Специфика начала Нового времени. Новое время тАФ век новой науки
Информация - Культура и искусство
Другие материалы по предмету Культура и искусство
веля в Англии соседствуют с абсолютной монархией, поддержанной буржуазными слоями во Франции, рядом с ними истерзанная Тридцатилетней войной, но не ставшая единой, не поднявшаяся на более высокий уровень феодальная Германия, буквально из пепла поднимающая осколки своей культуры. Таким образом, даже новый класс возникающая буржуазия разных стран неодинакова в своих действиях.
Для XVII века драматизм столкновения нового со старым усилен религиозными противоречиями, которые выливаются в неоднозначное, чреватое множественными человеческими жертвами, покалеченными и уничтоженными судьбами явление общеевропейского характера Контрреформацию. Она тоже продемонстрировала многосторонность и разнообразие целей, форм и методов воздействия на общество. Это и проповедь сурового аскетизма иезуитами, и в полную противоположность использование чувственности в религиозных обрядах; это, с одной стороны, строгое достоинство верующего гугенота, а с другой тАЬкатолическое возрождениетАЭ во Франции с его шумными инквизиторскими процессами, оканчивавшимися кострами (так, в Тулузе был сожжен философ и вольнодумец Джулио Ванини, 15851619). Среди причин Тридцатилетней войны в Германии присутствовал и религиозный мотив (например, испанские солдаты, действовавшие на территории Германии, так или иначе участвовали в реализации мечты своего правителя о создании мировой католической державы). На кострах инквизиции сжигались тАЬеретическиетАЭ книги, внесенные в специальный список Индекс.
Разыгрывалась и еще одна трагедия XVII века, но iеной служил уже внутренний мир человека. тАЬВетер великих географических открытий, который мчал каравеллы Колумба на Запад, не утих. Но куда пуститься в путь? Человек нового времени оказался на распутье: если средние века оставили нерешенной антиномию (греч. antinomia тАЬпротиворечие в законетАЭ. А. Б.) тАЬчеловек создан по подобию бога, и бог создал для него природу, но человек отягощен первородным грехом и не может выбраться из пучины соблазновтАЭ, то теперь на ее место встала другая: тАЬчеловек свободен и равен богу, но он лишь маленькое звено в величественном механизме природытАЭ. Эту проблему унаследовал не только XVII, но и XVIII век: тАЬ природный строй вещей гармоничен, и место человека в нем достойно его, но этот же строй вещей бывает неумолим к людям, когда они от него отступаюттАЭ [211, с. 5].
От эпохи Возрождения в Новое время перешел еще один вопрос, ставший еще более острым, тАЬкак найти каждому свое место в условиях ломки старых отношений и складывания новых, буржуазных? Как жить человеку в тАЬнечеловеческомтАЭ мире глубоких социальных противоречий? Наивный оптимизм был поколеблен уже в эпоху Возрождения, когда Сервантес и Шекспир показали, насколько лжив и страшен мир людей их времени. Мюнцер, Мор и Кампанелла предложили лишь... утопический выход, а Лютер, Кальвин и многие другие религиозные тАЬобновителитАЭ возложили свои упования на иллюзорное потустороннее спасениетАЭ [там же, с. 56]. Этот оптимизм был также поколеблен глубоким скепсисом Мишеля Монтеня, на излете Возрождения сказавшего: тАЬИзумительно суетное, поистине непостоянное и вечно колеблющееся существо человектАЭ [205, с. 9]. И это колеблющееся существо создает неравенство, законы, тАЬкоторые всегда были для народа загадкоютАЭ, где судебные должности продаются, а приговоры оплачиваются звонкой монетой; где... отказывают в правосудии тем, кому нечем заплатить за него [там же, с. 127]. С горечью он констатирует падение нравов: тАЬНе заметно больше поступков, исполненных добродетели; те, которые кажется такими, на деле не таковы, ибо нас влекут к ним выгода, слава, страх, привычка и другие, столь же далекие от добродетели побуждениятАЭ [там же, с. 251].
Ответы на вопросы искали лучшие умы XVII века Декарт, Гоббс, Спиноза, Лейбниц и другие. Может быть, именно наука сделала в XVII веке ощутимые шаги вперед: поиск был теперь не только необходим, но и реален.
Новое время век новой науки
Зададимся вопросом: почему после семилетнего тюремного заключения добровольно взошел на костер Джордано Бруно, заявив своим обвинителям: тАЬСжечь не значит опровергнутьтАЭ, и почему так скоро после него отрекся Галилей? Это не праздный вопрос, и не моральную сторону хочется анализировать при ответе на него. Логика тех событий позволяет предположить следующее. Для Николая Коперника было достаточно лишь математических выкладок, в силу своей специфичности не воспринятых отцами церкви как еретические (его сочинение тАЬОб обращениях небесных сфертАЭ было запрещено только в 1616 году). Прошло три века, прежде чем сама идея построения Солнечной системы стала достоянием многих. У Дж. Бруно было еще мало доказательств того, что Земля планета Солнечной системы, что она не только вращается вокруг солнца, но и вокруг своей оси. Свои гениальные догадки о множественности миров и бесконечности природы и Вселенной он не мог подтвердить экспериментально или результатами наблюдений за небесными телами телескопов в его время еще не было. Оставался лишь один известный ему способ доказательства своей правоты тот, который продемонстрировал в свое время Христос: чтобы быть понятым, надо умереть. Он взошел на костер с уверенностью в том, что это единственно доступное ему последнее, но веское доказательство. Галилею не было нужды это делать: уже возникла и делала множественные успехи экспериментальная наука, поэтому отречение семидесятилетнего Галилея было скорее позором церкви, настаивающей на признании далеких от научного поиска догм. После свое