Творчество Солженицына
Реферат - Литература
Другие рефераты по предмету Литература
тихого предательства и именно ему служит оправданием. Умирая, он от нее отрекается, моля хотя бы осколочком зацепиться за бессмертный Мировой Дух. Впоследствии Солженицын сказал о нем прямо: Шулубин, который всю жизнь отступал и гнул спину... совершенно противоположен автору и не выражает ни с какой стороны автора.
Куда ближе писателю чета старичков Николай Иванович и Елена Александровна Кадмины, своего рода Филимон и Бавкида, или скорее старосветские помещики Афанасий Иванович и Пульхерия Ивановна, но только прошедшие через лагерь и обретшие там для своей любви запредельный опыт и глубину, неведомую прообразам иных эпох.
В конце Костоглотов, лишенный возможности завести семью (его кололи гормональными лекарствами), выходит исцеленный телесно из тринадцатого ракового корпуса; родные увозят на машине ложно надеющегося на выздоровление Русанова. Сам же автор, излечившийся тогда начисто, выковал свою собственную теорию о раке ее он кратко выразил позднее в Теленке. Узнав о скоротечной смерти именно от этой болезни своего доброго новомировского ангела Твардовского после того, как его заставили покинуть любимый журнал, Солженицын записывает: Рак это рок всех отдающихся жгучему, желчному, обиженному, подавленному настроению. В тесноте люди живут, а в обиде гибнут. Так погибли многие уже у нас: после общественного разгрома, смотришь и умер. Есть такая точка зрения у онкологов: раковые клетки всю жизнь сидят в каждом из нас, а в рост идут как только пошатнется... скажем, дух.
Замечательно выразительна финальная сцена: перед отъездом назад в ссылку Костоглотов заходит по просьбе тяжелобольного соседа-мальчишки в зоопарк, в коем пережитые страдания заставляют его видеть прообраз окружающего замордованного общества. Вокруг, правда, уже слышатся первые признаки потепления, но и в них он прозревает новую, еще большую опасность: Самое запутанное в заключении зверей было то, что, приняв их сторону и, допустим, силы бы имея, Олег не мог бы приступить взламывать клетки и освобождать их. Потому что потеряна была ими вместе с родиной и идея разумной свободы. И от внезапного их освобождения могло стать только страшней.
Это одна из главных, проходных тем писателя, которая найдет наиболее полное воплощение в Красном колесе.
2.3 Солженицын и Я
Один из персонажей романа Солженицына В круге первом дочь прокурора Клара твердо усвоила еще в школе, какая это скучная вещь литература: …ограниченный в своих дворянских идеалах Тургенев; связанный с нарождающимся русским капитализмом Гончаров; Лев Толстой с его переходом на позиции патриархального крестьянства… Кларе, как и ее подругам, непонятно, за что вообще этим людям такое внимание; они не были самыми умными, и они часто ошибались, путались в противоречиях, где и школьнику было ясно, попадали под чуждые влияния и все таки именно о них надо было писать сочинения…
Пришла пора писать дипломное сочинение о Солженицыне и мне.
Публицисты и критики, которые умнее писателей, поскольку вооружены правильным мировоззрением, уже принялись мне объяснять, где Солженицын ошибается, путается в противоречиях, но, несмотря на это, его произведения объективно отражают, отображают, способствуют… Предвидя толковательный бум этого рода, скажу: художник, мыслитель, моралист в каждом большом писателе слитны.
Ни Толстой, ни Достоевский ничего не отражали механически, словно зеркала, потому они и великие художники, что сказали именно то, что хотели. Проходит время выясняется, что их противоречия и ошибки оплодотворили философскую мысль 20 века, задали загадки, которые мы разгадываем сегодня куда успешнее, чем безупречная логика их критиков.
Солженицын художник и Солженицын мыслитель неразрывны, и малоперспективное занятие возвышать одного за счет принижения другого.
Растерянность перед феноменом Солженицына с неприятием круга его идей рождает и другую концепцию: не только как мыслитель, но и как художник Солженицын, мол не силен. Отчего же миллион читателей, и мощное воздействие на умы, и всемирная слава? А все это, на мой взгляд, результат личного мужества писателя, противоборств с режимом, которое, впрочем, в далеком прошлом. В эмиграции эта идея высказывается уже довольно давно противниками Солженицына. То один литератор заметит, что при восхищении Солженицыным человеком невысоко ставит Солженицына художника, что вера Солженицына в безусловную силу правды уничтожает мистическую сущность искусства (А, Лаврин. Литературная газета, 1989, 2 авг.), то другой скажет, что вовсе не творчество Солженицына, а травля писателя привела к тому, что его фигура разрослась до гигантских размеров, создав почву для возникновения культа Солженицына, который ничуть не лучше всякого другого. (Б, Сарнов. Огонь, 1989, №23)
О правде, которой сильно искусство, способное покорять, подчинять даже сопротивляющиеся сердца, Солженицын действительно говорит неоднократно. Но очевидно, что писатель вкладывает в это слово куда более широкий объем понятий, чем критики, противопоставляющие правду и мистическую сущность искусства.
Свидетели триумфального вхождения Солженицына в литературу: и те, кто способствовал публикации рассказа никому неизвестно автора под названием Щ 854, и те, кто вырвал из рук одиннадцатый номер Нового мира за 1962 год с повестью Один день Ивана ?/p>