Артюр Рэмбо
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
и урезывания свободы фигурирует также в
стихотворениях "За музыкой" и "Сидящие".
В стихотворении "За музыкой", хотя в совершенно другой пропорции и с
изменениями, даны те же противостоящие начала, что в "Ответах Нины", но
идиллия перенесена в более тривиальный план, а антибуржуазная тема богато
развернута по сравнению с краткой репликой Нины.
Идея "бюро" подхвачена и прямо. В десятом стихе: "Пришли чиновники и
жирные их дамы" - в подлиннике "чиновники" обозначены словом "les...
bureaux", где "бюро" - и метафора слова "бюрократы", и его сокращение, как
"кино" от "кинематограф" или "метро" от "метрополитен".
В 1870 г. Рембо все острее ощущал, что представляла собой Вторая
империя, гнусность которой стала особенно очевидна во время франко-прусской
войны. Напомним, что Маркс писал, что под господством Второй империи
"начался период небывалой промышленной активности, оргия биржевой
спекуляции, финансового мошенничества, авантюризма акционерных компаний, а
все этo повело к быстрой централизации капитала путем экспроприации среднего
класса и к расширению пропасти между классом капиталистов и рабочим классом.
Вся мерзость капиталистического строя, внутренние тенденции которого
получили полный простор, беспрепятственно выступила наружу. И в то же самое
время - оргия утопающего в роскоши распутства, блеск разврата, бесовский
шабаш всех низменных страстей "высших классов". Эта последняя форма
правительственной власти была вместе с тем ее наиболее проституированной
формой, бесстыдным грабежом государственных средств бандой авантюристов,
рассадником огромных государственных долгов, венцом растленности,
искусственной жизнью, полной лживого притворства. Правительственная власть
со всей ее мишурой, покрывающей ее сверху донизу, погрузилась в грязь. Штыки
Пруссии, которая сама жаждала перенести европейский центр этого режима
золота, крови и грязи из Парижа в Берлин, обнажили полную гнилость самой
государственной машины и гниение всего того общественного организма, который
процветал при этом режиме" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 17, с.
600-601.}.
Возмущение нарастало повсюду. В шарлевильский коллеж тоже проникли
революционные настроения. Республиканцами стали многие преподаватели, в том
числе Изамбар. Среди учеников считалось славным делом сходить в ближайшую
бельгийскую деревню, чтобы прочитать и выучить какой-нибудь запрещенный во
Франции политический памфлет. Рембо писал в школьном сочинении по истории:
"Дантон, Сен-Жюст, Кутон, Робеспьер, молодое поколение ждет вас!.."
{Valahaye E, Op. cit., p. 43.}.
Важное место в творчестве Рембо заняли составляющие особую группу
политические стихи.
"Кузнец" (1870) - крайний у Рембо пример стихотворения, выдержанного в
духе больших описательных и картинных речей. По своему характеру и
построению оно продолжает традицию социально насыщенных исторических картин
Гюго в его стихотворных книгах "Легенда веков" и "Возмездия", из которых
Рембо черпал материалы для отдельных стихов.. Но стиль Рембо отличен от
стиля Гюго: наблюдается демократизирующее снижение образов и слога, которое
как бы призвано было отграничить стихи Рембо от мещанской буржуазной
культуры. Он сознательно переиначил события Французской революции и дал
герою более "пролетарскую" профессию - кузнец (исторически это был мясник
Лежандр), поставив на всем протяжении своей краткой поэмы в центр не общие
проблемы бывшего третьего сословия, а новые проблемы сословия четвертого -
рабочих, люмпенов, нищих, бедняков крестьян. В стихотворении можно прямо
указать место, где устами символического гиганта-кузнеца поэт говорит о
рабочем классе и будущем обществе (фрагмент "О, Обездоленные...").
В соответствии с невольно усвоенными романтиками, особенно Гюго,
классицистическими заветами, стихотворение риторично. Довольно обширная
картина построена как "речь" - le discours. Через год - в месяцы побед и
трагедии Парижской коммуны - Рембо исполнился такого пафоса, который до
конца выжигал холодность, таящуюся в унаследованной от Гюго дискурсивности
поэзии.
К шовинистическому одушевлению и смехотворным военным упражнениям
ожиревших шарлевильских мещан в начале франко-прусской войны Рембо отнесся с
сарказмом и презрением. А когда пруссаки приблизились к Шарлевилю и для
обороны стали вырубать старые сады, окружавшие город, Рембо сказал своему
приятелю Эрнесту Делаэ, тосковавшему о срубленных деревьях:
"- Есть другие старые деревья, которые надо срубить; есть другие
вековые чащи, с милой привычкой к которым мы расстанемся.
В ответ на недоуменное молчание приятеля он продолжал:
- С самим этим обществом. По нему пройдут с топорами и заступами, его
укатают катками. Всякая выемка будет заполнена, всякий холм срыт, извилистые
дороги станут прямыми, а ухабы на них будут выровнены. Состояния будут
сглажены, а гордыни отдельных людей низвергнуты. Один человек более не
сможет сказать другому: Я могущественнее и богаче тебя. Горькая зависть и