Судебные ораторы-адвокаты П.А. Александров и С.А. Андреевский
Информация - Юриспруденция, право, государство
Другие материалы по предмету Юриспруденция, право, государство
?, говорил несколько гнусавым и не слишком громким голосом, без особой жестикуляции, но достаточно уверенно. Чего стоит только одна заключительная фраза его речи по поводу устроителей этого процесса, записанная петербургским полицмейстером А.И. Дворжицким и приведенная в докладе для императора: "Вспомнит их история русской мысли и свободы и в назидание потомству почтит бессмертием, пригвоздив имена их к позорному столбу". Тот же полицмейстер в своей записке проклинал "расходившихся говорунов", которые, по его словам, произносили "невозможные защитительные речи, представляющие, в сущности, беспощадное обвинение властей". Особенно его возмутила речь Александрова, и он жалел, что адвоката за нее нельзя "упечь в ссылку".
Но настоящий триумф Александрова был еще впереди.
Звездный час
Вскоре в Петербургском окружном суде слушалось дело по обвинению Веры Засулич в покушении на убийство Петербургского градоначальника Трепова. Несмотря на явно политическую подоплеку, дело велось, как обычное уголовное и было передано на рассмотрение суда присяжных. Заседание по делу открылось 31 марта 1878 года под председательством А.Ф. Кони, только недавно севшего в кресло председателя С.- Петербургского окружного суда. Обвинение было поручено поддерживать довольно слабому прокурору К.И. Кесселю, после того как от такой "чести" отказались опытные прокурорские работники В.И. Жуковский и С.А. Андреевский.
Речь, произнесенная Александровым в защиту Веры Засулич, принесла ему широкую известность не только в России, но и за рубежом. "Подсудимая, вспоминает Л.Д. Ляховецкий, избрала себе в защитники П.А. Александрова. Дивились тогда немало неудачному выбору. Петербургская адвокатура имела столько представителей с прославленными талантами, а для трудного дела избран был безвестный адвокат, бывший чиновник, расставшийся со службой. П.А. Александров казался пигмеем, взявшимся за работу гиганта. Он погибнет, он оскандалится и погубит дело". Вопреки ожиданиям, речь его сразу раскрыла колоссальный, могучий, боевой талант.
Для начала он воспользовался оплошностью прокурора, отказавшегося отводить присяжных заседателей (по закону прокурор и адвокат имели возможность отвести по 6 человек без объяснения причин). Александров отвел и за себя и за прокурора 11 присяжных заседателей из 25 явившихся. Причем, предварительно в течение нескольких дней, присматриваясь к присяжным, он удачно выбрал для отвода самых верноподданных, нацеливаясь в основном на купцов (отвел 9 купцов 2-й гильдии). Оставшиеся 13 заседателей принадлежали в большинстве к интеллигентским кругам и средним чиновникам.
Свою защиту Александров построил на политической окраске преступления Засулич. Он сосредоточил основное внимание не на выстреле Засулич, а на наказании розгами Боголюбова, как на основной причине, следствием которой и стал выстрел.
"iувством глубокого, непримиримого оскорбления за нравственное достоинство человека отнеслась Засулич к известию о позорном наказании Боголюбова, сказал в своей речи Александров. Что был для нее Боголюбов? Он не был для нее родственником, другом, он не был ее знакомым, она никогда не видала и не знала его. Но разве для того, чтобы возмутиться видом нравственно раздавленного человека, чтобы прийти в негодование от позорного глумления над беззащитным, нужно быть сестрой, женой, любовницей?
Для Засулич Боголюбов был политический арестант, и в этом слове было для нее все: политический арестант не был для Засулич отвлеченное представление, вычитываемое из книг, знакомое по слухам, по судебным процессам, представление, возбуждающее в честной душе чувство сожаления, сострадания, сердечной симпатии. Политический арестант был для Засулич она сама, ее горькое прошлое, ее собственная история история безвозвратно погубленных лет, лучших, дорогих в жизни каждого человека, которого не постигла тяжкая доля, перенесенная Засулич".
Когда Александров яркими красками воспроизвел потрясающую картину экзекуции над беззащитным заключенным, в зале судебного заседания раздалась овация, с аплодисментами и криками "Браво!". "Председательствующий на процессе А.Ф. Кони вынужден был призвать публику к порядку: "Суд не театр, одобрение или неодобрение здесь воспрещается. Если это повторится вновь, я вынужден буду очистить залу".
Очень эффектной была концовка речи Александрова: "Господа присяжные заседатели! Не в первый раз на этой скамье преступлений и тяжелых душевных страданий является перед судом общественной совести женщина по обвинению в кровавом преступлении. Были здесь женщины, смертью мстившие своим соблазнителям; были женщины, обагрявшие руки в крови изменивших им любимых людей или своих более iастливых соперниц. Эти женщины выходили отсюда оправданными. То был суд правый, отклик суда божественного, который взирает не на внешнюю только сторону деяний, но и на внутренний их смысл, на действительную преступность человека. Те женщины, совершая кровавую расправу, боролись и мстили за себя. В первый раз является здесь женщина, для которой в преступлении не было личных интересов, личной мести, женщина, которая со своим преступлением связала борьбу за идею, во имя того, кто был ей только собратом по неiастью всей ее молодой жизни. Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару закона, тогд