Женщины-философы
Курсовой проект - Философия
Другие курсовые по предмету Философия
чности, откуда ведут свое происхождение все составные части нашей цивилизации (с. 107).
Исторически метастазирование этой болезни по европейскому организму Вейль связывает с двумя тенденциями, которые и приведут впоследствии к рождению в Европе тоталитарной культуры. С одной стороны, в контексте римского христианства происходит замещение всеобщей власти метафизического (у Вейль божественного Закона) всеобщей же, но публичной властью авторитета церкви: законодательства и суверена, наместника Бога на земле, Римская империя признает христианство своей официальной религией. Этому будет во многом способствовать иудейская традиция, в которой, как считает Вейль, освобожденные от власти фараонов евреи оказываются с освободителем (Яхве) в юридических отношениях господина и рабов. Из Бога сделали двойника императора (с. 225), говорит она, и в этом одна из причин антисемитизма Вейль. Здесь же укажем и другую: полагая иудаизм всецело коллективистской религией, она, при крайней религиозной индивидуалистичности, обвинила еврейскую традицию в национализме и расизме, ибо кумиром для них [евреев] служит раса (с. 97).
В том же контексте обнаружат себя религиозные свойства политики, придающие проявлениям физической силы идеологически ценностные значения: [Римляне] понимали, что сила становится по-настоящему действенной лишь при условии, что она прикрывается какими-либо идеями (с. 96). Это прикрытие, как его определяет Вейль, силовых отношений власти метафизикой (в данном случае римской императорской власти христианской идеей) впоследствии и использует Гитлер, создавая религию, которая была бы наделена для массы статусом всеобщей абсолютной духовной ценности. Поэтому пока это [наша причастность всеобщности церкви] является следствием послушания (здесь социального внушения. Т.В.), я довольна, скажет Вейль, что лишена радости принадлежать мистическому телу Христа (с. 99).
С другой стороны, в ее рассуждениях прослеживается тенденция, берущая начало с Декарта, когда постижение истины признается возможным только через рациональное познание и начинает определяться категориями здравомыслия и очевидности. В этом случае нам уже ничто не мешает заменить индивидуальную мысль принуждением коллективного разума на том основании,что последний в силу своей всеобщности всегда оказывается носителем истинного или общественно полезного, опираясь на очевидное и здравый смысл.
Одним из следствий этого смыслового смещения станет преобладание в ХХв. той функции любой политической организации, при которой она и Вейль будет упрекать в этом все современные ей политические системы оказывается машиной, производящей коллективные эмоции, экстазы и массовые внушения. В том числе и рабочее движение, важнейшей формой которого становится в это время пропаганда. Знак равенства между диктатурой пролетариата, национальным империализмом, фашистской бюрократией, тоталитарным коммунизмом, либеральным капитализмом и умеренным социализмом Вейль поставит на том основании, что каждая из этих общностей держится так называемым люциферовским грехом. А именно идолопоклонством и осязаемой иллюзией внутренней целостности и единства, к которым, согласно ее убеждению, влечет нас наша врожденная потребность в причастности ко всеобщему, в самопосвящении себя делу или идее, в любви к существу из плоти и крови (с. 119). На основе этого Вейль делает вывод, что всякая партия по своему происхождению и целям тоталитарна.
Обостренный до предела индивидуализм восприятия и мышления будет вызывать в ней столь же обостренное чувство массы, через которую, как она считала, дьявол изобретает дурное подражание, эрзац божественного: нацию, государство, институт, церковь, семью, общество. Совершенство безлично, говорит она, подразумевая совершенство Бога , личность [есть] то в нас, что соучаствует в заблуждении и грехе. Великие усилия мистиков всегда были направлены на то, чтобы достичь такого состояния, при котором в их душе не оставалось бы частицы, говорящей “я”. И все же та часть души, которая говорит “мы”, бесконечно более опасна (с. 95). Но важно при этом различать, какое именно мы имеется в виду. И важно помнить при этом, что и римская христианская церковь, и впоследствии нацизм и тоталитаризм обнаружат по ходу вейлевской мысли общее основание в абсолютизации как ценности именно той всеобщности, которая держалась, с одной стороны, метафизической идеей, а с другой жесткой структурой социального института и властью авторитета.
Что же касается современной Вейль науки, то поскольку чистый дух христианства, как считала она, испорчен двойной (римской и еврейской) традицией, которая разрывает связь христианской цивилизации и дохристианских языческих религиозных воззрений, союз светской и духовной жизни, религии и науки начиная с Возрождения оказывается невозможным. Более того в той мере, в какой сама посткартезианская наука выносит предмет своего исследования за границы добра и зла, а исследовательская позиция ученого перестает определяться его отношением к Абсолюту и любовью к божественной истине, мы теряем право на обладание этой истиной, вернее на сопричастность ей. Поэтому Декарт, скажет Вейль, не был философом в том значении, которое имело это слово для Пифагора и Платона, он не был влюблен в божественную Мудрость: после исчезновения Греции философов не было (с. 214).
По той же причине Вейль укажет на н?/p>