Все изложения
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
?ынной Массандровской улице в Ялте. Было пасмурно, тепло, дул ветер. Обгоняя нас, бежали, шурша по мостовой, высохшие листья клена. Они останавливались толпами на перекрестках, как, бы раздумывая, куда бежать дальше. Но пока они перешептывались об этом, налетал ветер, завивал их в трескучий смерч и уносил.
Луговской с мальчишеским восхищением смотрел на перебежку листьев, потом поднял один лист и показал мне:
Посмотри, у всех сухих кленовых листьев кончики согнуты в одну сторону под прямым углом. Поэтому лист и бежит от малейшего движения воздуха s на этих загнутых своих концах, как на пяти острых лапках. Как маленький зверь!..
Массандровская улица, какой была в то время, такой осталась и сейчас неожиданно живописной и типично приморской. Неожиданно живописна она потому, что на ней собрано, как будто нарочно, много старых выветренных лестниц, подпорных стенок, плюща, закоулков, оград из дикого камня, кривеньких жалюзи на окнах и маленьких двориков с увядшими цветами. Дворики эти круто обрываются к береговым скалам. Цветы всегда покачиваются от ветра. Когда же ветер усиливается, то в дворики залетают соленые брызги и оседают на разноцветных стеклах террас.
Я упоминаю это потому, что Луговской любил Массандровскую улицу и часто показывал ее друзьям, не знавшим этого уголка Ялты.
Вечером в тот день, когда рядом с нами бежали по улицам листья клена, Луговской пришел ко мне и, явно смущаясь, сказал:
- Понимаешь, какой странный случай. Я только что ходил на телефонную станцию звонить в Москву, и от самых ворот нашего парка за мной увязался лист клена. Когда я останавливался, он тоже останавливался. Когда я шел быстрее, он тоже бежал быстрее. Он не отставал от меня ни на шаг, но на телефонную станцию не пошел: там слишком крутая для него гранитная лестница и к тому же это - учреждение. Должно быть, осенним листьям вход туда воспрещен. Я погладил его по спинке, и он остался ждать меня у дверей. Но когда я вышел, его уже не было. Очевидно, его кто-то прогнал или раздавил. И мне, понимаешь, стало нехорошо, будто я предал и не уберег смешного маленького друга. Правда, глупо?
Не знаю, ответил я, больше грустно... Тогда Луговской достал из кармана куртки пустую коробку от папирос Казбек и прочел только что написанные на коробке стихи об этом листике клена, стихи, похожие на печальную и виноватую улыбку.
Такую улыбку я иногда замечал на лице у Луговского. Она появлялась у него, когда он возвращался из своих стихов в обыкновенную жизнь. Он приходил оттуда как бы ослепленный, и нужно было некоторое время, чтобы его глаза привыкли к свету зимнего декабрьского дня.
У Луговского было качество подлинного поэта он не занимал поэзию на стороне. Он сам заполняв ею окружающий мир и все его явления, какими б возвышенными или ничтожными они ни казались.
(К. Г. Паустовский. Горсть крымской земли.) (442 слова.)
№47
К вечеру бой стал затихать. Обе армии стояли одна против другой, обескровленные, измотанные, поредевшие, но все равно готовые к дальнейшей борьбе. Французы отошли с занятых ими высот, русские остались там, где стояли в конце сражения.
Кутузов сначала намерен был заутра бой затеять новый и до конца стоять и даже распорядился готовиться к продолжению сражения, но когда возле полуночи получил донесение о потерях, а они превышали 45 тысяч человек убитыми и ранеными, - то никакого иного решения, кроме отступления, он принять не мог. Французы потеряли убитыми и ранеными еще больше, чем русские, около 58,5 тысячи солдат и офицеров и 49 генералов. Однако и у них не было выбора они должны были идти вперед до конца. Великая армия разбилась о несокрушимую армию России, и потому Наполеон вправе был сказать: Битва на Москве-реке была одной из тех битв, где проявлены наибольшие достоинства и достигнуты наименьшие результаты.
А Кутузов оценил Бородинское сражение по-иному: Сей день пребудет вечным памятником мужества и отличной храбрости российских воинов, где вся пехота, кавалерия и артиллерия дрались отчаянно. Желание всякого было умереть на месте и не уступить неприятелю. Двунадесяти языкам наполеоновского войска, собранного со всей Европы, противостояло еще большее число российских языцей, собравшихся со всей империи.
На Бородинском поле плечом к плечу стояли солдаты, офицеры и генералы российской армии, сплотившей в своих рядах русских и украинцев, белорусов и грузин, татар и немцев, объединенных сознанием общего долга и любовью к своему Отечеству. И потому поровну крови и доблести, мужества и самоотверженности положили на весы победы офицеры и генералы: русский Денис Давыдов, грузин Петр Багратион, немец Александр Фигнер, татарин Николай Кудашев и турок Александр Кутайсов, России верные сыны.
И все же, сколь ни ярки были вспышки этой искрометной офицерской доблести, при всей их красивости чем-то напоминали они торжественные огни праздничного фейерверка, в то время как лавинная, всесокрушающая солдатская доблесть была подобна могучему лесному пожару, который, ревя и неистовствуя, неудержимо шел высокой жаркой стеной, круша и испепеляя все, что стояло на его пути. История сохранила нам и имена героев Бородина, солдат и унтер-офицеров кавалеров военного ордена Георгия Ефрема Митюхина, Яна Маца, Сидора Шило, Петра Милешко, Тараса Харченко, Игната Филонова и многих иных. А это и был российский народ многоликий, многоязыкий, разный, соединенный в едином государстве общей судьбой, столь же един?/p>