О "праздной мозговой игре" в "Санкт-Питер-Бурхе" Б. А. Пильняка
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
??
“А Иван Иваныч-то...”
“Все это враки”.
“Нет, не враки... Спросите Ивана Иваныча: вот он там, в биллиардной... Эй, эй!”
“Ивван!..”
“Иван Иваныч!”
“Ивван Ивваныч Иванов...”
“И какая же ты, Иван Иваныч, свинья!”.
Далее следует описание разухабистой пляски Иванова, которую, надо думать, имел в виду Н. Бердяев, когда писал о художественных недостатках, об эстетически неприемлемом в Петербурге А. Белого: ... купец, Иван Иваныч Иванов, махая зеленой бутылкою, встал в плясовую позицию с дамой в растерзанной кофточке; там горела грязь ее нечистых ланит; из-под рыжих волос, из-под павших на лоб малиновых перьев, к губам прижимая платок, чтобы вслух не икать, пучеглазая дама смеялась; и в смехе запрыгали груди; ржал Иван Иваныч Иванов; публика пьяная разгремелась вокруг.
Можно ли отнести это имя Иван Иванович Иванов к знакам присутствия образов и мотивов Петербурга (как своеобразного шифра) в рассказе Пильняка?Думается, в принципе можно (с оговоркой, что это все-таки ассоциация не первого ряда). Тем более это возможно в прозе раннего Пильняка с его известным пристрастием к подобного рода обыгрываниям реалий классической литературы.
У А. Белого в романе Петербург Иван Иванович Иванов это персонаж условно-символический, представляющий собой сатирическое изображение мещанина-обывателя, это оригинальный и запоминающийся, хотя и эпизодический, чисто русский национальный тип. Пильняк, награждая своего героя подобным знаковым именем, с одной стороны, явно озоровал, рассчитывал на комический эффект, вызванный несоответствием заурядного имени (тем более с сатирическим шлейфом, тянущимся из Петербурга А. Белого) исключительному высокому государственному положению героя. В то же время здесь получила реализацию известная идея, в соответствии с которой государством могут управлять и люди из народа. Но есть здесь и более важный смысл как раз то новое, авторское, что привнесено Пильняком: уравнивая в рассказе Санкт-Питер-Бурх Ивана Ивановича Иванова и Петра Великого, Пильняк десакрализует идола (Медного всадника), подчеркивает его национальную суть и укорененность в каждом русском. В феномене Петра мифологизировалось то, что вообще присуще русской ментальности, русскому национальному характеру. Это справедливо было замечено в свое время Н. Бердяевым: Эфемерность Петербурга чисто русская эфемерность, призрак, созданный русским воображением. Петр Великий был русский до мозга костей36. Пильняк это ощутил и совершенно логично дал этому русскому до мозга костей феномену символическое русское имя Иван Иванович Иванов. У Пильняка в данном случае помимо всего прочего, в обычной фамилии и установка на заурядность, обычность события, на обыкновенное для русской истории повествование. Ничего метафизического, сакрального в Петре нет, как бы утверждает автор, или, как четырежды повторяется в рассказе Санкт-Питер-Бурх со ссылкой на Конфуция, Ни один продавец идолов не поклоняется богам, он знает, из чего они сделаны.
Центонный характер рассказа Санкт-Питер-Бурх убедительно демонстрирует и следующий фрагмент, который является на уровне сюжетном совершенно изолированным, не связанным с ходом основного повествования (см. в цитате выделенное курсивом):
К а м е н н ы й г о с т ь: “Брось, ваше превосходительство! Выпьем за художество! Плевать. Поелику пребываем мы в силе своей и воле”. Г о с т ь: “Погодите, величество. Все есть я! Слышишь, Андрей, все есть: я! я-а-а-а!.. Милый Андрей!”
(Гость/Иван Иванович Иванов. В. К.) Останьтесь, Лиза, на минуту.
Простыни, барин, я просушила.
Меня знобит, Лиза. Я одинок, Лиза, присядьте.
Ах, что вы, барин...
Присядьте, Лиза. Будем говорить.
Ах, что вы, барин!.. Я лучше попозже приду.
Присядьте, Лиза.
Помнишь, Андрей, мы играли в бабки... У меня два брата. Один расстрелян, а другой “Паки и паки влачимы будучи на Голгофу!..”
Ты еси Петр и на камне сем я созижду церковь мою: я-яааа!
Ах, барин!.
Прежде всего отметим, что процитированный эпизод с Лизой в первом издании рассказа Санкт-Питер-Бурх был более развернутым и в эстетическом отношении небезупречным, содержал явно негативную характеристику Ивана Ивановича и своей натуралистической конкретикой и однозначностью оценки нарушал общую символистски ориентированную стилистику пильняковского рассказа, что и обусловило необходимость его сокращения (опущенный автором впоследствии текст в следующей цитате из первого издания рассказа набран курсивом): “Помнишь, Андрей, мы играли в бабки... У меня два брата. Один расстрелян, а другой”... Китаец полез по карте Европы, на четвереньках, красноармеец Лиянов, почему у китайца нет косы? Простыни сухие, на шахматной доске мир, руки рабочих, дым заводов, Европа льдиною на бок в Атлантике, никакого Санкт-Питер-Бурга, китаец на четвереньках на льдине. И никакой шахматной доски Лизины волосы закрыли шахматную доску, а губы у Лизы сжаты брезгливо. “Паки и паки влачимы будучи на Голгофу!...” “Ты еси Петр и на камени сем я созижду церковь мою: я я-ааа”. “Ах, барин, скорее, пожалуйста”37. Для Пильняка ущербность героя в любовном акте важнейший компонент отрицательной характеристики персонажа. В то же время Лизино пренебрежение распространяется (в силу соположенности фрагментов) не только на конкретные действия Ивана Ивановича, но и на его преобразовательные идеологические проже