Артюр Рембо
Информация - Педагогика
Другие материалы по предмету Педагогика
ности и боязнь адских мук. Последняя
редакция сохранила главный смысл книги - отречение от европейской
цивилизации с ее христианством. Это новая для Рембо по сравнению с мечтами
ясновидца утопия: в ходе работы для него становилось все более важным
описать, как он проходил "сквозь ад". Поэт думает, будто это ему
действительно удалось. Совсем иначе, чем Данте, но и Рембо выходит из ада...
Годы после поражения Коммуны, весь период своих символистских исканий,
всю поэзию, кикой она тогда жила в его представлении, Рембо изобразил как
время пребывания в аду - "в самом настоящем: старинном, врата коего отверз
Сын человеческий...". Рембо подвергает теорию ясновидения и весь комплекс
символистских идей беспощадной критике. Эта критика тем убийственнее, что
она является критикой изнутри, исходит от одного из крупнейших
предсимволистских поэтов, увидевшего несостоятельность попыток познания
сверхчувственного и магического воздействия на мир и со свойственной Рембо
ошеломляющей откровенностью напрямик признавшегося в этом.
Начатая Рембо во введении и проходящая сквозь всю книгу критика
является величайшей refulalio symbolismi, убедительнейшим опровержением
французского символизма за всю его историю: ей, можно сказать, "нет цены".
Убедительность такого опровержения безмерна, ибо оно рождено спонтанно и
мгновенно и изошло изнутри едва складывавшегося течения.
Справедливости ради надо сказать, что теория ясновидения, которая
отвергается автором, отнюдь не во всех аспектах была равнозначна эстетике
символизма, а, по замыслу Рембо 1871 г., первоначально имела большое
социально-утопическое содержание. Хотя отчаявшийся от неудач ясновидения
Рембо как будто иногда забывал об этом, но его художественный гений
напоминает об исконной задаче, ставившейся ясновидцу. Отсюда таинственное и
полисемично вплетенное в контекст, но важное утверждение: "La charite est
cette clef" ("Этот ключ - милосердие", даже, может быть, - "солидарность
страдающих". Рембо примерно в этом смысле употребляет слово "шарите").
Отказываясь от ясновидения, Рембо не искал другого идеала искусства и
на практике придерживался многих положений своей ясновидческой эстетики. Его
исповедь еще более жгуча, чем исповедь Августина, ибо она написана не после,
а в момент покаяния. В соответствии с принятым им в "письмах ясновидца"
принципом "передавать неясное неясным" Рембо, исповедуясь в душевном
смятении, допускал в своей книге беспорядочное смешение мыслей. "Одно лето в
аду" написано отрывочно, частями в темной, алогичной манере и представляет
фантасмагорию. Понимание книги затрудняется тем, что Рембо, как объясняла
Инид Старки, стремится изобразить одновременно прошлое, настоящее и будущее,
опуская все соединительные звенья {См.: Starkie Е, Arthur Rimbaud, London,
1938.}. Мы ссылаемся здесь на ту самую злополучную английскую
исследовательницу Инид Старки, которая, опираясь на заведомо тенденциозные
бумаги доносчиков-галлофобов из Форин Оффис, доказывала "документально",
будто так и оставшийся полунищим Рембо-"африканец" торговал рабами!
"Одно лето в аду" отличается большей внутренней цельностью, чем
"Озарения". Сохраняя способное и, виртуозно использовать звучание и ритм,
Рембо отrазывается от произвольной игры "словами на воле" и реже отвлекается
от синтаксической и логической точности. В книге немало образных и в то же
время афористически сжатых фраз, врезающихся в память читателя. Все эти
изменения стиля объясняются конкретной содержательностью книги и
определенностью ее антиясновидческого и, таким образом, антисимволистского
замысла.
Рембо остро чувствовал кризис своего искусства и неспроста посвятил
книгу "дорогому Сатане" - "покровителю писателей, не приносящих ни радости,
ни познания".
Повествуя о своем "пребывании в аду", Рембо склонен сам предположить,
что его развитие как поэта пошло по нисходящей линии: "Разве не пережил я
однажды милой, героической легендарной юности, достойной быть увековеченной
на золотых листах?.. Каким преступлением, каким заблуждением заслужил я свое
сегодняшнее бессилие?.. Я, я не могу изъясниться лучше, чем нищий со своими
бесконечными "Господи" и "Матерь божья". Я больше не умею говорить!".
Рембо рассказывает трагическую повесть о своих эстетических блужданиях:
"Однажды вечером я усадил Красоту к себе на колени. - И она показалась мне
горькой. - И я оскорбил ее... Я достиг того, что в моей душе исчезла всякая
человеческая надежда".
Воплощению теории ясновидения в своем творчестве Рембо посвятил особую
главку "Одного лета в аду" - "Бред II. Алхимия слова".
"Ко мне! - восклицает он. - Слушайте историю одного из моих безумств".
И поэт повествует, как он "изобретал цвета гласных" и хотел создать поэзию,
воздействующую на все органы чувств. Он экспериментировал, "записывая
молчания", "фиксируя головокружения". Поэт приводит сам образцы своих
стихотворений, созданных по таким рецептам, и трактует эти стихи теперь
отчужденней и отрицательней, че