса, абонентские номера, сведения о времени, месте, количестве и продолжительности соединений, о местонахождении сообщающихся абонентов в момент соединения и другие данные. Как показывает практика, эти сведения нередко интересуют следственные органы куда больше, чем содержание телефонных переговоров.

Например, по данным Судебного департамента при Верховном Суде РФ, общее число ходатайств об ограничении тайны сообщений, поступивших на рассмотрение в районные суды РФ, в период с 2004 по первое полугодие 2007 г. включительно составило 130,4 тыс. Ежегодное число поступивших обращений за указанный период (2004 - первые шесть месяцев 2007 г.) выглядит следующим образом: 2004 - 23,9 тыс.; 2005 - 32,1 тыс.; 2006 - 47,9 тыс.; первое полугодие 2007 - 26,5 тыс. Приведенные данные показывают только число обращений в суд с ходатайством об ограничении тайны сообщений. Однако в правоприменительной практике реальное число случаев ограничения тайны сообщений, полагаем, выше. Дело в том, что в правоприменительной практике некоторых регионов России так называемая детализация телефонных переговоров, при которой у операторов связи истребуют сведения о входящих и исходящих вызовах с телефонного номера интересующего абонента, о номерах абонентов, продолжительности их переговоров и т.д., долгое время не расценивалась как вмешательство в тайну переговоров и переписки и рассматривалась как наведение справок или выемка, не требующие судебного решения. Соответственно, эта мера в этих регионах не учитывалась в судебной статистике.

Для получения настоящих сведений при помощи подключенного к телекоммуникационной сети прибора, работающего в темпе поступления информации, могут отслеживаться сигналы соединения телефонных аппаратов интересующего следствие абонента. При этом отслеживание не сопровождается прослушиванием и записью переговоров, т.е. тайна содержания переговоров сохраняется. Несмотря на это, отслеживание сигналов соединения является одной из форм ограничения права на тайну переговоров и переписки, так как сопутствующие звонку обстоятельства также составляют тайну частной жизни. В качестве аргумента в обоснование этой позиции можно сослаться на одно из решений ЕСПЧ, в котором он указал, что сведения об участвующих в телекоммуникации сторон и оказываемых им услугах связи входят в понятие "личная жизнь" и "корреспонденция", а практика полиции по использованию "счетчика" телефонных соединений, подключенного к телефонному аппарату абонента и позволяющего фиксировать, с кем и как долго абонент разговаривает по телефону, является вмешательством в осуществление права на уважение корреспонденции. Следует отметить, что в данном деле речь шла о техническом мероприятии. Между тем получение таких сведений возможно и без проведения технических мероприятий, путем использования так называемой детализации телефонных переговоров. Для того чтобы предоставить абоненту подробный счет, операторы связи ведут протоколы его телефонных соединений. Эти протоколы содержат сведения о номерах телефонов, с которыми устанавливалось соединение, о продолжительности, количестве и времени соединений и др. Получив доступ к протоколу телефонного соединения интересующего его абонента, следователь получает и детальные сведения о его личных связях и других обстоятельствах, не затрачивая на это ни средств, ни времени, ни усилий. Закономерным поэтому стал вопрос об основаниях и порядке получения у операторов связи таких сведений, который, в свою очередь, является частным по отношению к вопросу о том, составляют ли эти сведения тайну, охраняемую законом, и во многом зависит от его решения.

Долгое время процессуальным законом этот вопрос оставался неурегулированным, что послужило поводом для формирования противоречивой практики. Немалую роль в этом сыграли операторы связи, одни из которых рассматривали детализацию как вмешательство в тайну телефонных переговоров, требовали от следственных органов судебного решения, другие рассматривали такую практику как обычное наведение справок, не требующее судебного решения, и ограничивались постановлением следователя о производстве выемки или обычным запросом.

Расхождения в практике во многом были продиктованы и противоречивыми разъяснениями, которые дважды давались по этому поводу Генеральной прокуратурой РФ. В первом из них было сказано, что получение сведений о входящих и исходящих вызовах, о номерах абонентов, продолжительности их переговоров следует рассматривать как наведение справок, не требующее судебного решения. В более позднем разъяснении было сказано, что истребование сведений о проводимых с определенного телефона переговорах, о входящих и исходящих звонках без решения суда является неправомерным и исполнению учреждениями связи не подлежит.

Взаимоисключающие позиции по этому вопросу занимали Конституционный и Верховный Суды РФ. Так, Конституционный Суд РФ при рассмотрении запроса о проверке конституционности ч. 43 ст. 32 Федерального закона от 07.07.2003 № 126-ФЗ "О связи" указал, что информацией, составляющей охраняемую Конституцией РФ и действующими на территории РФ законами тайну телефонных переговоров, считаются любые сведения, передаваемые, сохраняемые и устанавливаемые при помощи телефонной аппаратуры, включая данные о входящих и исходящих сигналах соединения телефонных аппаратов конкретных пользователей связи; для доступа к указанным сведениям органам, осуществляющим оперативно-розыскную деятельность, необходимо получение судебного решения. Получение таких сведений, как следует из Определения, допускается только на основании судебного решения. Иное означало бы несоблюдение требования ст. 23 ч. 2 Конституции о возможности ограничения права на тайну телефонных переговоров только на основании судебного решения.

Но даже после вынесения этого Определения при рассмотрении надзорного представления Верховный Суд РФ высказал иное мнение о распространении конституционно-правовой охраны тайны переговоров на детализацию входящих и исходящих сигналов соединения: "Из содержания п. 14.1 ст. 5, ст. 186 УПК РФ следует, что под контролем телефонных и иных переговоров понимается прослушивание и запись переговоров подозреваемого (обвиняемого) и других лиц, которые могут содержать сведения, имеющие значение для уголовного дела... При производстве выемки у операторов связи документов о входящих и исходящих сигналах соединений... тайна содержания переговоров сохраняется, поскольку целью выемки является только информация о входящих и исходящих звонках... В данной ситуации и.о. следователя надлежало исходить и руководствоваться положениями ст. 183 ч. 3 УПК РФ, предусматривающей, что выемка предметов и документов, содержащих государственную или иную охраняемую федеральным законом тайну, производится следователем с санкции прокурора. Ссылки в постановлении и последующих судебных решениях на Определение Конституционного Суда РФ от 2 октября 2003 года, утверждение, что подобным следственным действием будут нарушены права граждан на тайну телефонных переговоров Судебная коллегия находит несостоятельными".

Однако спустя год Верховный Суд РФ высказал по этому вопросу иное мнение, сославшись на Определение Конституционного Суда РФ от 02.10.2003 № 345-01.

Окончательную точку в этой дискуссии поставил законодатель: Федеральным законом от 01.07.2010 № 143-ФЗ "О внесении изменений в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации" ч. 2 ст. 13 после слов "и иных переговоров" дополнена словами "получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами". Соответствующие изменения и дополнения внесены и в ч. 2 ст. 29, ч. 2 ст. 164, ч. 1 ст. 165, название гл. 25 УПК. Более того, в УПК включена новая ст. 186.1 "Получение информации о соединениях между абонентами и (или) абонентскими устройствами", устанавливающая такой же режим получения этой информации, который предусмотрен ст. 186 применительно к процедуре контроля и записи содержания переговоров.

Таким образом, сегодня УПК предусматривает еще более широкие гарантии тайны телефонных переговоров: получение сведений о содержании переговоров конкретного абонента, а также о входящих и исходящих телефонных соединениях с конкретного телефонного номера возможно только по судебному решению, срок контроля переговоров и соединений не может превышать шесть месяцев, прослушивание переговоров при производстве по делам преступлениях небольшой тяжести не допускается.

Важнейшей гарантией свободы личности от проникновения государства в ее частную жизнь является также принцип неприкосновенности жилища.

"Социальная ценность права на неприкосновенность жилища, - пишет Ф. М. Рудинский, - выражается в том, что оно обеспечивает такое существенное личное благо, как возможность уединения и частной жизни, недопустимость произвольного, незаконного вмешательства в область личной свободы человека". Жилище человека - это территория его конфиденциального существования, где он может обособиться от окружающего мира и быть свободным в выборе вариантов своего поведения в сфере быта, духовной, интимной жизни, общения и отношения с членами семьи, где хранится "память" (в дневниках, фотографиях, письмах, документах) о прошлых и настоящих моментах его жизни, недоступная для всеобщего обозрения. Нарушить неприкосновенность жилища - значит выставить все это наружу, предать огласке, посягнуть на спокойствие и неприкосновенность тайны частной и семейной жизни, опорочить все то, что дорого и свято для человека. Поэтому требование неприкосновенности распространяется не только на само жилище в материальном смысле его понимания, но и на всю информацию, которая в этом жилище имеется. "В силу принципа неприкосновенности жилища, должны быть неприкосновенны находящиеся в нем записи, дневники, другие материалы и предметы". Именно этим продиктованы требования закона, обязывающие следователя принять меры к тому, чтобы не были оглашены выявленные в ходе обыска, выемки обстоятельства частной жизни лица, в жилище которого было произведено следственное действие, его личная и (или) семейная тайна, а также обстоятельства частной жизни других лиц (ч. 7 ст. 182 УПК) и т.д.

Прообразом принципа неприкосновенности жилища, который в той или иной редакции закреплен в законодательстве многих стран, стала фраза: "Мой дом - моя крепость", высказанная крупным английским юристом Э. Коком в комментарии к юридическому трактату Institutes of the laws of England. Являясь крупнейшим знатоком и комментатором английского общего права, Эдуард Кок ссылками на средневековые юридические документы и обычаи пытался обосновать идеи ограничения королевской привилегии, в частности прерогативы на вторжение в жилище. Но и до него подданные Его Величества считали свое жилище местом, неприкосновенным для чужих. В Средневековой Англии обычный простолюдин мог не впустить в свой дом самого короля. Другой не менее известный английский правовед сэр У. Пит, комментируя Великую хартию вольностей, писал: "Беднейший из бедных в своем доме может противостоять всем силам короны. Дом может разваливаться, крыша трястись, он может продуваться насквозь, и дождь может просачиваться через крышу, однако король Англии и все его силы не имеют права переступить через его порог".

Это положение, по прошествии времени, получило свое развитие во многих буржуазных конституциях. Одним из первых таких актов был американский Билль о правах. Четвертая поправка к Конституции США гласит: "Право народа на охрану неприкосновенности личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков и арестов не должно нарушаться, и никакие ордера не должны выдаваться иначе как при достаточных к тому основаниях, подтвержденных присягой либо заявлением, и с подробным описанием места, подлежащего обыску, и лиц или предметов, подлежащих аресту".

Согласно ст. 11 Российской Декларации прав и свобод человека и гражданина: "1. Жилище неприкосновенно. Никто не имеет права проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц. 2. Обыск и иные действия, совершаемые с проникновением в жилище, допускаются на основании судебного решения. В случаях, не терпящих отлагательства, возможен иной установленный законом порядок, предусматривающий обязательную последующую проверку судом законности этих действий". Чуть позже ст. 25 Конституции закрепила: "Жилище неприкосновенно. Никто не вправе проникать в жилище против воли проживающих в нем лиц иначе как в случаях, установленных федеральным законом, или на основании судебного решения". Однако эту, не очень удачную, по нашему мнению, формулировку ни в коем случае не следует понимать как противопоставление судебного решения и федерального закона как оснований для проникновения в жилище. Применительно к уголовному судопроизводству, где личность в наибольшей степени стесняется в своих правах, ограничение неприкосновенности жилища против воли проживающих в нем лиц допустимо лишь в том случае, если оно предусмотрено в законе и связано с предварительной или последующей судебной проверкой его законности и обоснованности.

Именно это требование нашло свое закрепление в нормах УПК. Статья 12 Кодекса гласит: "1. Осмотр жилища производится только с согласия проживающих в нем лиц или на основании судебного решения, за исключением случаев, предусмотренных частью пятой статьи 165 настоящего Кодекса. 2. Обыск и выемка в жилище могут производиться на основании судебного решения, за исключением случаев, предусмотренных частью пятой статьи 165 настоящего Кодекса".

Следует согласиться с мнением о том, что степень ограничения неприкосновенности жилища при осуществлении следственных действий различна, а поэтому различными должны быть и гарантии неприкосновенности жилища. Проникновение в жилище и его обследование в ходе осмотра не могут совершаться с преодолением препятствий (взламывание дверей, запирающих устройств и т.д.) или сопротивления людей в отличие от обыска или выемки, поэтому осмотр жилища, осуществляемый без принуждения, с согласия проживающих в нем лиц, укладывается в рамки конституционной нормы и может производиться без вынесения специального о том решения суда. В такой ситуации речь идет не об ограничении прав личности, а разумном, сознательном самоограничении, добровольном содействии органам судопроизводства в решении стоящих задач.

Сфера действия рассматриваемого процесса определяется подходом законодателя к определению термина "жилище" и его толкованием в процессуальной науке и судебной практике. Легальное определение термина "жилище" приведено в п. 10 ст. 5 УПК, согласно которому жилище - это индивидуальный жилой дом с входящими в него жилыми и нежилыми помещениями, жилое помещение независимо от формы собственности, входящее в жилищный фонд и используемое для постоянного или временного проживания, а равно иное помещение или строение, не входящее в жилищный фонд, но используемое для временного проживания. Надо сказать, что прежде чем получить свою логическую и правовую оформленность, понятие "жилище" долгое время было предметом научных споров, участники которых вкладывали в него различные по объему и содержанию смыслы. Образно говоря, оно было буквально "выстрадано" стараниями ученых и воплощено в законе. Однако, как и прежде, понятие "жилище" остается содержательно не вполне ясным. К примеру, из легального определения понятия "жилище" не ясно, на каких основаниях оно должно использоваться для (постоянного или временного) проживания, чтобы считаться неприкосновенным в смысле ст. 25 Конституции.

Ряд авторов настаивают на том, что только то жилище обладает неприкосновенностью, на которое гражданин имеет право, и это право подтверждается правоустанавливающими или правоподтверждающими документами (ордер на квартиру, свидетельство права собственности, договор найма, документ регистрации по месту проживания или пребывания)1. К примеру, Л. В. Воеводин связывает неприкосновенность жилища только с арендуемыми или принадлежащими на праве собственности помещениями2. В. Б. Алексеев и А. В. Смирнов не связывают неприкосновенность жилища с его принадлежностью личности на условиях только аренды или собственности, но утверждают, что жилищем может считаться лишь помещение, занимаемое на законных основаниях. Н. Лопаткина, напротив, считает, что в уголовном судопроизводстве не имеет значения, на каких основаниях (законных или незаконных) жилище используется для проживания. Неприкосновенность жилища должна быть обеспеченна и в том случае, когда налицо лишь фактическое пользование жилищем.

Последнее мнение, на наш взгляд, не бесспорно. Фактически садовые и дачные домики, заброшенные дома и т.д. могут использоваться для проживания "лицами без определенного места жительства", занимающими жилище незаконно в период отсутствия владельца и без его ведома, с нарушением норм уголовного права о неприкосновенности жилища и права собственности. Вряд ли у этих лиц есть какие-либо правомочия давать согласие на осмотр жилого помещения, незаконно используемого ими для проживания. В то же время следует согласиться с мнением о том, что право неприкосновенности жилища возникает из фактического обладания жилищем. "Граждане, самовольно построившие дома, - пишет Ф. М. Рудинский, - ни собственники, ни наниматели, они владеют и пользуются жильем без юридических оснований, но и они обладают такими же конституционными гарантиями от произвольных обысков, как и граждане, имеющие право на жилище". В этом случае лицо, проживающее в самовольно построенном жилище, открыто владеет и использует его как свое собственное. Хотя владение и пользование самовольно построенным жилищем также не опирается на юридическое основание, проникновение в него допустимо лишь с волеизъявления проживающего в нем лица как единственного владельца жилища, а при отсутствии такого согласия - на основании судебного решения. В любом случае на момент проведения следственного действия, затрагивающего право на неприкосновенность жилища, следует исходить из презумпции законности фактического владения и пользования жилищем проживающими в нем лицами.

Итак, гарантированные Конституцией права и свободы человека и гражданина не только определяют назначение уголовного судопроизводства, но и составляют содержание основных принципов уголовного процесса. Поэтому без достаточно серьезных предусмотренных законом оснований эти права и свободы не могут быть ограничены даже в ходе производства по уголовному делу.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >