Публицистика В.Г. Короленко
Курсовой проект - Литература
Другие курсовые по предмету Литература
?оторое вызвало слезы среди многих присутствующих на суде, выступил адвокат Карабчевский, блестяще разбивший всю обвинительную речь прокурора. Все улики в этом деле, по его мнению, ничтожны и рассыпались в пух и прах при первом же прикосновении к ним.
Благодаря вмешательству прогрессивной интеллигенции во главе с В.Г. Короленко позорный приговор, признанный несостоятельным, был отменен, и удмурты, томившиеся в тюрьме в течение четырех лет, получили свободу. Адвокат Н.П. Карабчевский и журналист В.Г. Короленко выиграли это сражение с мракобесием блестяще.
Это был звездный час всей жизни, если бы именно в то счастливое утро Короленко получил телеграмму Умерла Оленька. Его дочь, хрупкое создание, а он такой большой, сильный, деятельный, должен был ее покинуть, чтобы защитить несчастных осужденных. Какой ценой далась эта победа! По словам его близких, он бы не перенес этого удара… Спасение людей от каторги спасло и жизнь Короленко тоже [Дерман 1946: 44].
В это время большое внимание в печати уделяется еврейскому вопросу. По мнению В.Г. Короленко: В России нет особого еврейского вопроса, ибо он не отделим от главного, русского вопроса о том, какое будущее себе готовит Россия [Полищук 1996: 57].Конечно, не один он так думал. Много лет тому назад Короленко В.Г. совместно с известными деятелями российского общества: политиков, ученых, писателей написали Обращение (1911), в котором гласило, что раздувание антисемитских настроений это небывалое нарушение основных требований справедливости и гуманности, оно ведет к нравственному одичанию… [Полищук 1996:
2.4 Из очерка В.Г. Короленко "ДОМ №13"
Мне хочется все-таки поделиться с читателем хоть бледным отражением этого ужаса, которым пахнуло на меня от моего короткого пребывания в Кишиневе, спустя два месяца после погрома. Для этого я попытаюсь восстановить, по возможности точно и спокойно, один эпизод. Это будет история знаменитого ныне в Кишиневе дома №13…
Мой спутник, который больше успел ориентироваться среди местных достопримечательностей, связанных с погромом, пояснил:
Дом тринадцатый... Где убивали... А... знаю, сказал извозчик, мотнув головой, и хлестнул свою лошадь, тощую, как и он сам, и, как он, невзрачную и унылую. Лица его мне не было видно, но я слышал, как он бормотал что-то в бороду. Мне казалось, что я расслышал слова: Нисензон и Стекольщик.
Наконец, по одному из таких переулков мы спустились к искомому дому. Невысокий, крытый, как все кишиневские дома, черепицей, он стоит на углу, в соседстве с небольшой площадью, как бы выдаваясь в нее тупым мысом. Кругом виднеются убогие домики под черепицей, значительно меньше и невзрачнее. Но они производят впечатление жилых, дом №13 похож на мертвеца: он зияет на улицу пустыми окнами с исковерканными и выбитыми рамами, с дверьми, заколоченными кое-как досками и разными обломками...
Нужно отдать справедливость кишиневской полиции, хотя она не особенно противилась погрому, но теперь принимает энергичные меры, понуждая евреев к скорейшему приведению в порядок разрушенных и поврежденных зданий.
Но над хозяином дома №13, зверски убитого погромщиками, она уже не имеет никакой власти... Двор еще носит выразительные следы разгрома: весь он усеян пухом, обломками мебели, осколками разбитых окон и посуды и обрывками одежды…
Здесь убивали Гришыпуна... сказал кто-то около нас странным глухим голосом.
Когда мы входили в этот двор, все было здесь мертво и пусто. Теперь рядом с нами стояла девочка лет 10-12. Впрочем, это казалось по росту и фигуре. По выражению лица можно было дать гораздо больше, глаза глядели не по-детски... Этот ребенок видел все, что здесь делалось еще так недавно. Для девочки вся эта картина разрушения на молчаливом дворе под знойными лучами солнца была полна незабываемого ужаса. После этого она ложилась много раз спать, просыпалась, вставала, делала все, что делала и прежде, и, значит, успокоилась. Но ужас, который должен был исказить это детское лицо, весь не исчез. Он оставил по себе постоянный осадок в виде недетского выражения в глазах и какой-то застывшей судороги в лице. Голос у нее был как бы придушенный, а речь ее было тяжело слушать: звуки этой речи выходили с усилием, как у автомата, и, становясь рядом, образовали механически слова, не производившие впечатления живой речи.
Он вот тут... бежал... говорила она, тяжело переводя дыхание, показывая рукой по направлению к навесу и луже крови…
Кто это? Стекольщик? спросил мой спутник.
Да-а... Стекольщик. Он бежал сюда... и он упал вот здесь... и тут они его убивали...
С невольным ощущением дрожи мы отошли от этого пятна, в котором кровь перемешалась с известкой, грязью и пухом".
Душераздирающий очерк ДОМ №13 писателя не был опубликован в России, но он был опубликован за рубежом, где получил огромный общественный резонанс.
Пребывание в Кишиневе произвело на меня впечатление очень тяжелое: антисемитизм загадил всю жизнь. Есть небольшой контингент людей порядочных и незараженных этой гадостью, но остальное почти сплошь… (Из письма к жене и дочерям, 15.06.1903) [Короленко 1932: 64].
Что сказать о кишиневском погроме? Казалось бы, тут не может быть двух мнений: все должны бы слиться в одном чувстве. Это какое-то стихийное пробуждение диких переживаний, прорывающее, как вулканическое извержение, тонкую кору нашей культуры. Давно уже я не испытывал таких тяжелых минут, как несколько дней, проведенных в Кишинев