Западники и славянофилы: история и современность
Информация - Философия
Другие материалы по предмету Философия
роде [1].
Слова эти, хотя и сильно затертые многократным их цитированием, точно выражают кредо западнического направления русской мысли. Но важно обратить также внимание на контекст, в котором эти слова находятся. Обосновывая ими свое решение остаться на Западе, где много человеческого выработалось независимо от внешнего устройства и официального порядка, автор С того берега обращался здесь же к сопоставлению Западной Европы с Родиной: В самые худшие времена европейской истории мы встречаем некоторое уважение к личности, некоторое признание независимости некоторые права, уступаемые таланту, гению. Несмотря на всю гнусность тогдашних немецких правительств, Спинозу не послали на поселение, Лессинга не секли или не отдали в солдаты. В этом уважении не к одной материальной, но и нравственной силе, в этом невольном признании личности один из великих человеческих принципов европейской жизни.
В Европе никогда не считали преступником живущего за границей и изменником переселяющегося в Америку.
У нас ничего подобного. У нас лицо всегда было подавлено, поглощено, не стремилось даже выступить. Свободное слово у нас считалось за дерзость, самобытность за крамолу; человек пропадал в государстве, распускался в общине (...) Рабство у нас увеличивалось с образованием; государство росло, улучшалось, но лицо не выигрывало; напротив, чем сильнее становилось государство, тем слабее лицо [1].
Эти и схожие с ними положения составляли достаточно прочный идейный фундамент западнической историософии, в частности основу для критики различных форм псевдоколлективности, нивелирующей личностное начало как в исторических реалиях (та же сельская община, к примеру), так и в утопических социальных учениях (различные варианты грубого, уравнительного, казарменного коммунизма).
Справедливости ради следует признать, что само понимание человека, индивидуума, личности и ее свободы не было одинаковым у всех западников. Некоторые из них разделяли в данном случае (или склонялись к ней) концепцию индивидуализма, имевшую столь строгую популярность на Западе, но встречавшую критику как в европейской антропологии (например, у Л. Фейербаха и молодого К. Марса), так и у ряда наиболее глубоких отечественных мыслителей, сумевших провести жесткую демаркационную черту между идеей узкого эгоизма (индивидуализма) и идеей свободной личности, развитие которой невозможно без одновременного развития отношений и чувства общественности, солидарности. В этом смысле особенно показательны антропологические учения А. Герцена и П. Лаврова.
Наконец, третий аспект западнического наследия, заслуживающий быть отмеченным: именно западничество поставило в России столь важную для страны и традиционно столь мало почитаемую у нас проблему правового обеспечения свободы личности, подчеркнуло значение юридической стороны освобождения человека, необходимость законодательства, закрепляющего права человека как гражданина и т. п.
Еще Чаадаев, в своих Философических письмах сетовал, говоря словами Герцена, на отсутствие у нас того элементарного гражданского катехизиса, той политической и юридической азбуки, которую мы находим с разными изменениями у всех западных народов [1].
Называя Россию печальным царством беззакония, Герцен писал в конце 50-х годов: В самом деле, идея права у нас вовсе не существует, или очень смутно; она смешивается с признанием силы или совершившегося факта. Закон не имеет для нас другого смысла, кроме запрета, сделанного власть имущим; мы не его уважаем, а квартального боимся... Нет у нас тех завершенных понятий, тех гражданских истин, которыми, как щитом, западный мир защищался от феодальной власти, от королевской, а теперь защищается от социальных идей....
Правовая, юридическая мысль России развивалась трудно, постоянно наталкиваясь на противодействие не только правительственного консерватизма, но и консервативных традиций общества и даже народа. Тем не менее уже в 7080-е годы прошлого века идея: Нужно, необходимо, даже неизбежно водворить в нашей жизни порядок, который может быть основан только на праве, точном и всеми признаваемом, все прочнее укореняется в сознании ли6ералов-западников (см. А.А. Алафаев. Русский либерализм на рубеже 7080-х гг. XIX в. Из истории журнала Вестник Европы. М., 1991, стр. 108. Цитируется статья В. Модестова Славянофильская злоба.Голос, 28 февраля 1882 года, № 54). Недаром все лучшие отечественные государствоведы и юристы вышли из этой среды...[4].
Какие же выводы делает автор статьи, оглядываясь на историю развития взаимоотношений между западниками и славянофилами: духовный капитал, накопленный западниками за всю историю существования этого со значительной долей условности выделяемого нами течения, окажется куда более актуальным и плодотворным, нежели разного рода романтизированный и офилософиченный национал-патриотизм, взятый, разумеется, отнюдь не в крайнем его выражении, а во всех разновидностях концепции самобытничества, к коим, несомненно, относится и славянофильство. Этот последний, то есть национал-патриотизм, настаивающий на особом, своем собственном, самобытном пути России, так или иначе опирался и опирается на всякого рода мифы, в основе которых представление о некоей от века (этнос) либо от Бога данной русской душе, или русской идее,