Внутрипартийные дискуссии о рабочем самоуправлении: революционный романтизм и первые шаги национал-большевизма
Статья - История
Другие статьи по предмету История
?аргиналов, во всём видящих заговор против России. Скажем больше, максимализм и левых, и правых интернационалистов отчасти опирался на некоторые крестьянские утопии (46), "подпитывавшие" своеобразную "сектантскую реформацию" в России (47). Основными её чертами можно назвать глобализм и полное отрицание существующего порядка вещей, хилиазм и эсхатологизм. Но разрыв между установками некоторых большевиков и народным мировосприятием всё-таки имел место, и приходился он по линии следующего за разрушением старого мира шага, помимо всего прочего, и в отношении к государству. Для большинства революционеров государство не несло в себе никакой мистической нагрузки. "В лучшем случае", оно было для них воплощением зла, а так рычагом для осуществления их целей. Народный же утопизм мечтал о "царстве Божием на Земле". То есть будущее, справедливое государство виделось как заступник и по аналогии с существующим государством, только очищенным от его пороков.
И тем не менее народные представления о государстве всё же смогли воплотиться в некоторых течениях внутри большевизма. Как правило переориентацию части партии с идей мировой революции на решение национальных задач России связывают с Брест-Литовской эпопеей. Для рабочего представительства вызванное Брестом разочарование вылилось в возникновение ультралевого течения "рабочего индустриализма", среди представителей которого находились такие видные фигуры, как А. Гастев, А. Гольцман, В. Оборин, Н. Филипов. Их можно назвать "сторонниками мировой революции наоборот". После Бреста авторы платформы разуверились в возможности поддержки Октября Западным пролетариатом, а без неё капитуляция революции в России, по их убеждению, была неизбежна, причем в такой форме, что Россия как самостоятельное государство перестанет существовать, и на её территории будет действовать некий гигантский космополитический трест с преобладанием американского или немецкого капитала (48), в котором, ни о каком самоуправлении рабочих реально речи бы уже не шло (49). Много позже Гастев продолжал отстаивать тезис отсталости организации труда в России по сравнению с Западом. Среди исторических форм трудовой организации он нашёл место ремесленным союзам, английским тред-юнионам, даже церкви и армии, но и словом не обмолвился ни о русской общине, ни об артели (50).
Разрушительные для российской государственности тенденции обнаружились и при подготовке первой национальной Конституции 1918 года. Часто они восходили к духу первых дискуссий о роли в революции рабочего самоуправления. Отголосок дебатов о роли и месте профсоюзов в Советской системе сказался, к примеру, при обсуждении нового избирательного права. Так, дебатировалось проводить ли выборы в городах на основе максимально широкого участия граждан или предоставлять право голоса только членам профсоюзов! Форсирование революции требовало второго подхода. Реанимировались и прежние разногласия по поводу соотношения прав центра и периферии. За расширение прав местных Советских органов, к примеру, выступил такой яркий представитель левого большевизма как М.Н. Покровский. Идеи трудовой демократии можно особенно явственно различить в проекте Рейснера. М.А. Рейснер стоял за федерацию коммун. Под коммунами он понимал территориально-хозяйственные единицы. Те, в свою очередь, сами должны были федерацией местных организаций трудящихся, организованных профессионально. Местные коммуны должны были объединяться в провинциальные, областные, наконец, в Российскую Федерацию. Проект Рейснера имел чёткую интернационалистическую парадигму в рамках перманентной революции..Он, в частности, предусматривал вхождение России в Мировую Коммуну "Великий Интернациональный союз трудящихся мира. Пересекалась с этой и позиция П.П. Ренгартен. Он видел Россию федерацией профессиональных объединений трудящихся. Левые позиции обнаружились и по такому, казалось бы, чисто техническому, вопросу с чего начинать рассмотрение в Конституции органов власти. Так, А.П. Смирнов настаивал, что органы власти нужно рассматривать от низших к высшим. Он был незамедлительно поддержан А.А. Шрейдером. Близкие с ними мнения выразили М.М. Покровский и Ю.М. Стеклов (51).
Понятно, что на другом полюсе должны были концентрироваться идеи не просто сильного национального государства, а патронажного государства, проявляющего отеческую заботу о своих гражданах. Они то и могли в той или иной мере вобрать в себя народные представления о государстве. И такие подходы действительно складываются в большевистском руководстве. Условно это направление в большевизме можно определить как национал-большевизм (хотя с такой дефиницией можно и поспорить). К примеру, представляется, что именно из такого понимания государства исходил Сталин, критиковавший сторонников превращения Россию в трудовую коммуну без границ и национального содержания (52). Похоже, что уже в то время Сталин приходит к убеждению, что стихийный патриотизм масс сможет в будущем стать наиболее надёжной опорой революционной власти (53). Но ещё более интересна в этом ключе позиция Ленина. Надо сказать, что из тогдашних лидеров только он видел определённые параллели между рабочим самоуправлением 1917 года и традиционными российскими формами трудовой самоорганизации. Ленину на этот счёт принадлежит фраза, на которую прежде исследователи особого внимания не обращали. Говоря о самоуправляющемся рабочем, он отмечал: "правильно ли, но он делает дело так, как крестьяни