Проблема выбора средней
Курсовой проект - Экономика
Другие курсовые по предмету Экономика
РУССКАЯ БРАННАЯ ЛЕКСИКА: ЦЕНЗУРНОЕ И НЕЦЕНЗУРНОЕ
Русские ругательства издревле были в России "запретным плодом". Рвзумеется, не для носителей русского языка, а для тех, кто его употреблял в печатном, т.е. проверенном и одобренном цензурой варианте. Не случaйно практически всегда публикации на эту тему выходили исключительно на Западе: "Лука Мудищев" И. Баркова, "Русские заветные сказки" А.Н. Афанасьева, собрание русских "нецензурных" пословиц и поговорок В.И. Даля, народные былины, песни, частушки и многое иное, не говоря уже о творчестве "запрещенных" писателей-диссидентов, не жалевших "для красного словца" и родного отца, т.е. Отечество. Даже "Russisches etymologisches Worterbuch" (тт. 1-3, 1950-1958) одного из основателей "Osteuropainstitut", петербургского и берлинского профессора М. Фасмера (1886-1962), увы, не избежал запретительной участи: в двух изданиях его русского перевода (Фасмер, 1964-1973; 1986-1987) были "вырезаны" именно нецензурные слова и выражения. Вырезаны несмотря на то, что, во-первых, по употребительности они занимают ведущее место в обиходном русском лексиконе, и, во-вторых, прояснение их этимологии (многих русских, между прочем, очень интересующее) способствовало бы повышению "культуры речи", о которой так много пекутся обычно ее кодификаторы.
Традиционный запрет на обсценную лексику распространялся столь далеко, что делались и делаются попытки устранить из текстов даже слова, словоформы и сочетания, чисто омонимически могущие быть соотнесены с чем-либо неприличным. Так, профессор Петроградского Богословского института, член Училищного совета при Синоде и редактор журнала "Народное образование" П.П. Мироносицкий в начале века предлагал устранить из языка православного русского богослужения речения и фразы омонимического типа, которые способны "произвести совершенно превратные представления в уме неопытного и несведущего читателя". "Слово испражнение особенно неудобно, - подчеркивает профессор, - и, однако, оно встречается довольно часто, например: "От возношения испражняется всякое благое" (Неделя мытаря и фарисея) или "Небо одушевленное, испражнения преходящее земная"... Неуклюжее славянское ссал в напряженном произношении и при особенном старании произнесть оба "с" для русского уха звучит совсем неприятно, и совершенно напрасно излишний ригоризм не пускает сюда звук "о", тем более, что стоящий здесь между двумя "с" старославянский "ъ" несомненно произносился и пелся как "о". Сравни еще Троичен "Яко сущу Сыну с Родителем и Духу Святому сущу единомудренно поклонимся" (Среда 5-й недели поста, утрени песнь 9-я) и фразу "Из уст младеней и сущих..." (Мироносицкий, 1990, 114-115).
Несмотря на все официальные запреты, однако, во всех слоях русского общества в нужных случаях "крепкие и силбные слова и выражения" были одним из самых эффективных способов "излить душу", - благо российская действительность всегда давала для таких излияний достаточно поводов. Ругались и ругаются, конечно же, в тех "сферах бытования русского субстандарта", которые охарактеризовала З. Кёстер-Тома, по-разному. Аристократам по крови и творческому духу, судя по переписке и некоторым произведениям А. Пушкина, И. Баркова, В. Белинского, Ф. Достоевского, А. Чехова, В. Брюсова, Б. Пастернака и многих других деятелей нашей культуры, был чужд официозный запрет на так называемый русский мат: нередко лишь царская или советская цензура упрятывала всем известные на Руси слова в глубокомысленные многоточия (Эротика, 1992; Три века поэзии русского Эроса, 1992). Читатели, однако, легко расшифровывали этот код, испытывая, быть может, особое наслаждение от эффекта узнавания закодированного. Это узнавание приходило и приходит столь же неумолимо, как неприличная надпись на бюсте В.А. Жуковского, стоявшего на Старопанской площади города N из романа И. Ильфа и Е. Петрова "Двенадцать стульев" (гл. 2): "На медной его (бюстика) спине можно было ясно разобрать написанное мелом краткое ругательство. Впервые подобная надпись появилась на бюстике 15 июня 1887 года в ночь, наступившую непосредственно после открытия памятника. И как представители полиции, а впоследствии милиции, ни старались, хулительная надпись аккуратно возобновлялась каждый день" (цит. по 7-му изд., М., 1934, 19).
Этим неустанным возобновлением в головах читателей "заточенного" мата, пожалуй, и объясняется его необычайная жизнеспособность.
Мат мастеров художественного слова, конечно же, несет иную "эстетическую нагрузку", чем мат уличного пьяницы: иные функции, иная "мера в вещах", иные адресаты... Однако оторвать одно от другого невозможно: и ругань извозчиков, которым поговорка ругаться как извозчик приписывает исключительную грубость брани (имея, видимо, в виду устойчивое несоблюдение русскими правил дорожного движения и естественную реакцию на это "водителей кобылы"), и виртуозная многоэтажная брань моряков (особенно боцманов), и саднящая ожесточенность "излияния души" зэков, и обесцвеченный, потерявший соки шаблонный мат фабрично-заводских масс, и даже "облагороженные" эвфемизацией и феминизацией женские ласкательные словечки вроде елочки зеленые! имеют общий источник. Погружаться в филологические глубины этого источника, как уже сказано, русский человек мог, лишь обращаясь к зарубежным публикациям - если не считать предреволюционного издания словаря В. Даля под редакцией Бодуэна де Куртэне (ДК), где была сделана, пожалуй,