< Предыдущая		Оглавление		Следующая >

3. Борьба и победа либерализма

Важнейшие последствия реформы.

Новый упадок власти короны. Из многочисленных и важных последствий реформы скорее других сказались два наиболее значительных. Чем дальше от реформы, тем явственнее обнаруживали последовательные выборы палаты общин, что система патронажа и назначения депутатов, система, на которой держалось господство землевладельческой знати в парламенте, хоть и далеко не уничтожена, однако подорвана и обречена на гибель. А это лишало корону, - собственно, аристократическую клику, группировавшуюся за спиной королевской власти, - возможности определяюще влиять на составление кабинета министров и, главное, обеспечивать кабинету необходимое большинство в палате. Правда, мы только что видели, что уже во второй половине XVIII в. управление государством перестало зависеть от личного усмотрения короля, и влияние короля на министров ослабело. Но только реформа 1832 г. и связанное с ней перераспределение избирательных округов, изменив до известной степени классовый состав палаты, позволили окончательно закрепить освобождение кабинета от королевской зависимости, чем мимоходом было подчеркнуто растущее значение главы кабинета (премьер-министра). Королю Вильгельму IV, не желавшему понимать значение происшедших перемен, ближайшие же годы дали поучительный урок: в 1834 г. он заставил уйти в отставку вигийское министерство Мельбурна, опиравшееся на большинство палаты общин, и призвал к власти главу ториев Пиля, но последнему не удалось ни получить большинство на выборах палаты 1834 г., ни держаться у власти и править без парламентского большинства. Он ушел, и верное чувство действительности, не раз обнаруженное им и впоследствии, принудило его заявить, что конституционное правительство не вправе выступать в таких случаях против палаты общин, хотя бы и с опорой на короля и палату лордов. И действительно, в 1839 г. тот же Мельбурн, подавший в отставку ввиду потери большинства в палате и вернувшийся к власти по настоянию королевы Виктории, ничем не мог победить враждебность палаты, пока, наконец, выборы 1841 г. не привели к власти ториев во главе с Пилем.

Борьба вокруг хлебных пошлин и раскол ториев.

Процесс освобождения короны от последних остатков власти и передача королевской прерогативы в фактическое владение министерства совершались медленно и не без борьбы. Но замедление это вызвано было почти исключительно внутренними трениями в среде вигов и ториев. Эти трения ослабляли, конечно, политические партии и позволяли короне использовать внутрипартийные противоречия в свою пользу. Следует иметь в виду, что усилившееся в 40-х годах народное движение за отмену пошлин на ввозной хлеб сказалось на ториях длительным расколом. "Лига против хлебных законов", руководимая выдающимися представителями промышленной буржуазии, развернула бурную агитацию, стремясь увлечь трудящиеся массы своими проектами свободной торговли. Эти фритредеры иногда выступали в союзе с вигами, иногда против них, но они, во всяком случае, имели против себя значительную часть ториев, исконных и прирожденных представителей земельной аристократии и, следовательно, безоглядных защитников земельной ренты. Фальшивое народолюбие фритредеров - фабрикантов, вроде Кобдена, не могло ввести в заблуждение передовых рабочих, понимавших, что удешевление хлеба вызовет падение заработной платы. "Понятно, что это все лицемерие вовсе не имело целью сделать дешевый хлеб менее горьким для рабочих. Да и как поверили бы рабочие внезапной филантропии фабрикантов, тех самых людей, которые продолжали вести упорную борьбу против десятичасового билля, предложенного для ограничения рабочего дня десятью часами вместо двенадцати""-. Тем не менее в борьбе промышленного капитала с крупным землевладением пролетариат стал на сторону первого, потому что поражение аристократии означало гибель последних остатков феодализма - главного препятствия на путях развития.

Движение против хлебных пошлин совершалось настолько широко и сильно, что подчинило себе известную часть ториев и нашло в Пиле предприимчивого и настойчивого защитника. Можно думать, что Пиль, предвидя неизбежную победу принципов свободной торговли, предпочел возглавить движение, чтобы ввести его в русло постепенных и последовательных реформ и тем избавить земельную ренту от быстрого и сокрушительного падения. Предводители же вигов далеко не обнаруживали такой дальновидности и смелости. Нерешительность, проявленная вигийским министерством Мельбурна, призывавшего самого бога в свидетели своей преданности интересам землевладения ("земледелия"), а потом слабость вигов, потерявших парламентское большинство после выборов 1841 г., способствовали тому, что инициатива целиком перешла к антипротекционистскому крылу ториев. В 1846 г. закон о свободной торговле хлебом принят был в палате голосами вигов и большинства ториев. Палата лордов пропустила его после жарких прений, подчиняясь авторитету Веллингтона. Свободная же торговля была установлена лишь в 1849 г. с отменой Навигационного акта и снятием всех таможенных пошлин.

Но ториям эволюции Пиля стоили долговременной потери единства. От них откололась группа, сохранившая имя своего вождя. "Пилиты" примыкали в палате общин к вигам и с течением времени растворились в либеральной партии. В 1847 г. тори были вовсе отодвинуты в оппозицию: в этом году виги получили парламентское большинство, которое они удерживали в течение двадцати лет, ториям же пришлось медленно и с трудом восстанавливать свои силы, и они лишь в редкие и короткие промежутки оказывались у власти, когда ее теряли виги, - вследствие, главным образом, соперничества своих лидеров - Ресселя и Пальмерстона. Ибо внутреннего единства довольно долго не хватало и вигам, которые между 1846 и 1856 годами являли собой пеструю коалицию собственно вигов - "аристократических представителей буржуазии"1, фритредеров - прямых и непосредственных, буржуазных, так сказать, представителей буржуазии, передового отряда промышленного капитала, тяготившихся опекой вигов, но из растущего страха перед рабочим классом все более склонных к компромиссам с аристократией, и пилитов - обломка ториев, примыкавших то к фритредерам, то к вигам.

Взаимоотношения короны и партийных кабинетов.

Очевидно, что королевская власть, в лице Виктории, получала возможность играть на внутренних несогласиях вигов или ториев и выступать от времени до времени арбитром в спорных вопросах парламентской или общей политики. За двадцатилетний период между 1846 и 1868 гг. партии сменялись у власти следующим образом: виги - 1846-1852 гг., тори - 1852 г., виги - 1852-1858 гг., тори - 1858-1859 гг., виги - 1859-1866 гг., тори - 1866-1868 гг. За это время было, конечно, несколько моментов, когда личное влияние королевы с известным успехом применялось и при выборе премьер-министра, и при комплектовании кабинета. В 60-х годах один тонкий наблюдатель английских конституционных отношений с известным правом отметил: "Сверх того, что королева контролирует действия отдельных министров и в особенности министра иностранных дел, она контролирует еще известным образом и кабинет".

Укрепление принципа ответственного правительства.

И тем не менее уже в 30-х и 40-х голах практически утверждается основной принцип парламентского обихода, выработанный, как мы знаем, в XVIII в.: министерская власть механически переходит в руки той партии, которая располагает парламентским большинством и, следовательно, симпатиями большинства избирателей (если только отвлечься от действительного положения вещей и считать, что выборы действительно отражали политические настроения большинства избирателей). Теряя большинство в палате, - вследствие ли передвижек парламентских групп во время сессии или в результате новых общих выборов - кабинет уступает место лидерам нового большинства и переходит на положение руководителя парламентской оппозиции, всегда готовой при изменившихся обстоятельствах вновь взять власть. Так окончательно сформировалось политическое и практическое понятие "ответственного правительства", т. е. кабинета, составленного из лидеров большинства палаты общин и необходимо нуждающегося в поддержке - "доверии" - этой палаты, одобряющей, следовательно, общее политическое направление кабинета и отдельные мероприятия его. Утрата доверия, обнаружившаяся более или менее осязательным образом, отнюдь не лишает кабинет права апеллировать к избирателям путем досрочного роспуска палаты. И в случае роспуска и последовавших новых выборов отрицательный вотум избирателей является для кабинета обязательным.

Ответственное министерство функционирует по формальному поручению короны, остающейся за свои действия неответственной перед народным представительством, согласно уже известному нам старинному правилу: "Король не может ошибаться". Но именно поэтому конституционный король и не может, в отличие от абсолютистского, предпринимать ни одного официального акта без скрепы ("контрассигнирования") министра, политически ответственного. Так, в неизбежной связи с понятием ответственного правительства сложился в этот период принцип, определяющий положение короны: король царствует, но не управляет. Эти важнейшие основы английского парламентаризма ни тогда, ни впоследствии не были записаны ни в одном официальном акте; они явились условными - "конвенциональными" - правилами, составившими важнейшую часть английской неписаной конституции.

Важнейшие последствия реформы.

Преобразование политических партий. Другим крупнейшим следствием реформы 1832 г. явилось преобразование политических партий, захватившее также и их внутреннюю организацию. По мере изменения старого, столетиями отслаивавшегося состава палаты общин и все большего пронизывания ее буржуазными элементами, по мере амальгамирования вигов и фритредеров и дальнейшего перехода вигов на позиции сторонников новых экономических отношений и нового конституционного уклада, они все охотнее отходили от своего старинного названия, весьма мало популярного в народных массах. Виги 40-х и 50-х годов были неприятны массам за то, что именно им выпадало на долю всякую назревшую реформу отграничивать так, чтобы и буржуазию удовлетворять, и дворянские привилегии спасти. Народ ненавидел в вигах оба класса - "аристократию и буржуазию, землевладельца, который его угнетает, и денежного туза, который его эксплуатирует". Неудивительно, что по мере все большего превращения вигов в политическую партию промышленного капитала, стремившегося подчинить своим интересам все классы, они все больше тяготились кличкой, отталкивавшей народ и не выражавшей, как им казалось, их нового существа. Ведь они претендовали на монополию защитников демократии, понимая под демократией воплощение притязаний промышленной и торговой буржуазии. Их вожди уже согласились было присвоить партии титул "демократической", но в это время стал кстати входить в обиход занесенный из тогдашней Испании термин "либералы". Место вигов официально заняла либеральная партия.

Необходимость перекраски, в свою очередь, постигла и тори. И они сознавали, что историческое название, утвердившееся за ними с тех времен, когда они отстаивали католическую реакцию, потеряло всякий смысл в современной обстановке и могло лишь порождать нежелательные недоразумения. И они восприняли в свою среду, особенно со времени реформы 1832 г., новые элементы в виде, хотя бы, тех вигов, которым лозунги и деятельность лидеров, вроде Ресселя, казались рискованными. И они лишились в передрягах парламентских свалок своего левого крыла, пошедшего за Пилем. Но им, признанным борцам со всякими веяниями нового, защитникам старых порядков, уж совсем нетрудно было подыскать себе ярлык по вкусу, тем более, что соответствующий термин уже входил в политический язык из того же источника, что и термин "либералы". Тори превратились в консерваторов.

С течением времени либерализм и консерватизм переросли рамки простых партийных исповеданий веры и стали, особенно первый, именами мощных политических течений, окрасивших собой целую полосу развития буржуазного общества и государства.

Параллельно с переменой названий партии реорганизовали свою структуру и только с этого, в сущности, времени, становятся политическими партиями в современном смысле слова. Акт 1832 г. принес с собой систематическую регистрацию избирателей. Появились избирательные списки, без занесения в которые не было и права голоса. Право быть в списке приходилось обосновывать и защищать, и соперничающие кандидаты партий оказались кровно заинтересованными в том, чтобы помочь своим сторонникам справиться с формальностями, мешающими им попасть в список, как и в том, чтобы воспрепятствовать своим противникам добиться регистрации. Это вызвало широкое распространение постоянных местных партийных организаций, а вместе с ними зародилось новое понятие постоянного партийного членства, длительно и формально обязывавшего к поддержке в избирательной кампании кандидатов, указанных партией. Отсюда был один шаг до создания партийных организационных центров либералов и консерваторов, влияние которых шло из Лондона на всю страну. Значение этих организаций, местных и центральных, возрастало, впрочем, медленно и вполне развернулось после второй избирательной реформы.

Реформы центрального государственного аппарата.

Установление парламентского строя и преобразование политических партий явились фундаментальными переменами в государственном порядке Англии и совершались медленно и постепенно в процессе, не чуждом временных рецидивов старого. Более частное значение имели реформы государственного аппарата структурного характера, тоже так или иначе связанные с реформой 1832 г. и составлявшие ее продолжение. На всех этих реформах лежит печать умеренности и половинчатости, отличающих все мероприятия вигийских министерств, и тем не менее эти реформы стали исходными пунктами демократического развития английских государственных учреждений.

Известная потребность, с одной стороны, обновить и упростить, а с другой стороны, расширить и укрепить государственную машину нашла свое удовлетворение в реформе ряда центральных органов. Было упразднено несколько десятков должностей в составе министерства финансов ("казначейство"), должностей, имевших значение лишь в средние века, но сохранявшихся с того времени, хотя они к моменту реформы 1832 г. представляли собой чистейшие синекуры, высоко, притом, оплачиваемые. Вместо них учреждена была в 1834 г. должность главного контролера с несколькими помощниками и главного кассира (1836 г.). Значительно упрощено было военно-морское министерство ("адмиралтейство"), где в 1832 г. два раздельных управления - морское и провиантское - были соединены, и все управление морским ведомством было сосредоточено в руках коллегии лордов адмиралтейства.

Первые шаги централизации.

В годы, последовавшие за реформой 1832 г., происходил, как известно, необычайно быстрый рост промышленности, банковского и биржевого дела, морского и внутреннего транспорта, быстро росли фабрично-заводские центры, увеличивалось население городов. Перед администрацией неизбежно вставали все новые вопросы управления, для разрешения которых перестраивалась старая и создавалась новая система центрального и местного управления. Старое отвращение англичан к континентальной системе административной централизации, трудно искоренимые традиции и навыки старого помещичьего самоуправления и городской общинной автономии неминуемо должны были с течением времени уступить перед возросшей потребностью в регулировании все усложнявшихся общественных отношений. Новые запросы со стороны городского благоустройства, общественной санитарии и гигиены, народного просвещения, поддержания общественного порядка и безопасности ("королевский мир"), а главное - быстрый рост численности рабочего класса, обострение классовой борьбы, моментами угрожавшей открытой революцией, новые формы проявления борьбы пролетариата, - все это сказывалось развитием и усилением государственного аппарата, созданием новых ведомств, реорганизацией старых.

Тридцатилетний период между первой и второй избирательными реформами есть период значительного расширения и оживления деятельности центральной администрации.

Министерство внутренних дел.

В это время выдвигается на подобающее место министерство внутренних дел ("государственный секретариат внутренних дел"), усиливается его контроль над местным самоуправлением по распоряжении) полицейскими силами, переходит (с 1829 г.) в его непосредственное ведение реорганизованная лондонская полиция. Неуклонно (начиная с закона 1835 г.) расширяются права и обязанности его по отношению к тюрьмам, что вместе с его растущим влиянием по отношению к мировой юстиции постепенно превращает министерство внутренних дел, по существу, в "министерство уголовной юстиции".

Министерство торговли.

Характерно, конечно, для своеобразного развития английской экономики, что министерство торговли ("Главное управление торговли") до самого 1840 г. сохраняло чисто совещательный характер. Но в этом году оно приобрело функции административного надзора над железными дорогами, и с тех пор оно стало расти как административное ведомство. Но рост этот совершался, однако, весьма замедленно по сравнению с другими ведомствами.

Управление народным образованием.

В 1839 г. учрежден был комитет тайного совета для распоряжения суммами, ассигнуемыми на народное образование (весьма, впрочем, скромными - всего 30 тысяч фунтов стерлингов в год). С этого момента государственное вмешательство в область народного образования, до 1833 г. согласно неизменным принципам либералов, целиком предоставленную частной инициативе и общественной благотворительности, увеличивается, но настолько нерешительно и медленно, что ЛИШЬ в 1899 г. вполне оформилось "Главное управление образованием".

Здравоохранение.

Еще меньше посчастливилось администрации здравоохранения. "Управление народного здравия", возникшее в 1848 г., упразднено было уже в 1858 г., и его функции по надзору за соответственной деятельностью органов местного самоуправления перешли к министерству внутренних дел, чтобы в 1871 г., в свою очередь, перейти от него к вновь учрежденному "Главному управлению по делам местного управления".

Реформа городского самоуправления.

Наконец, в 1835 г. проведено было значительное преобразование в местном самоуправлении, коснувшееся, впрочем, лишь городов, тогда как графства и приходы, как единицы местного самоуправления, оставлены были в прежнем совершенно неудовлетворительном состоянии.

Самоуправление городков основывалось в то время на так называемых "корпоративных хартиях", большая часть которых датировалась XVI в. Под именем "муниципальной корпорации" в городе действовал, в качестве местной власти, кружок наследственных олигархов, совершенно безответственных по закону и по существу. Эти многочисленные местные олигархии являлись опорой и поддержкой парламентской олигархии, подорванной реформой 1832 г. "Легко представить себе, как чудовищно расточительно, дорого и бесплодно должно быть такое коммунальное управление, и как мало способно было подобное устройство хотя бы в минимальной мере удовлетворить растущие запросы по обеспечению здоровья и облегчению жизни массы населения, скопившейся в городах, благодаря развитию крупной промышленности"-.

Реформой 1835 г. созданы были "советы городов" в составе советников, избиравшихся налогоплательщиками прямым и равным голосованием, и олдерменов по выбору советников (в количестве ]/з советников).

Совет города управляет городским имуществом, заведует полицией, издает постановления для охраны порядка. С тех пор в структуре органов городского самоуправления почти ничего не изменилось и до нашего времени. Перемены, и весьма значительные, шли лишь по линии создания новых отношений между советами и центральной властью путем все большего расширения контроля со стороны последней.

Положение в графствах и приходах.

Что же касается внегородского самоуправления, то в графствах до самого 1888 г., а в приходах даже до 1894 г., не было, в сущности, никакого самоуправления в общепринятом смысле слова, а царило самоуправство мирового судьи в графстве и помещика ("сквайра") в приходе.

Мировой судья, назначаемый короной из местных землевладельцев по указанию лорда-канцлера (священники могли совмещать эту должность со своими церковными обязанностями), являлся, в сущности, преемником феодального сеньора, который по "праву" владения землей и судил и управлял.

Мировые судьи отправляли правосудие на основе полномочий, установленных еще в XVI в., а административные отрасли стали переходить к ним же в руки с более даже отдаленных времен путем бесчисленных статутов.

Невежество и самодурство иного дикого помещика в должности судьи были общеизвестны, но непреклонная жестокость, с какой помещики эти применяли законы о бедных или охотничье и лесное законодательство, и безоговорочная готовность, с какой они в споре богатства и бедности становились на сторону богатства, вызывали полное одобрение имущих классов и стяжали мировым судьям славу образцовых администраторов и столпов общества.

Мировым судьям, совмещавшим в графствах судебные и административные функции, соответствовали в деревнях приходские священники, тоже происходившие большей частью из местных дворян ("младшие сыновья") и соединявшие в своих руках церковное и гражданское управление. Священник ("клерджимен") официально и местный помещик ("сквайр") неофициально стояли во главе церковно-приходского совета ("вестры"), заведовавшего, помимо церковных дел, и санитарией, и податной частью, и дорогами, и так называемым призрением бедных, которое было скорее организованным презрением к бедным и издевательством над ними.

Местных чиновников, платных, назначаемых по континентальному образцу центральной властью и зависящих от нее, в графствах и приходах не было. Должности шерифа, считавшегося исполнителем распоряжений центрального правительства, и лорд-лейтенанта - начальника гражданского ополчения ("милиции"), замещавшиеся также из крупнейших помещиков графства, уже в XVIII в. имели чисто почетный характер.

Нетрудно видеть, что английская децентрализация представляла в тот период довольно своеобразное явление. То, что здесь называлось самоуправлением "self government", было в действительности не самоуправлением, а управлением местной аристократии.

Прибавить надо, что, как мы видели, до 1832 г. точно так же обстояло дело и с центральным управлением, на которое в Англии тоже распространялось понятие самоуправления. Реформа 1832 г. проделала в этой системе первую брешь, которая лишь очень медленно расползалась из центра к периферии.

Первая волна чартизма.

Реформа 1832 г. ни в малой степени не могла удовлетворить трудящиеся массы Англии. Они невероятно страдали от непрекращающихся промышленных кризисов, они задыхались в тисках нищеты и болезней, безработица грозила голодной смертью, непосильный труд в жестоких условиях был медленным самоубийством. Брошенные большинством радикалов, удовлетворенных реформой 1832 г., рабочие естественно пришли к мысли о необходимости самим продолжать политическую борьбу, добиться нового расширения избирательного права и заставить парламент обратить внимание на общественные бедствия. На требования дальнейшей избирательной реформы, особенно усилившиеся после воцарения Виктории, Джон Рессель - глава либерального правительства - ответил, что реформа 1832 г. является окончательной. В 1836 г. наиболее активная часть рабочего класса пришла к мысли формулировать свои требования в парламентской петиции и действовать в ее пользу манифестациями, демонстрациями и митингами, на которых нередко произносились речи, направленные против трона, церкви и всех классовых различий1.

"Национальная петиция" была опубликована в 1838 г. в форме билля и получила название народной хартии (чартер). По свидетельству Энгельса, она не содержала в себе ничего, кроме "требования всеобщего избирательного права и тех условий, которые необходимы для того, чтобы всеобщее избирательное право не стало иллюзорным для рабочего класса; этими условиями являются, например; тайное голосование, оклады для членов парламента, ежегодные выборы"2. Но в то время все думали, что всеобщее избирательное право прямо вручит рабочему классу Англии политическое господство. И этим объясняется великий энтузиазм, владевший чартистами, и этим же диктовалась беспощадная борьба правительства с чартистами.

Первая национальная петиция, под которой подписалось свыше 1 280 000 человек, была представлена парламенту в 1839 г. Она была, конечно, отклонена, что сопровождалось резким усилением репрессий.

Продолжение и конец чартистского движения.

Вторая волна чартизма поднялась в связи с парламентскими выборами 1841 г. В 1842 г. новая национальная петиция, собравшая свыше трех с половиной миллионов подписей, была передана в парламент, который опять отверг ее. В третий раз чартисты шли на штурм парламента в революционной атмосфере, охватившей Европу. Но именно "французская революция 1848 г. спасла английскую буржуазию. Социалистические лозунги победоносных французских рабочих напугали английскую мелкую буржуазию и внесли дезорганизацию в движение английских рабочих, протекавшее в более узких рамках, но имевшее непосредственно более практический характер". Немалое значение имела и отмена хлебных законов 1846 г., со своей стороны ослабившая натиск многих либеральных попутчиков пролетариата и дезориентировавшая некоторую часть последнего. Третья петиция (10 апреля 1848 г.) произвела уже совсем мало впечатления на парламент.

Конечно, такие бурные массовые движения, как чартистское, никогда не проходят безрезультатно. Действие чартизма внимательный наблюдатель вскрывает еще очень долго после того, как чартизм замер.

Но на рабочее движение ближайших лет неудача чартизма имела весьма отрицательное влияние. "Фиаско чартистской партии, вожди которой были заключены в тюрьмы и организация которой была разрушена, поколебало доверие рабочего класса Англии к своим силам".

Упадок революционного движения.

Рядом с этим все чувствительнее сказывалось победоносное шествие английской промышленности по всему миру, позволившее буржуазии начать широкий подкуп верхов рабочего класса за счет прибылей от эксплуатации внешних рынков. Самостоятельность английского рабочего класса была на определенный период уничтожена, и рабочее движение в Англии направлено было в русло легальной борьбы за чисто экономические требования, проводимой чисто экономическими организациями. С нескрываемой горечью писал Энгельс в 1858 г., что "английский пролетариат фактически все более и более обуржуазивается, так что эта наиболее буржуазная из всех наций, по-видимому, хочет, в конце концов, иметь, наряду с буржуазией, буржуазную аристократию и буржуазный пролетариат"-.

Именно в этот период сложилась в общих чертах центральная организация тред-юнионов - профессиональных рабочих союзов, объединявших хорошо оплачиваемые квалифицированные верхи рабочего класса.

Борьба за новую избирательную реформу.

Но тред-юнионам приходилось существовать и бороться в обстановке полусвобод. Закон 1825 г. признавал свободу союзов лишь с большими оговорками и ограничениями, делавшими практически невозможными стачки.

Хотя совет тред-юнионов не хотел политической борьбы и не имел никакой политической программы, он, однако, под усиливающимся давлением рабочих масс вынужден был допустить участие рабочих организаций в борьбе за новую избирательную реформу. Чартистское движение, замершее в начале 50-х годов, еще долго после этого было, в сущности, огнем, тлевшим под грудой пепла. И когда десять лет спустя радикальное крыло либералов начало агитацию за новую избирательную реформу, рабочие массы приняли в ней живейшее участие, обеспечившее успех. Теперь никто не ждал господства трудящихся от всеобщего голосования, никто и не требовал всеобщего голосования, теперь стремились к ограниченной конкретной цели: расширением избирательного права, увеличением числа рабочих-избирателей тред-юнионы надеялись приобрести такое влияние на палату общин, при котором станет возможным расширение экономической борьбы с предпринимателями. Но энергия, с какой рабочие брались за дело, подозрительно напоминала бури 1838-1848 гг. Грандиозные митинги следовали один за другим. Были случаи, когда громадные толпы в ожесточенных столкновениях с полицией становились на время хозяевами улицы.

Здравое чувство действительности и на этот раз подсказало английской буржуазии, что предоставление избирательного права наиболее обеспеченной в материальном отношении части рабочего класса усилит симпатии этой части к руководящей буржуазии. Русло борьбы труда с капиталом, быть может, и расширится, но это будет все тот же традиционный путь английской законности и порядка, нисколько не грозящий основам капиталистического господства. Это-то и сделало правительство доступным голосу благоразумия.

Недостаточность реформы 1832 г. была слишком очевидна. Она допускала к урнам владельцев недвижимости с доходностью не ниже 10 фунтов стерлингов в год. Неуклюжую произвольность этой нормы теперь невозможно было защищать. Почему, спрашивали, 10, а не 7? "Какая сила благодати политической скрывается в цифре 10?"' И что, собственно, дала реформа 1832 г.? Число избирателей было ничтожно. "Куда бы вы ни направились, - доказывал Брайт, - как в Великобритании, так и в Ирландии, всюду вы увидите, что на 6 человек 5 не имеют права голоса"2. Равномерности представительства не было никакой. Большие промышленные города все еще оказывались приравненными к ничтожным захолустьям. Ливерпуль с 400 тысячами населения посылал 2 депутатов и какой-нибудь Тетфорд с 4 тысячами населения - столько же.

Парламентское прохождение реформы представляло удивительную картину соревнования консерваторов и либералов, демагогически оспаривавших друг у друга инициативу осуществления реформы. Член либерального министерства 1866 г. бывший пилит Гладстон предложил проект, никого не удовлетворивший и отколовший от либеральной партии ее правое крыло ("адуламитов"). Это погубило либеральный кабинет. Сменивший его консервативный кабинет, фактическим главой которого оказался Дизраэли, был явно устрашен народным возбуждением и видел необходимость уступок. Дизраэли предложил свой проект, который сильная либеральная партия нашла недостаточно широким, хотя он был левее гладстоновского. Опасаясь поражения, Дизраэли поспешил выдвинуть новый проект. Гладстон подверг и его уничтожающей критике. Дизраэли вновь уступил. Радикальная часть либералов выдвинула новые требования. Дизраэли неожиданно для всех и с ними согласился.

Новое избирательное право.

Избирательный закон 1867 г. установил годовую доходность недвижимости в графствах, дающую право голоса, в 5 фунтов стерлингов (вместо прежних 10) и, что было важнее, дал избирательное право нанимателям или владельцам помещений с доходностью не ниже 12 фунтов стерлингов.

Изменения в правах жителей городов были гораздо значительнее. Здесь право голоса получили: во-первых, все занимающие жилье, обложенное сбором в пользу бедных, и, во-вторых, все, уплачивающие за свое жилье не менее 10 фунтов стерлингов в год наемной платы. Из этих двух условий второе имело какое-либо значение разве что только в Лондоне. Первое же сразу расширило круг избирателей очень и очень значительно и именно благодаря оговорке о том, что непосредственным плательщиком налогов в пользу бедных считается и тот, кто этот налог, как это и бывало со всеми многочисленными нанимателями небольших квартир, вносит не сам, а через своего домовладельца, который до сих пор рассматривался властями как единственный налогоплательщик. Теперь в избирательные списки попадали не одни эти домовладельцы, но и все их жильцы. Получившееся, таким образом, расширение избирательных списков за счет мелкой буржуазии, ремесленников и рабочих было особенно велико в новых больших промышленных городах. В этом и состояла поправка, предложенная радикалами и столь неожиданно принятая вождем консервативной партии к их немалому неудовольствию.

Либералы и доныне не простили консерваторам этого шага. Они называют его "прыжком в темноту", продиктованным оппортунизмом и цинизмом политики консерваторов, тогда как будто бы "либеральная политика, по временам, правда, не без колебаний и без энтузиазма, всегда покоилась на твердых принципах".

Как бы то ни было, общее число избирателей увеличилось больше чем на миллион. И хотя городского населения числилось на два миллиона меньше, чем населения графств, города получили в полтора раза больше избирателей, чем графства. Этот "незаконный" перевес парировался, однако, совершенно непропорциональным распределением мандатов: 4 миллиона населения больших городов выбирали всего только 34 депутатов в парламент из 334 депутатов, выбираемых городами и местечками вообще2.

Этой же реформой 53 местечка были лишены самостоятельного представительства в парламенте, а освободившиеся мандаты были переданы графствам и городам.

Действительное значение реформы 1867 г.

По господствовавшему в то время общему мнению, реформа 1867 г., открыв дорогу к урнам значительной части промышленных рабочих, превратила Англию в демократию, хотя в руководящих кругах тогда и потом принято было тщательно избегать этого термина в приложении к Англии. Несмотря, однако, на подобную оценку акта 1867 г., никто не испытывал такого страха перед ближайшими последствиями реформы, как в 1832 г. Имевшийся опыт наблюдения над настроениями пролетариата и учет всех партийных взаимоотношений и всей расстановки классовых сил страны показывали, что одно расширение избирательного права, даже и очень значительное, не может дать подчиненному классу решающее влияние на государственное управление вообще и на парламент в частности. Никто не сомневался, что палата общин останется в руках господствующего класса. За это ручался уже установившийся всесильный механизм двух больших партий буржуазии, отсутствие политической партии пролетариата, искусственное распределение депутатских мест, наконец, комбинированная сила денег, социального влияния господствующих классов и давления государственного аппарата на выборах. Во всяком случае, добиться избрания в парламент можно было лишь при непременной поддержке одной из партий: и избирательный закон, и избирательные нравы требовали от кандидата в палату общин громадных материальных затрат. К тому же, хотя еще в 1856 г. был отменен крупный земельный ценз, установленный в начале XVIII в., как условие избираемости, депутаты все еще не получали жалования, и уже это делало депутатскую должность привилегией богачей.

Реформа 1867 г. подытоживала тридцатилетний путь развития английского конституционализма. Но развитие это означало лишь дальнейший рост реальной политической власти промышленного капитала. Массы же были столь далеки от контроля над государственным управлением и от политики, как и в начале XIX в.

< Предыдущая		Оглавление		Следующая >