Я родом не из детства – из войны (по военной поэзии Ю. Друниной)
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
не беда!
Такой нарядной и такой богатой
Я позже не бывала никогда…
Война не уничтожила в ней способность любить и ненавидеть, тонко чувствовать добро и переживать за все, что происходит вокруг.
Мы не очень способны на ахи, да охи
Нас на прочность не зря шептала война,
Мы суровые дети суровой эпохи:
Обожгла наши души она.
Только правнуки наши далекие судьи,
Ошибутся, коль будут считать,
Что их прадеды были железные люди,
Самолетам и танкам подстать
Нет, неправда, что души у нас очерствели
(Такова, мол, дорога бойца).
Под сукном грубошерстным солдатских шинелей
Так же трепетно бьются сердца.
Так же чутки и к ласке они и к обиде,
Так же вдруг в несчастье верны.
Тот умеет любить, кто умел ненавидеть
На седых пепелищах войны.
Я, признаться, сберечь не сумела шинели
На пальто перешили служивую мне.
Было трудное время…. К тому же хотели
Мы скорее забыть о войне…
Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце мое тебе нужно Россия,
Ты возьми его, как в 41 м году.
Судьбу поэтов моего поколения можно назвать одновременно и трагической, и счастливой. Трагической потому, что в наше отрочество, в наши дома и в наши такие еще не защищенные, такие ранимые души ворвалась война, неся смерть, страдание, разрушение. Счастливой потому, что, бросив нас в самую гущу народной трагедии, война сделала гражданскими даже самые интимные наши стихи. Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые.
Не знаю, где я нежности училась,
Об этом не расстраивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идет в шинели молодость моя
В моих глазах обугленного трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.
Нет! Мы с тобой узнали не по сводкам
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки,
Я на броню вскочила на ходу.
А вечером над братской могилой
С опущенной стояли головой.
Не знаю, где я нежности училась, -
Быть может, на дороге фронтовой.
Есть, конечно, у Юлии Друниной и просто стихи, стихи, не опаленные войной.
Ты рядом, и все прекрасно:
И дождь, и холодный ветер,
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти!
Спасибо, тебе, мой любимый,
За то, что ты есть на свете.
Ты рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить.
Единственный мой, спасибо,
За то, что ты есть на свете!
Юлии казалось, что власть это, прежде всего сила. Я стала властью, а у меня никакой силы. Избиратели доверяют мне свои дела, я сижу, смотрю на них и думаю, что не оправдаю их доверия. Хлопочу, пишу в том или иное министерство, ведомство, район, округ. Не отвечают, как будто сговорились не отвечать. Сила? Никакой. Я беспомощна. И зачем я сижу по 10 -12 часов зале заседаний? И зачем я утверждена в этой липовой должности? Комуто это нужно, для какой то опасной игры. Видимость власти, и только.
Юлия Друнина стала секретарем Союза писателей, но не смогла участвовать в бесконечных ссорах, устала от интриг.
Она много писала, но…жизнь постепенно теряла для нее смысл. Все чаще обращается Юлия в прошлое, там ищет утешения, пытается заглушить будни воспоминаниями.
Она никак не хотела расстаться с юностью, прежде всего с фронтовой юностью, не хотела отставать от нее. Николай Старшинов вспоминает: Второй ее муж Алексей Яковлевич Каплер относится к Юлии очень трогательно, заменял ей мамку и няньку, и отца. Все заботы по быту брал на себя. Но после смерти Каплера, лишившись его опеки, она, по моему, оказалась в растерянности. У нее было немалое хозяйство большая квартира, дача, машина, гараж. За этим всем надо было следить, постоянно прилагать усилия, чтобы поддерживать порядок. А этого делать она не умела, не привыкла. Ну, а переломить себя в таком возрасте было уже очень трудно, вернее невозможно.
Ангел хранитель не оставил ее и в боях за Латвию, когда она получила тяжелое ранение в шею. Осколок едва не перерезал сонную артерию, осталось всего два миллиметра. Из госпиталя Друнина вышла инвалидом. Это давало ей возможность не возвращаться на фронт, но она настояла на направлении в свой полк.
Однако в одном из боев она была контужена и вскоре комиссована 21 ноября 1944 года. С фронта Друнина возвращалась с орденом Боевого Красного Знамени.
О своей опаленной юности она никогда не жалела. Именно на войне она научилась ценить и беречь дружбу, приобрела прочный запас на всю жизнь и сформировалась как поэт.
До конца своих дней она так и не смогла забыть военные годы. Все ярче и ярче становятся фронтовые образы. Они мучают ее, не дают покоя:
Я порою себя ощущаю связной
Между теми, кто жив, и кто отнят войной…
Я связная.
Бреду в партизанском лесу,
От живых донесенье погибшим несу.
Поэзия для Юлии Друниной, прежде всего откровение, наступившее после долгого затишья. В это время она может писать веселые и грустные стихи, поддерживая себя и тех, кому сейчас тяжелее. Мерилом несчастий для нее на всю ж?/p>