Чаадаев — Герцен — Достоевский
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
?отя по форме тоже насмешливая: Глупость откровенности: осилил Мадонну. Думается, за этой пометой стоят впечатления о трогательной открытости, безоглядной искренности лирической интонации, свойственной БиД, где повествование покоряло читателя мужественной и безыскусственной правдой17 авторских соразмышлений с ним о жизни, в широчайшем спектре от интимных чувств автобиографического героя до сокровенных духовных сомнений и взлетов.
Герцен, кстати, отдавал себе отчет в том, что за столь непривычной мерой душевной распахнутости кроется опасность остаться эстетически непонятым (слишком внутренности наружи). Но также и в том, что в этой храбрости истины сила его слова: оно пахнет живым мясом, просочилось сквозь кровь и слезы (XXVI, 32, 73, 146147). И примером такой самозабвенной, простодушной откровенности мог сохраниться в памяти Достоевского рассказ Герцена о рождении сына в гл. XXIV 13 июня 1839 года. В нем писателя взволновал, вероятно, и грустно-счастливый колорит благоговейных воспоминаний автора о высочайшем духовном, религиозном моменте в истории любви его и Натальи Александровны, открывшем им новые, неведанные области упоений, тревог, надежд, связанные с зарождением новой жизни. И его признание в переполнившем сердце преклонении перед женщиной-родильницей, перед красотой ее измученно-восторженного лица. На него падает здесь отсвет поэтического облика Мадонны (отсюда и истоки моего предположения, что помета Достоевского указывает на эту главу).
Образ евангельской Марии под пером Герцена оживает в сугубо земном ореоле противоречивой душевной сложности, обретает объемность, полноту человеческих чувствований, пройдя сквозь призму ренессансного искусства. Рядом с юной Мадонной Ван-Дейка, с силуэтом всех скорбящей женщины-матери из Страшного суда Микеланджело возникает крупным планом Сикстинская Мадонна Рафаэля: Она испугана небывалой судьбой, потеряна: ее уверили, что ее сын сын Божий. Она смотрит с какой-то нервной восторженностью, с магнетическим ясновидением, будто говоря: Возьмите его, он не мой. Но в то же время прижимает его к себе так, что, если б можно, она убежала бы с ним куда-нибудь вдаль и стала бы просто ласкать, кормить грудью не Спасителя мира, а своего сына. Заключая поэтический гимн Марии Матери человеческой, Герцен писал: В ней прокралось живое примирение плоти и духа в религию (VIII, 380, 386388). Приведенный фрагмент, думается, подкрепляет предлагаемую расшифровку пометы осилил Мадонну как признания глубины, проникновенности прочтения Герценом полотна Рафаэля. Добавлю, что Достоевского во время пребывания в апреле июне 1867 года в Дрездене, как свидетельствует его жена, среди художественных впечатлений более всего притягивали БиД и Сикстинская Мадонна18.
Таким образом, представляется, что и в начале работы над Бесами в 1870 году, обращаясь к мемуарам Герцена за живыми черточками для сатирической обрисовки типа западника, кстати, самая манера писателя внесена в разряд таких характерных черт: Портретики. Мемуарчики (и т. д. в этом роде), Достоевский вместе с тем вновь покоряется обаянию его волнующего поэтического рассказа о друзьях молодости ордене рыцарей беззаветной жизни духа, для которых интерес истины, интерес науки, интерес искусства, humanitas поглощает все (IX, 4445). Акцент на этих побуждениях личности у Герцена отвечает внутренней потребности автора романа выйти за пределы однобокого осатиривания типа к полной правде лица. Так появляются на полях первоначальных заготовок восходящие к БиД пометы отнюдь не сатирического регистра: за ними свойства сердечности героя, простодушной открытости, тонкости понимания искусства. И прямые определения артистизма, поэтичности натуры героя, его ума и остроумия, повторяясь к концу перечня, теряют раздраженно-ироническую окраску (Действительно поэт Д XI, 66). Здесь, несомненно, на вымышленную фигуру не слишком заметного лица, подражателя, возвышая его человеческую суть, падает отсвет восприятия Достоевским жизненной многогранности, творческой значимости поэтического таланта Герцена. Потому мне показалось существенным уловить на одной из ранних стадий формирования образа следы того, как художественный мир БиД воздействовал на восприятие и преломление Достоевским реальных свойств Чаадаева и Герцена, их конкретных поступков, чувств, эстетических оценок, в проекции на складывающийся абрис будущего героя. Рассмотренные примеры, думается, позволяют заключить, что уже на этом этапе работы над образом мемуары Герцена содействовали реалистическим устремлениям самого автора преодолеть лишь осатиривающую тенденцию в создаваемом типе, помогали его движению к внутренней, полной правде лица.
Важно в этой связи свидетельство самого романиста в ДП 1876 года о соотношении образа Верховенского с реальной исторической фигурой Грановского, в которой он видит нечто безупречное и прекрасное: ...он имел свой собственный, особенный и чрезвычайно оригинальный оттенок в ряду тогдашних передовых людей наших, известного закала. Это был один из самых честнейших наших Степанов Трофимовичей (тип идеалиста сороковых годов, выведенный мною в романе Бесы и который наши критики находили правильным. Ведь я люблю Степана Тр?/p>