Страстотерпец великодержавия
Статья - История
Другие статьи по предмету История
затем убрал его как компрометирующего свидетеля. Философ властелин в мире идей, но в мире фактов "быть может всех ничтожней он…". Это испытал на себе еще божественный Платон…
Сталин выполнил национал-большевистскую программу лишь частично, ее экономическую сторону он отверг вместе с нэпом. Видно, что Устрялов не ожидал такого крутого поворота, который был не слишком логичен, и, главное, крайне опасен (вот, где сказалось отсутствие у Николая Васильевича "фантастического" элемента, для предсказания "великого перелома" он оказался слишком трезвым, и впервые просчитался). Перед ним встал выбор: отказаться вовсе от национал-большевизма или отречься от своей экономической концепции, принять новую революцию, сказав себе: "Верую, ибо абсурдно". Он выбрал второе, не думаю, что исключительно из столь талантливо им воспетого "оппортунизма": на целостность и мощь главного предмета его забот государства Сталин не покушался, а наоборот все заметнее демонстрировал великодержавность, не снившуюся и Каткову. К тому же, Устрялов не марксист, экономика для него фактор вторичный, внешняя политика для прилежного ученика Струве важнее внутренней. Уже в первой своей национал-большевистской публикации в феврале 1920 г., когда вовсю свирепствовал военный коммунизм, мыслитель спокойно закрыл на него глаза, заявив, что "заветная наша цель объединение, возрождение родины, ее мощь в области международной все-таки осуществляется и фатально осуществляется". Через тринадцать лет в письме В.В. Ламанскому он повторяет то же кредо: рост "международного престижа нашего государства" основная интуиция "устряловщины". "В области внешней политики наша взяла: Сталин типичный "национал-большевик"", торжествует Устрялов в письме Г.Н. Дикому, следовательно "нужно окончательно снять специфические "устряловские" лозунги эпохи нэпа". К 1934 г. стало ясно, что несмотря на чудовищные методы, "великий перелом" не сломил государство, а наоборот усилил. Какие после этого могли быть у Устряловы разногласия со Сталиным? "Ошибаясь во многом, мы в главном не ошиблись; теперь это ясно как день", уверенно констатирует он в письме Дикому. Возвращение на родину стало естественным, практическим выводом из теоретической установки. Можно, конечно, считать, что Устрялов капитулировал, предал национал-большевизм, растворившись в официальной советской идеологии, о чем вроде бы свидетельствуют его статьи в "Правде" и "Известиях". Но с другой стороны, сама эта идеология стала принципиально другой, по крайней мере, в национально-государственном аспекте, наиболее волновавшем Николая Васильевича. И с не меньшим правом можно сказать, что это антинациональный и антигосударственный коммунизм капитулировал перед скромным харбинским профессором, восстановив в своих правах "национальную гордость великороссов" и российское имперское сознание.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Какое глубочайшее недоразумение считать русскую революцию не национальной!
Николай Устрялов
Грядущее извечный сон корней…
Макс. Волошин
Устрялов относится к числу тех мыслителей, которые увлекают и заражают. Его мысль смела, и, главное, эстетически красива, несмотря на, казалось бы, такой прозаический предмет как политика. Красив и финал его жизни. Судьба "харбинского одиночки" есть часть высокой трагедии нашего народа в ХХ столетии, заново воздвигнувшего здание российской государственности (поверженное его же, народа, февральско-октябрьским дионисийством) на своей же крови и костях. Для того, чтобы 1/6 суши вновь воскресла Империей не пожалели ничего. Устрялов гораздо менее многих других, отсидевшихся за границей с незамутненным сознанием собственной правоты, обязан был что-то "искупать". Но он предпочел взвалить на свои плечи часть "революционного тягла". Впрочем, как говорил кто-то из наших старых историков, в России отношения личности и государства всегда строились через жертву личности. Уезжая в СССР, Устрялов прекрасно понимал, что совершает жертвоприношение, о чем свидетельствует его прощальное письмо к Дикому: "Государство ныне строится, как и в эпоху Петра, суровыми и жестокими методами, подчас на костях и слезах. В своей публицистике я осознавал этот процесс, уясняя его смысл и неоднократно призывал понять и оправдать его. Тем настоятельнее необходимость сделать из этих ответственных призывов не только логический, но, когда нужно, и жизненный вывод. Ежели государству понадобятся и мои "кости" что же делать, нельзя ему в них отказывать". Далеко не у каждого философа слова и дела находились в такой неразрывной связи, как у основателя национал-большевизма. Можно сколько угодно не соглашаться с убеждениями Устрялова, но его отношение к ним заставляет вспомнить Сократа.
Но иногда хочется подойти к делу не столь возвышенно, а более рационально и прагматически. Ведь нужно было всего лишь немного подождать, пожить немного в Европе, вернуться после 1945 года, и можно быть уверенным: обошлось бы без расстрела, да вряд ли грозила бы и тюрьма. Единственный из вождей сменовеховства С.С. Чахотин, догадавшийся поступить именно так, умер на родине своей смертью в 1974 г., когда ему было за 90. Представляешь себе Николая Васильевича седобородым патриархом, уединенно живущим a la Шульгин в родной Калуге, в тихом маленьком домике, куда стекаются молодые русские интеллектуалы, ловящие как откровение каждое его слово. И потом, мы бы имели устряловскую верс