Аудит / Институциональная экономика / Информационные технологии в экономике / История экономики / Логистика / Макроэкономика / Международная экономика / Микроэкономика / Мировая экономика / Операционный анализ / Оптимизация / Страхование / Управленческий учет / Экономика / Экономика и управление народным хозяйством (по отраслям) / Экономическая теория / Экономический анализ Главная
Экономика
История экономики
| Герман Ван дер Bee. История мировой экономики, 1994 | |
эпилог |
|
|
Между 1945 и 1990 гг. мировая экономика испытала необычайно бурное развитие. Она характеризовалась прежде всего удивительным экономическим ростом, плоды которого были распределены заботами общества благосостояния. К сожалению, после войны созидательный динамизм был не единственной чертой экономической жизни. Последняя оставалась в зависимости от факторов циклического и структурного происхождения. Периоды кратковременного бурного развития сменялись рецессиями. В целом это можно рассматривать как единый цикл, растянувшийся на несколько десятилетий. Успехи первых из них стали, вместе с тем, причиной трудностей 70-х годов. В предыдущих главах мы постарались рассмотреть весь комплекс послевоенных событий. Для этого мы исследовали меру, в которой случайные события - дело рук человеческих, так же, как и глубоко укоренившиеся структурные механизмы, определяли развитие послевоенной экономики; другими словами, каким образом факторы "удачи, свободы и необходимости" способствовали формированию реалий нашего мира? Нашей задачей являлся как анализ, так и простое описание последних. Анализ структурных факторов заставлял нас иногда расширить временные рамки нашего исследования, чтобы включить сюда вторую мировую войну, межвоенный период, а порой еще больше углубляться. Не стоит упускать из виду и тот факт, что структурные факторы являются частью исторического развития, уходящего в глубину веков. Вот почему мы начинаем здесь этот эпилог с попыткой интегрировать структурный анализ экономического развития после второй мировой войны в рамки истории западного капитализма с конца средних веков. Капитализм торговцев, характерный для Европы с XI по XVIII столетия, представлял собой значительный прогресс по сравнению с натуральным аграрным хозяйством начала Средневековья . Сеньоры и городская верхушка создали на общественные и собственные деньги новую торговую инфраструктуру, соответствующую росту городов. Развитие на этой основе городской экономики привело к формированию рынка, открытого для мира, что может рассматриваться как революционное явление. Города и поселки создавали тот капитал, который торговцы- предприниматели могли комбинировать со своими собственными капиталами. Динамизм торгового капитализма происходил из этой новаторской комбинации, позволявшей создавать новые товары и услуги. Города позволили достичь более эффективного разделения труда и стали динамичными центрами масштабного производства для обеспечения внешних рынков. Они развивались в местах слияния и в устьях рек, а также на пересечениях торговых маршрутов, создавая тем самым широкую сеть коммуникаций, которая позволяла западному миру осуществлять перевозку основной сельскохозяйственной продукции и целой гаммы ремесленной продукции. Успех торгового капитализма установил также новое равновесие между, с одной стороны, эффективностью городского хозяйства, а с другой - перераспределением доходов между различными слоями населения. Последние были представлены знатью, торговцами-предпринимателями, аграриями, ремесленниками и рабочими. В справедливом распределении рождались солидарность и социальный консенсус, имевшие огромное значение для всей системы. Торговцы-предпри- ниматели, тем не менее, использовали свою стратегическую позицию для изме-нения способа распределения. Для этого они прибегли к помощи политической власти, которой добились, установив контроль над управлением городов, а затем заключив союз с меркантилистским государством. Ремесленники и рабочие старались восстановить равновесие двумя способами. Прежде всего они улучшали свою профессиональную квалификацию, чтобы увеличить объем производимой продукции, производительность и, соответственно, вознаграждение. Затем они организовались в корпорации по специальностям. Первоначально эти ассоциации действовали как частные организации, целью которых было улучшение условий труда и увеличение заработной платы. Позднее, добившись определенных успехов, они получили официальный статус. Вследствие этого корпоративизм стал двигателем промышленного развития городов, основными принципами которого являлись принципы солидарности и участия. Во всех отраслях корпорации ремесленников гарантировали своим членам высокую и равную заработную плату, так же как и право участвовать в принятии решений. Совместно с организациями торговцев и властями они составили основу консультативной системы в рамках городской экономики. Постепенно на первое место выдвигалась продукция с большей добавленной стоимостью, которая позволяла иметь повышенное вознаграждение ремесленникам и их подмастерьям. Но в результате усилий, предпринятых для поддержки качества товаров и услуг, количество регламентаций в профессиональной сфере увеличилось и стало препятствовать инновациям. Корпорации, чтобы сохранить свои доходы, стали проявлять монополистические и протекционистские тенденции, которые не замедлили сказаться на принятии решений политического и социально-экономического характера в городах, а затем в торговых государствах. В то же время исчезла и солидарность в рядах ремесленников: мастера прибирали к рукам большую часть прибыли и власти в ущерб подмастерьям и ученикам. Окостенелость и неэффективность этих структур приобрели общий характер. Торговцы-предприниматели начали изыскивать другие способы повышения эффективности. Про-изводство стандартизированной продукции было перенесено за город, где имелось большое число скрытых безработных, уровень заработной платы был низок, а корпоративистские организации отсутствовали. В сфере организации промышленности вне городов был достигнут значительный прогресс. В основном этого удалось добиться за счет системы "субподрядов". Производительность труда увеличилась. От этого в первую очередь выиграли занятые в производстве сельские жители. Таким образом, в Европе распространилась первая форма современной промышленности, которая известна в технической литературе как "прото- индустрия". С другой стороны, многие города успешно преодолевали эти трудности. В основе технологических инноваций лежала механизация промышленного производства, которая, в свою очередь, предполагала рост концентрации рабочих рук и оборудования на больших заводах. Такой прогресс был, очевидно, возможен лишь в рамках собственно городской экономики. Теперь промышленники строили заводы в центрах городов и поселков, которые в XIX в. стали очагом индустриального роста. Механизированные промышленные предприятия и процветающие города составили фундамент индустриального капитализма. Более высокая эффективность промышленного капитализма была результатом не только технологического прогресса. Преимущества в области организации также сыграли свою роль. Постепенно промышленник, homo novus девятнадцатого века, занял место торговца-предпринимателя. Одновременно происходила широкая реорганизация, основанная на принципах рыночной, либеральной и открытой экономики. Этот новый экономический порядок был установлен национальными правительст- вами совместно с промышленной и финансовой буржуазией, которая уже в значительной мере контролировала систему политической и экономической власти государства. Система рационального планирования современного промышленного предприятия выигрывала от существования рациональной системы свободного рынка, о нормальном функционировании которой заботились правительства и буржуазия. Промышленный капитализм, имея целый ряд успехов в течение XX в., постепенно трансформировался в исключительно сложную сеть различных родов деятельности. На этой стадии процесс рационализации получил новый импульс, порожденный развитием планирования, с одной стороны, на предприятии, которое состояло из множества отделений, с другой - в национальном масштабе. Промышленный капитализм характеризовался новым нарушением равновесия между эффективностью и равенством. Он никогда бы не был в состоянии заменить сельскую промышленность, если бы не опирался на поддержку трудящихся классов, в особенности тех, которые пострадали от дезиндустриализации городов. Для некоторых категорий квалифицированных и неквалифицированных работников механизированные отрасли промышленности, появившиеся в городах, предоставляли возможность получить новые рабочие места и улучшить производительность труда, что им было выгодно. Однако промышленники постепенно усиливали свои позиции как в экономической, так и в политической сферах и использовали их для получения большей прибавочной стоимости, полностью нарушив тем самым процесс распределения. Работники достаточно медленно реагировали на это, но, в конечном итоге, смогли противостоять хозяевам, создав сначала частные профессиональные союзы, а затем и официальные, признанные государством. В промышленно развитых странах Запада вновь была возрождена концепция солидарности и социальной справедливости. На национальном уровне это привело в долгосрочной перспективе к созданию экономики согласия и участию представительных организаций рабочих в централизованном планировании и государственном управлении. Государство уже не довольствовалось заботой о гармоничном развитии рынка, а получило гораздо большие полномочия. Посредством централизованного планирования и под пристальным вниманием социальных партнеров оно стремилось рационализировать экономическую активность, нацеленную на максимизацию роста, и более равномерно распределяя доходы посредством механизмов трансфертных платежей. На Западе смешанная экономика, таким образом, функционировала как неомеркантилистская система. Бесспорно, она интегрировала множество факторов прогресса в области организации: в принципе планирование максимизирует производство, устраняя препятствия на макроэкономическом уровне. В то же время планирование порождало бюрократизацию и инерцию, что сводило к нулю преимущества планирования. Отраслевые интересы усиливали свое влияние, регламентация становилась более обременительной, в то время как протекционистские и консервативные тенденции усиливались. Чтобы компенсировать потерю эффектив-ности, которая сопровождалась излишней централизацией, в ход пошли инструменты микроэкономики. Неолибералы стремились ограничить государственное влияние и восстановить механизмы свободного рынка. Но они не учли того обстоятельства, что невозможно просто так вернуться в прошлое, как по техническим причинам (восстановление экономической структуры, аналогичной той, которая существовала в XIX в., представляется невозможной), так и вследствие общего принятия принципа солидарности, который воспрепятствовал бы этому. Некоторые экономисты и политические деятели левой ориентации, которые первоначально были безоговорочно убеждены в правильности принципов централизованного планирования и питали себя иллюзией "рационального утошрма", также сконцентрировали внимание на проблемах микроэкономического характера. Теперь они уже выступали за децентрализованное планирование, другими словами, за участие рабочих в планировании на уровне отдельных предприятий и целых регионов. Таким образом, на смену "рациональному утопизму" пришел утопизм "поэтический": если излишнее централизованное планирование разрушало свободу и созидательную активность, децентрализованная модель, напротив, поддерживала рациональность последнего, сохраняя тем самым ценности демократии. К сожалению, "поэтический утопизм" скрывал в себе трагический парадокс. Применительно к достаточно простой по своему характеру модели индустриального общества XIX в. привлечение работников к управлению производством выглядело возможным с точки зрения организации, но в подавляющем большинстве случаев предприятия имели авторитарную структуру управления. В рамках крайне сложного современного индустриального и технологического общества, несмотря на то, что привлечение работников к управлению и даже рабочее самоуправление стало политически возможным, предложения на этот счет не воспринимались всерьез по соображениям организационного характера. Реальностью была лишь передача представительных функций квалифицированным лидерам профсоюзов и руководителям предприятий. Но в этих условиях концепция рабочего самоуправления теряла свою основу, что именно и происходило в последние часы корпоративизма. К тому же не являлась ли общая тенденция децентрализации в духе ссГпидарности простым возвратом к корпоративизму XVII и XVIII столетий? Уменьшение ве-личины производственных единиц на национальном, региональном, отраслевом уровнях, а также в рамках предприятия предоставляет богатый потенциал для эффективного управления и творческой активности. Однако, если рассматривать этот феномен в контексте принципов солидарности, можно смело констатировать, что они способствуют парцеллизации отраслевых интересов и усилению парализующего влияния протекционизма и консерватизма, элементов, присущих поведению относительно малых групп. Вот почему сохраняется значительный скептицизм перед оптимизмом, который демонстрировали экономисты и политические деятели левой ориентации. Этот новый приоритет групповых интересов создал на Западе некоторую атмосферу "конца режима" (fin de regime). В демократических системах это неминуемо вело к взаимной ревности, соперничеству и компромиссам, другими словами, к косности, протекционизму и консерватизму. Более того, в этой атмосфере "конца режима" оказался весь индустриальный западный мир, а не только отрасли городской промышленности, как это было в XVIII в., и это делало ситуацию более драматической. В 70-х годах промышленники агрессивно реагировали на это усиливающееся удушение. Так же как торговцы-предприниматели XVIII столетия перенесли свою промышленную деятельность в сельскую местность, современные ТНК заинтересовались странами "третьего мира" и, в частности, новыми промышленными государствами. Там масштабы безработицы, официальной и скрытой, были таковы, что уровень заработной платы мог поддерживаться на довольно низком уровне, в то время как приход иностранных компаний всячески приветствовался, так как последние создавали новые доходы и внедряли технику современного производства. Деятельность профсоюзов в этих странах была слабой или вообще неощутимой. В целом планирование ТНК не могло быть расстроено правительствами стран "третьего мира". В то же время компании уходили от контроля правительств западных государств. Они оказывались в состоянии восстановить либеральный режим мировой экономики. В этих условиях планирование оставалось под контролем крупных компаний, подвергаясь давлению рыночной конкуренции. ТНК также сумели улучшить эффективность собственного промышленного производства ценой принципа солидарности западной экономики. Угроза новой деиндустриализации на Западе, сложившаяся в результате такого развития, уже не ограничивалась городами, а распространилась довольно широко, особенно затронув старые промышленные регионы. Стратегия, принятая ТНК для восстановления эффективности в промышленности, представляла угрозу для регионов Запада с традиционной промышлен-ностью. Способствовала ли она установлению нового мирового экономического порядка? Стала ли она причиной столь же глубоких изменений подобно тем, которые происходили в XVIII и XIX вв.? В то время расширенное развитие промышленности в сельской местности открыло путь для промышленной революции и появлению рыночной экономики. Могла ли привести к схожим изменениям индустриализация "третьего мира", опираясь на этот раз на общее равновесие между эффективностью и справедливостью? Последний вопрос имеет особенную актуальность. Если Запад не примет этот вызов, он не будет иметь будущего. Современное усиление протекционизма дает основание полагать, что он не поднял перчатку такого вызова. Принятие протекционистских мер лишь усилило чисто оборонительные и консервативные тенденции, присутствующие в экономике. Если Запад в целом или частично продолжит уступать территорию, он постепенно будет изолирован от динамичных сил, действующих в современном мире, что неминуемо приведет к его экономическому закату. Если же Запад постарается ответить на этот вызов, заменив национальную протекционистскую политику на протекционизм в мировом масштабе, скрывшись за стенами, воздвигнутыми на границах нескольких крупных континентальных блоков, это представляет не меньшую опасность. Такой процесс придаст автаркии еще большее значение. Уменьшения размеров производственных единиц, повсеместно происходящего вместе с протекционизмом в национальном масштабе, можно было бы избежать, тогда как основные отрасли сохранили бы свой динамизм, а более слабые отрасли в то же время могли быть защищены от конкуренции ин-дустриализирующихся стран "третьего мира". Стратегия такого рода, основанная на создании защищенных блоков, в действительности представляла собой воз-вращение к меркантилистской системе старого режима с той лишь разницей, что вместо одного государства-нации создавалась их группа. Этот неомеркантилизм был бы не менее опасен для мира, чем меркантилизм XVII и XVIII столетий. Напротив, масштабная экономика, которую позволила бы создать подобная система, содержала бы в себе гораздо больший потенциал концентрации власти, чем какая бы то ни была форма национализма. Если Запад решит принять вызов и участвовать в новой экономической революции, развернувшейся в мире, он располагает для этого большими преимуществами и огромными ресурсами. Как может Запад интегрировать процесс индустриализации "третьего мира" в свое собственное развитие? Как может он сделать так, чтобы этот динамизм способствовал становлению нового международного экономического порядка? Решение располагается на двух уровнях: на уровне материальных потребностей человечества и на уровне его жизненных нужд. Что касается материального развития, новый международный экономический порядок предполагает переход от национального планирования на уровень планирования наднационального. Наднациональное централизованное планирование необходимо для сохранения эффективности и солидарности во всей мировой системе. Так же как в XIX в. национальные правительства способствовали созданию и поддержке либеральной экономики, сегодня эффективная международная власть должна создать из мировой экономики систему открытого рынка (при необходимости в несколько этапов, как это предлагали некоторые). Механизмы такого международного централизованного планирования должны будут интегрировать фактор рыночного измерения, поскольку именно феномен недостаточности может максимизировать экономическую эффективность. Чтобы в достаточной степени ответить на эти мировые нужды, ресурсы планеты должны быть использованы бережно. Стоит, наконец, признать, что планирование в международном масштабе предполагает большее, чем просто обеспечение максимальной эффективности. В современном мире невозможно игнорировать концепцию солидарности, и следует определить для нее место в новом международном экономическом порядке. Международная власть ставила бы целью применение конкретных мер по улучшению распределения богатства и доходов. Первым приоритетом в этом отношении пользовалась бы идущая в "третьем мире" индустриализация. Это означает, что необходимо поставить ТНК под контроль международного планирующего органа. Последний должен принять на вооружение динамичную стратегию развития. Недостаточно реорганизовать процесс индустриализации в мировом масштабе, обеспечив Запад монополией на промышленные инновации и на бурно развивающиеся отрасли, а также позволив нескольким государствам "третьего мира" пробиться в промежуточную группу, в то время как остальные должны были заниматься механизированным аграрным производством в большом и малом масштабах. Реальная динамичная политика предоставила бы всем странам долговременную возможность приобрести постиндустриальную структуру. Международный планирующий орган должен обеспечить достаточную гибкость системе, чтобы все государства могли бы реализовать свои надежды в области развития. Не является ли создание подобной планирующей системы утопией? Во всяком случае, в этой ситуации возникают сложные проблемы разного порядка. Применение динамичной политики развития предполагает, что в ближайшее время мировая экономика не будет функционировать с максимальной эффективностью. В глобальном масштабе это облегчит справедливое распределение результат.ов экономической деятельности, что дает основания надеяться на то, что в долгосрочной перспективе эффективность достигнет нормального и даже высокого уровня. Не легко, конечно, совместить настоящие и будущие интересы, необходимо также учитывать непредвиденные человеческие факторы. Предположив даже, что международное планирование позволит построить новый международный порядок, а технологическое знание, физический и человеческий капитал равномерно распределяется по всему миру, некоторые страны, безусловно, столкнутся с большими проблемами по сравнению с другими. Это связано с неравенством в обеспечении природными ресурсами. Страны, которые не располагают источниками энергии и сырья, должны продолжать их импорт, который будут финансировать от экспортных поступлений. Это предполагает поддержание нреимуществ в области технологии и инноваций некоторыми странами перед другими. Но эта гипотеза идет вразрез с новым видением мира, которое опирается на равенство. Последний пункт связан с вопросом о том, в состоянии ли система планирования удовлетворить все требования. Не приведет ли описанная нами растущая сложность мировой экономики к институциональной неповоротливости любой международной власти? Если планирование улучшит равновесие между эффективностью и справедливостью, не парализует ли одновременное усиление инсти- туализации творческие возможности на уровне общества и индивида? Кто способен остановить или замедлить этот процесс? Тоталитарные режимы консервативны по своей природе; другими словами, они имеют стойкую тенденцию к установлению бюрократического контроля и не обладают никакими эффективными средствами по проверке контролеров. Западная политическая демократия, в принципе, лучше адаптирована к этой миссии, но и она не застрахована от феномена развития институционального склероза. Профессиональные, особенно представительные организации имеют хороший шанс направлять в свою пользу политическую власть. Они часто принадлежат к традиционным экономическим секторам, вследствие этого консервативные тенденции распространяются в политической системе и проникают на международный уровень. При создании нового международного экономического порядка необходимо не только учитывать удовлетворение материальных запросов, но также и таких человеческих потребностей, как свобода, ответственность и субъективный опыт, присущий каждому человеческому существу. Фред Хирш (Fred Hirsch) выявил конфликты, разделяющие материальные и социальные аспекты роста1. По мере исчезновения недостатка материальных благ распространяется неудовлетворенность в социальном и индивидуальном аспектах, которая все больше осложняет использование материального благосостояния. Человеку свойственно рассматривать улучшение своего жизненного уровня не в абсолютном измерении, но в зависимости от его прошлого. Эта установка лежит в основе новой формы конкуренции по поиску более высоких социальных позиций, роста доходов, расширения благосостояния, сохраненного для привилегированных групп. Результатом этого стало огромное расточительство, потому что необходи-мая инфраструктура для приспособления к этой конкуренции постоянно требовала новых инвестиций по расширению предложения не слишком необходимых товаров и услуг. Более того, эта ситуация способствовала проникновению неравенства. Решение лежит за пределами материальных желаний в духовном измерении жизни или религиозной философии. Область знаний находится во власти тех же конфликтов. Даже если распределение доходов, опирающееся на компромисс с принципом эффективности, позволит устранить или значительно уменьшить конфликт, противопоставляющий тех, кто имеет, и тех, кто не имеет, это не приведет к решению всех проблем. В условиях сложной экономики конца XX в. новый конфликт развивается между теми, кто знает, и теми кто не знает. Речь идет о новой причине для обид и недовольства, которую не может устранить более справедливое распределение материальных доходов. Ни частный капитализм, ни капитализм социализированный, даже если последний сможет объединить эффективность и "социализм с человеческим лицом", не смогут, в конечном итоге, разрешить фундаментальные противоречия, выявленные Даниэлом Беллом (Daniel Bell)2. Если же две формы капитализма в своих попытках создать универсальную и оптимальную систему социального порядка станут связывать этот процесс исключительно с материальным благосостоянием, они будут неизбежно наталкиваться на неразрешимое противоречие. Для максимального удовлетворения материальных запросов они будут должны апеллировать к трудолюбию, воздержанности и самодисциплине активного населения - ценностей, которые общество изобилия (массового потребления и продолжительного свободного времени) постепенно разрушает. Вот почему нельзя ждать, что системы общественного порядка, основанные на максимизации материального благосостояния и не дающие индивиду никакой возможности духовного и экзистенциального расцвета, будут в состоянии снять социальные напряжения, которые они породили. Некоторые приверженцы смешанной экономики или экономики социалистической считали, что императивное в своей основе планирование, применяемое предприятиями, государством или международной властью, обеспечит максимальную эффективность, что позволит в достаточной степени удовлетворить человеческие требования. В действительности же этот рациональный утопизм неизбежно ведет к эксплуатации и злоупотреблениям, с одной стороны, и к бюрократической инерции и отчуждению - с другой. Децентрализованное планирование, полагали другие, обеспечит максимальную свободу и творческую активность, удовлетворив все чаяния человека. В действительности же этот поэтический утопизм в своих крайних формах ведет к хаосу, появлению избранных эгоцентричных интересов и косностей3. 1 Решение этих конфликтов лежит не только в поиске компромисса на социальном уровне и достижении общего материального благосостояния. Необходимо нечто большее. Новый мировой порядок возникнет не посредством социальных систем, его должен творить человек. Это означает, что он, скорее, может быть не результатом внешних революций, а плодом изменений ценностей и установок человека. Слияние классической и иудейскохристианской цивилизации в период средних веков породило развитие, которое и создало основы современного индустриального общества. Но сегодня, как представляется, западная идеология несколько утратила свой динамизм. Для будущего необходима новая внутренняя революция, так же как и новая идеология, которая сможет придать новый импульс общему развитию. Запад располагает необходимыми материальными и духовными ресурсами для того, чтобы играть здесь роль новатора. Он способен открыть путь, ведущий к лучшим временам, где рациональность, справедливость и творчество могли бы сосуществовать в гармонии. Таков последний вызов. |
|
| << Предыдушая | |
| = К содержанию = | |
Похожие документы: "эпилог" |
|
|