Маргарет Мид \"Иней на цветущей ежевике\"
Статья - Культура и искусство
Другие статьи по предмету Культура и искусство
а, но они очень часто пренебрегали ею. С антропологами они встречались и раньше и привыкли рассматривать их прежде всего как источник дохода. Как мне сказал один старик: “Мы никогда никому не рассказываем всего. Мы что-то сберегаем для следующего”. Люди отказывались говорить нам о чем-нибудь, не получив предварительно десять или пятнадцать долларов за информацию. Да и после этого не было полной уверенности, что они не ответят повторным отказом.
Мы, конечно, не пытались изучить язык, ибо денег у нас было только на три месяца работы. А так как никто из нас до этого никогда не работал с помощью переводчиков, то мы оба нашли этот опыт и раздражающим до крайности, и угнетающим. Но Рео пришел в отчаяние главным образом потому, что у него возникли сомнения, сможет ли он вообще разрешить тайну, разгадать которую он и был сюда послан. У него возникло убеждение, что его специально послали сюда с миссией, обреченной на неудачу, что американские антропологи ничего не читают, кроме материалов об индейцах, и что его профессиональная репутация в США будет отныне основываться на экспедиции, в которой ему ничего не удалось сделать. Как можно что-нибудь сделать в культуре, где настоящий церемониал умер, а люди говорят о чем-нибудь не из интереса, а только за деньги?
Эта позиция американских индейцев, воспитанная десятилетиями взаимодействия культур, была чужда нам, привыкшим к народам Океании. Сколь бы суровы и темны они ни были, их суровость и темнота несли в себе что-то более разумное. Здесь же нас не покидало мрачное чувство, что этот народ сам пошел вспять. Мы познакомились с двумя замечательными стариками, служившими переводчиками у племени. Оба были воспитаны на Востоке в домах квакеров и говорили на точном и беглом английском. Но следующее поколение было послано в школы для индейцев, где дети из различных языковых групп были слиты вместе, а их обучением занимались федеральные чиновники, мало знавшие, а еще меньше заботящиеся о своих учениках и культурах, откуда те вышли. В итоге школьники вернулись в свои резервации с худшим знанием английского, чем у взрослых, но значительно более отчужденными от традиционной культуры. Процветало пьянство. Разрушенные семьи, заброшенные дети и общая социальная дезорганизация были заметны всюду.
Моя задача касалась женщин. Это была неблагодарная задача проанализировать долгую историю ошибок американской политики в отношении индейцев в прошлом и напророчить ей еще более мрачное будущее. Хотя мы поняли на Новой Гвинее, что контакты культур неизбежно ведут к большим изменениям и многие из последних будут изменениями к худшему, все же одно дело — опасение за будущую судьбу народа, с которым ты познакомился и научился его ценить, и другое — картина очевидной катастрофы, каждый день стоящая перед глазами.
Даже соединение наших полевых денег не избавило Рео от тяжелых трудов по сбору нужной ему информации. Оправдались и его самые пессимистические предчувствия: он никогда не добился должного признания своего успеха в решении проблемы, почему нет сведений о видениях в мифах омаха, рассказываемых не по секрету и посвященным, а публично.
Он нашел, что, хотя омаха, по-видимому, и приняли тот же обычай, что и их соседи по прерии, а именно, что каждый волен утверждать, будто он имеет видения, и требовать власти, право на которую они ему дают, фактически у омаха членство в религиозных сообществах определялось наследственными правами на тайное знание. Когда те, кто не имел наследственных прав на видения, постились и выдвигали свои притязания, им говорили, что их видение ложно.
Ситуация была настолько необычной, как и предчувствовала Рут, что открытие Рео действительно прошло незамеченным. Американисты не оцепили его искусство детектива, проявленного им в работе с меланезийскими колдунами, у которых Рео выведал необычные тайны. Наибольшее признание принесли ему “Колдуны с Добу”, наиболее известная его книга, и “Религия манус”. Что же касается его книги “Тайные общества омаха”, создавая которую он столкнулся с наибольшими трудностями, то она не принесла ему никакого успеха.
Это было тяжелое лето, лето, полное испытаний. Второй этаж нашего маленького каркасного домика раскалялся так, что до двух часов ночи мы даже не пытались заснуть. По временам мы выезжали в соседний городишко, где устраивались концерты духового оркестра, а в субботу вечерами бросали с крыши цыпленка, за которого дралась ожидавшая внизу толпа. Иногда мы даже отваживались съездить в Су-Сити посмотреть кино. Но Рео сказал, да и я это чувствовала, что полевую работу вести много легче, когда внешний мир далеко и невозможно выехать куда-нибудь, даже если и есть такое место. Здесь слишком легко было сесть в автомобиль и уехать.
В конце лета мы поехали домой, проклиная постоянно ломающуюся машину. Мы сделали остановку в Цинциннати; даже сегодня, когда я еду по этому городу, кошмар нашей первой поездки по улицам с напряженным движением встает в моей памяти. Как бы там ни было, мы остались живы и приехали в Нью-Йорк целыми, хотя и очень усталыми.
В ту зиму Рео получил в свое распоряжение половину кабинета в здании факультета Колумбийского университета, так что он почувствовал себя не таким узником, каким ощущал себя дома. У нас было немножко больше денег, и я смогла переоборудовать большую спальню в столовую, а старый спальню. Теперь мы могли с большим комфортом принимать наших друзей. Я обработала летние записки, что сделал и Рео. Весною он сдал свои докторские экзамены, а ди