Разгул монархии в годы правления Ивана Грозного
Информация - История
Другие материалы по предмету История
µ, в которых называл себя его холопом Иванцом, резко подчеркивая свое удельное значение. Разумеется, великий князь Симеон только трепетал, получая эти уничиженные челобитные, в которых видна была злоба и ненависть царя к так называемой земщине.
Но как царю не удалось уехать из государства, так не удалось, и обособиться окончательно от земщины. Как никак, опричнина все же была частью Московского государства, и притом царь в конце концов не мог отказаться от власти и в земщине. Поэтому, хотя у него в опричнине образовалась и своя дума, и свои приказы Разряд, Большой Приход и др., набрано было и свое войско, тем не менее, он продолжал править и в земщине. При таком условии случалось, что известные вопросы царь приказывал обсуждать всем боярам земским и из опричнины, и бояре обои ставили известное решение. Некоторые учреждения, как, например, приказы Посольский, Челобитный и Ямской были общие у опричнины и земщины. Опричные полки сплошь и рядом отправлялись в поход вместе с земскими и т. д. С течением времени прямое значение опричнины как удела отошло на задний план, а на первый план выдвинулось производное, косвенное значение этого установления. Несомненно, что, учреждая опричнину, царь Иван Васильевич имел в виду не только размежеваться с боярством в управлении государством, но и получить в свое непосредственное распоряжение военные и финансовые средства для того, чтобы поднять свою силу, свое значение и взять решительный перевес над боярством, смирить его и прибрать к рукам. Этому именно назначению стала служить больше всего опричнина. По выражению Ключевского, она стала институтом особой охраны царя и царства от крамольников, а опричный отряд корпусом жандармов и вместе экзекуционным органом по изменным делам. Рядовые опричники были простыми палачами, которые по указанию царя производили избиения массами, опустошали целые города и уезды. Но такие люди, как Малюта Скуратов или князь Афанасий Вяземский, в застенках Александровской слободы производили розыски по политическим доносам и по ночам в спальне у царя обдумывали с ним планы борьбы с его недругами.
10. Новые опалы и казни.
Учреждение опричнины по своему идейному началу, как мы видели, со стороны царя было признанием, своего рода санкцией, правительственного значения боярской думы, укрепленного деятельностью избранной рады. Но на деле, в своих конечных результатах, учреждение опричнины привело к торжеству абсолютизма, к разгрому боярства и падению его общественного и политического значения. Получив разрешение от духовенства и бояр класть опалы на виновных, наказывать их смертью и конфискацией имений, учредив целый отряд палачей, царь стал широко пользоваться данным ему разрешением. Объясняя этот факт, Ключевский говорит, что Иван действовал как не в меру испугавшийся человек, который, закрыв глаза, бил направо и налево, не разбирая своих и чужих; им овладело чувство страха, которому он всегда легко отдавался, инстинкт самосохранения. За себя семи стал, пишет он Курбскому, напоминая, как они, бояре, хотели посадить на царство Владимира, а его и с детьми хотели извести. На наш взгляд, это чувство не вызвало новую тиранию, а только сделалось ее спутником. Новая тирания была вызвана чувством мести, злобой против боярства, которое спутывало царя по рукам, не давало ему воли и интересы государства ставило выше личных царских. Долго сдерживаемое чувство злобы шумно прорвалось наружу и за невозможностью погубить весь правящий класс стало обрушиваться на отдельных лиц этого класса. Но ведь известно, что сплошь и рядом люди, действующие по злобе и ненависти, подыскивают и приводят оправдания, которыми стараются заглушить совесть и очистить себя в глазах других. Так же поступал и Иван, раздувая подозрения относительно злоумышления бояр против его особы и семьи, говоря, что они хотели его самого извести и его сына-младенца, отняли у него его голубицу, царицу Анастасию и т. д. Поэтому, когда он писал Курбскому: за себя семи стал, едва ли писал искренно, наивно, и потому не особенно приходится верить его словам. Читая рассказы современников о казнях Грозного, присутствуешь при какой-то оргии злобного неистовства. Царь буквально упивался людской кровью, мучимый жаждой злобы. Сидит, он, например, в палатке на Ливонском театре войны за обеденным столом и ведет беседу на исторические и политические темы со знатным литовским пленником, князем Полубенским. Входит слуга и докладывает, что привели ливонских пленников. На кол! восклицает царь и бросается из палатки наслаждаться предстоящим зрелищем. Совершая злодейства, царь не мог по временам не думать о последствиях, не мог не трусить расплаты за них на том и на этом свете. Эта душевная тревога приводила его к усиленной молитве или отчаянию в своем спасении, а это чувство, в свою очередь, приводило царя в новым оргиям, к новым жестокостям. Отчаиваясь в спасении нa том свете, царь стремился пожить хорошо, во все свое удовольствие, по крайней мере на этом свете, прежде чем низойти на вечные мучения в ад, а для этого пускал вовсю ширь и мочь террор... Такое психологическое объяснение, на наш взгляд, можно дать поступкам царя Ивана Васильевича, принимая к тому же во внимание, что это был, несомненно, больной человек, в пьянстве, необузданном разврате и жестокостях совершенно истрепавший свою нервную систему, близкий к сумасшествию, хотя и не сумасшедший в обыкновенном значении этого слова.
11. Перетасовка землевладения княжат и после?/p>