< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

4. Изменение действия договора

Принцип безусловной силы договора.

Гражданские кодексы капиталистических стран исходят из начала безусловной обязательной силы договора для заключивших его сторон.

Первая мировая война радикально изменила экономическую конъюнктуру. Нарушились транспортные связи между разными странами, изменилось соотношение спроса и предложения, резко поднялись цены на большинство товаров. И с 1915-1916 гг. встал вопрос, применимо ли учение о безусловной обязательной силе договоров к договорам, заключенным до войны? Можно ли считать должника обязанным к выполнению обязательств, принятых им на себя в хозяйственных условиях, коренным образом отличных от условий, которые сложились ко времени, когда наступил срок исполнения этих обязательств?

Действовавшее законодательство и предшествующая практика обязывали дать на этот вопрос положительный ответ. Однако интересы целого ряда монополистических предприятий, а иногда и необходимость охранить в условиях военных трудностей и в обстановке общей напряженности интересы средней и мелкой буржуазии побудили практику разных стран встать на иной путь.

Из архива юридических учений было извлечено возникшее еще в XIII в. и изгнанное, казалось, с конца XVIII в. "учение о непредвиденных обстоятельствах", о предполагаемой в каждом договоре оговорке о неизменности обстоятельств, при которых договор заключен.

Возрождение этого учения в гражданском праве означало, что судам дается право регулировать хозяйственные отношения путем изменения условий ранее заключенных договоров. Это была попытка смягчить с помощью суда последствия резкого изменения цен путем приспособления договоров к изменившимся условиям. Она не ослабила влияния изменений конъюнктуры, но привела к полной неопределенности договорных обязательств, внеся в них произвол судейского усмотрения.

"Учение о непредвиденных обстоятельствах" в судебной практике.

Прежде всего стали применять это учение органы французской административной юстиции, разрешавшие споры из договоров с казной о поставках и подрядах и из концессионных договоров. Высший орган этой юстиции - Государственный совет - в решении 1916 г. по делу газовой компании г. Бордо признал, что непредвиденные обстоятельства, каким является, например, чрезвычайный рост цен на рабочие руки и материалы, служат основанием для изменения тарифов за пользование газом. Укрепившись с этих пор в практике органов административной юстиции, это "учение о непредвиденных обстоятельствах" проникло затем и в практику низших гражданских судов. А когда этому учению во имя устойчивости гражданского оборота объявил борьбу кассационный суд, то вмешался законодатель: два закона 1918-1922 гг. допустили изменение судом в соответствии с изменившейся конъюнктурой договоров поставки и других торговых договоров по требованию заинтересованной стороны. За этим последовал ряд подобных законов, изданных в период, главным образом, 1925-1936 гг.

Особенно благоприятную почву нашло себе "учение о непредвиденных обстоятельствах" в Германии. Прикрываясь постановлением з 242 Гражданского кодекса о том, что "договоры должны исполняться по доброй совести", и вкладывая в понятие доброй совести содержание, в каждом отдельном случае наиболее соответствовавшее конкретным интересам капиталистов, к охране которых стремился суд, германские суды стали настолько широко применять освобождение должника от договорных обязательств и изменение содержания последних в связи с колебаниями хозяйственной конъюнктуры, что принцип обязательной силы договора был сведен к нулю. Постановлением 1939 г. о помощи судов в договорах ввиду обстоятельств военного времени и рядом других гитлеровское "законодательство" санкционировало эту беспримерную в истории свободу судейского произвола. Ныне эти постановления, разумеется, отпали.

Пришлось изменить свое учение о святости договора и Англии. В 1918 г. суд впервые признал, что резкое изменение экономической конъюнктуры освобождает подрядчика от принятых им на себя по договору подряда обязанностей. В 1921 г. однородное решение было вынесено по спору из договора поставки. С этих пор в английском праве последовательно и настойчиво утверждает свое значение антипод старого учения о святости договора - выдвинутая уже раньше теория frustration. Под frustration, как основанием освобождения сторон от принятых на себя по договору обязательств, понимают в одних случаях гибель не по воле сторон вещи, из существования которой стороны исходили, вступая в договор; в других случаях - отпадение цели, с достижением которой договор связан выраженной в нем волей сторон; в третьих случаях - настолько резкое изменение условий, при которых договор был заключен, что невозможно предположить, что, будучи разумными, стороны не предусмотрели бы в договоре прекращения его действия, если бы могли предвидеть это изменение условий. Так, прикрываясь толкованием воли сторон и якобы охраняя исконное начало свободы договора, суд, по существу дела, отступает от этого начала, ибо предполагаемую им "разумную" волю ставит на место воли, выраженной в договоре, а вместе с тем выбивает и почву из-под ног старого учения о святости договора.

Правда, судебная практика не раз указывала на то, что учение о frustration должно применяться только в случае экономической невозможности, а не просто крайней затруднительности или даже разорительности исполнения для должника. Но от этого неустойчивость, внесенная в сферу договорных отношений понятием frustration, не стала меньше, ибо найти грань, отделяющую экономическую невозможность от крайней затруднительности исполнения договора, невозможно.

В 1943 г. палата лордов признает уже, что экономическая невозможность исполнения действует с обратной силой, начиная с момента заключения договора. Следовательно, выгоды, полученные одной из сторон еще до уничтожения договора, должны быть возвращены другой стороне. Этот принцип затем был закреплен законом того же 1943 г., из действия которого были изъяты лишь договоры аренды и морские чартеры.

Переоценка денежных обязательств.

Еще резче выступил в некоторых странах отказ от старых начал в области денежных обязательств, как договорных, так и возникающих из других оснований.

Под влиянием усиленной эмиссии бумажных денег с начала первой мировой войны, а также под влиянием вызванного войной общего потрясения хозяйственной жизни капиталистических стран изменения в покупательной силе денег достигали в отдельных странах неизвестных ранее пределов. Всеобщий кризис капитализма затронул также и денежное обращение и обусловил отход от золотой валюты всех капиталистических стран. С 1937 г. повсеместно господствуют бумажные деньги. Понятно, что при таком положении неуклонное проведение принципа номинализма, т. е. неизменности суммы денежного обязательства, оказалось иногда неприемлемым.

Правда, этот принцип прежде всего поражал интересы трудящихся и других неимущих и малоимущих слоев населения - лиц, получающих заработную плату, пенсионеров, вкладчиков в сберегательных кассах. Наоборот, банки, крупные страховые общества, компании, выпускавшие облигационные займы, имели чрезвычайно выгодную возможность погашать свои обязательства "дешевыми" деньгами "по номиналу". Однако германская судебная практика перед лицом катастрофического падения курса бумажной марки и побуждаемая главным образом стремлением охранить интересы рантье и предотвратить пролетаризацию мелкой буржуазии, с 1923 г., когда 1000 бумажных марок признавались равными 0,27 золотой марки, встала на путь переоценки судом денежных обязательств. Сотни тысяч решений, вынесенных по соответствующим вопросам низшими судами, и до 2000 решений рейхсгерихта, не имея опоры в законе, ни даже твердых экономических критериев оценки обязательств, создали картину полного хаоса и произвола. При этом не было ни одного решения, которое произвело бы переоценку банковских вкладов, фактически таким образом аннулированных падением марки. Почти не коснулись банковских вкладов и два закона 1925 г. "О переоценке публичных займов" и "О переоценке ипотечных долгов" и других требований. Эти законы не удовлетворили ни одного из затронутых обесценением денег интересов, ибо предписывали переоценку требований из очень низкого процента; не устранив переоценки требований судом, они лишь закрепили неустойчивость всех отношений, связанных с денежными обязательствами, и санкционировали судейский произвол.

К таким же результатам привели польские законы о ревалютизации 1924 г.

Золотая оговорка.

Перед лицом неуклонного обесценения денег, начавшегося в 1914 г., получила большое значение так называемая "золотая оговорка", практиковавшаяся в условиях неустойчивости валют еще с середины XIX в. Золотая оговорка представляет собой включаемое в договор условие о том, что сумма денежного платежа подлежит исчислению не просто в указанных в договоре денежных единицах, а в золотых монетах или в весовых единицах золота.

Однако практика 1914-1946 гг. показала, что в условиях капитализма никакие договорные условия не могут обеспечить стабильного ценностного содержания денежного долга; как раз в то время, когда подобные оговорки могли бы проявить свое действие, защищая кредиторов от невыгодных для них последствий обесценения бумажных денег, действие этих оговорок было обессилено в порядке закона или судебной практики.

В США юридическая сила золотой оговорки была отвергнута актом конгресса 5 июня 1933 г. одновременно с прекращением обмена банкнот на золото. Официальным мотивом служило указание на недопустимость одновременного существования двух денежных единиц: бумажного и золотого доллара.

Во Франции золотая оговорка, а также условия об исчислении платежей в иностранной валюте были отвергнуты судебной практикой, после того как франк превратился осенью 1914 г. в бумажную валюту. Однако в интересах парижских банкиров, в руках которых были сосредоточены иностранные золотые займы на сотни миллиардов франков, судебная практика продолжала признавать силу золотой оговорки в международных расчетах.

Только в Англии сила золотой оговорки не была отвергнута, но здесь она не имела практического значения, ибо применялась лишь в редких случаях.

Лишение золотой оговорки юридической силы в условиях принудительного курса бумажных денег означает, что государство устанавливает одинаковую платежную силу бумажных денег и монет. Принципу номинализма придана принудительная сила. Участники гражданского оборота не в состоянии более парализовать его действие путем соглашений.

Влияние валютных ограничений на ответственность за неисполнение договорных обязательств. Валютная политика капиталистических государств породила еще одно крупное затруднение для гражданского оборота. Кризис 1929 г. ознаменовался глубоким расстройством денежного обращения и кредита, которое привело к крушению всей системы международных платежей, главным образом в связи с теми валютными ограничениями, которые, начиная с 1931 г., вводила одна капиталистическая страна за другой и которые к началу второй мировой войны действовали уже во всем капиталистическом мире. В каждой из капиталистических стран эти валютные ограничения представляют собой сложную совокупность мероприятий - законов, министерских инструкций, банковских циркуляров, направленных на ограничение или запрещение сделок с золотом, иностранной валютой и другими международными платежными средствами {так называемыми "валютными ценностями"), на понуждение граждан к сдаче центральным банкам имеющихся в их распоряжении или полученных из-за границы иностранных валютных ценностей. Основное значение, однако, имело регулирование денежных переводов за границу. Если до 1931 г. денежные ценности могли свободно перемещаться из страны в страну посредством почтовых, телеграфных и банковских переводов, то отныне для перевода денег за границу требуется разрешение так называемого девизного органа страны - министерства финансов или центрального банка. Это валютное регулирование, направленное на то, чтобы сосредоточить валютные ценности в центральных банках, не могло, конечно, вывести капиталистические страны из их затруднений в сфере международных расчетов. Наоборот, оно привело к новому углублению этих затруднений.

В капиталистических условиях экспортно-импортные сделки совершаются частными фирмами. Из противоречия между частным характером внешней торговли и государственным регулированием заграничных платежей родилась проблема невозможности исполнения по заграничным денежным обязательствам. Если, например, румынская фирма за купленный в Париже товар должна уплатить французскому покупателю определенную сумму франков и если румынские девизные органы задерживают выдачу разрешения на перевод денег из Румынии во Францию, то перед французским судом может возникнуть вопрос о том, должен ли он возложить на румынского должника ответственность за просрочку или же надлежит считать, что задержка платежа вызвана для румынского должника невозможностью исполнения, за которую он не несет ответственности. В подобных условиях освободить румынского должника от ответственности за просрочку означало возложить на французского кредитора все невыгодные последствия, вытекающие из румынского валютного закона.

Из обширной судебной практики капиталистических стран в период 1931-1939 гг. видно, что невозможность платежа, обусловленная заграничными валютными запрещениями, не считается обстоятельством, освобождающим должника от ответственности за просрочку, несмотря на то, что буржуазная доктрина о невозможности исполнения обязательств, казалось бы, обязывала к иным выводам.

Валютные ограничения и практика их применения создавали положение, полное противоречий, их пытались сгладить путем международных клиринговых соглашений. Такими соглашениями запрещаются непосредственные платежи между контрагентами по внешней торговле. Платеж должен вноситься на имя кредитора должником в особую расчетную организацию своей страны. Расчетные организации стран, заключивших клиринговое соглашение, периодически устанавливают сальдо взаимных претензий, после чего сальдо погашается в порядке междугосударственных расчетов. Таким образом, клиринговое соглашение коренным образом меняет правоотношения участников международных торговых сделок и значительно усиливает контроль государства над внешней торговлей.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >