С.А.Есенин и революция
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
ям Петрова. Прежде всего, это секретарь Гублита А. М. Карпов, имевший в 1924 году удостоверение ГПУ; он держал в своих руках все ленинградские цензурные нити и, не ошибемся, дирижировал газетной пачкотней на замученного Есенина. В одной квартире с Петровым отдыхала от службы в 3-м полку войск ГПУ переписчица Нина Александровна Ширяева-Крамер. Мы уже говорили, - в этот полк наведывался Петров со своими агиттирадами.Чужую почтовую переписку цедила для лжережиссера его соседка по комнате в той же 8-й квартире, Минна Семеновна Бомбей, служившая на Главпочтамте, позже не раз менявшая свои удостоверения. Рядышком с нашим героем, в квартире № 10, как уже отмечалось, восстанавливал свои коммунистические потенции преподаватель университета им Зиновьева Рейнгольд Иванович Изак, активно упрятывавший милиционера Николая Горбова в тюрьму.
29 декабря 1925 года ленинградская вечерняя "Красная газета" напечатала ставшие печально известными строки:
До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Обещает встречу впереди.
Под стихотворением имя Сергея Есенина и дата "27 декабря". В дискуссиях "Убийство или самоубийство?" это послание играет важнейшую роль, приводя в смущение сторонников версии преступления” В большинстве своем авторы разоблачительных статей автографа (?) этой последней есенинской "песни" не видели, так как его до сих пор строжайше охраняют, и открывался он глазам исследователей (оставивших свои подписи) за 70 лет (1927-1994) не более 15 раз. Историю появления "До свиданья...” поведали Вольф Эрлих и Георгий Устинов. История этого такова: ранним утром 27 декабря поэт передал первому из названных приятелей рукописный листок, попросив не спешить знакомиться с "подарком”. "Стихотворение вместе с Устиновым мы прочли только на следующий день, - утверждал Эрлих. - В суматохе и сутолоке я забыл о нем". Последняя оговорка многих не только смутила, но и возмутила. Устинов в "Красной газете" (1925, 29 декабря) сделал жест в сторону: "..товарищ этот просил стих не опубликовывать, потому что так хотел Есенин, пока он жив..." Других свидетелей рождения предсмертной элегии мы не знаем, а верить этим двум, как уже было доказано, нельзя. Так думали наиболее внимательные и чуткие современники. Художник Василий Семенович Сварог (1883-1946), рисовавший мертвого поэта, не сомневался в злодеянии и финал его представлял так (в устной передаче журналиста И. С. Хейсина); "Вешали второпях, уже глубокой ночью, и это было непросто на вертикальном стояке. Когда разбежались, остался Эрлих, чтобы что-то проверить и подготовить для версии о самоубийстве... Он же и положил на стол, на видное место, это стихотворение - "До свиданья, друг мой, до свиданья..." Очень странное стихотворение...". Пожалуй, профессионально наблюдательный Сварог во всем прав, за исключением соображения о демонстрации Эрлихом "убийственного" послания. В этом просто не было необходимости - "подлинника" никто из посторонних тогда не видел. Более того, мы склонны считать, что его не видел в глаза даже сам "Вова" - ему, мелкой гэпэушной сошке, отводилась роль механического рупора версии преступников.
В газетах о стихотворении сообщалось сумбурно, авторы писали всяк на свой лад. В "Последних новостях" (Париж, 1925, 30 декабря) в информации ТАСС от 29 декабря говорилось: "На столе найдено начатое стихотворение, написанное кровью". Тассовец, конечно же с чьих-то слов, определил -степень завершенности послания и, не видя его, дал ему "кровавую” характеристику. О неосведомленности журналиста свидетельствует и такая его фраза: "Поэту было только 22 года"
Заметьте, - так же, как назойливо лжесвидетели "поселяли" Есенина в "Англетере", с такой же настырностью желтые писаки сообщали о "До свиданья..." Причем сообщали по-разному. Спешившая всех опередить вульгарная “Новая вечерняя газета" 29 декабря, когда еще полной согласованности в действиях убийцы и их укрывателей не наметилось, информировала нейтрально: "На небольшом письменном столе лежала синяя обложка с надписью "Нужные бумаги". В ней была старая переписка пота". Миф о предсмертном послании уже родился, но еще не обрел законченную форму.
Очевидно, более всего читателя повергала в недоумение наша гипотеза о "забывчивом" Эрлихе, в глаза не видевшем адресованного ему послания. Ничего дерзкого в таком предположении нет. Во-первых, откуда известно, что стихотворение посвящено "Вове"? От него самого. Но даже малейшего доверия он не заслуживает. Во-вторых, "До свиданья..." в виденной нами рукописи не датировано. В-третьих, обратите внимание, Эрлих о нем поначалу нигде не распространяется, и это говорит не о его скромности, а об отчужденности "милого друга" от кем-то наспех сочиненного восьмистишья. Эрлих отличался крайним тщеславием, и непонятно его равнодушие к строкам, удержавшим этого типа на плаву известности.
Настаиваем: Эрлих "До свиданья..." увидел впервые уже напечатанным в "Красной газете". Элементарная логика подсказывает: он "забыл" его прочитать 27 декабря, так как читать было нечего. Согласитесь, если бы послание существовало в тот день, его бы показывали всякому встречному поперечному, дабы, так сказать, документально закрепить версию о самоубийстве поэта. Однако все это догадки. Обратимся к фактам, которые лишь подтверждают нашу версию. Сравнительно недавно удалось точно установить: рукописный экземпляр "До свиданья..." принес в Пушкинс