Поэтический мир Елены Шварц
Контрольная работа - Литература
Другие контрольные работы по предмету Литература
, но и мир, и Бог в любое мгновение соразмерны ему и готов принять его вызов.
Человек человеку - так, приключенье.
Боже Сил, для тебя человек - силомер.
(Воробей, 1982).
Однако вот отличие: средневековый человек не был волен в своих метафизических фантазиях. Он был подчинен традиции, замкнутой и не допускающей соперничества.
Шварц, конечно, поэт XX века. Идея смерти Бога воспринята ей со всей трагической полнотой и серьезностью: как некий вызов, постоянно нуждающийся в ответе.
Бог не умер - просто сошел с ума…
Это знают и Ницше, и Сириус, и Колыма.
Это можно сказать на санскрите, на ложках играя,
Паровозным гудком, или подол задирая
(И не знают еще насельники рая)
(Трактат о безумии Божьем, 2000, ДПВ).
Бог постоянно меняет в ее стихах формы и обличья, увеличиваясь и уменьшаясь; даже сама категория существования не является его необходимым атрибутом, не говоря уж о всеведении и благости. Безумный Бог, Бог алчный, множественный, тленный, слабый и несчастный Бог, нуждающийся в человеческой молитве (Поход юродивых на Киев, 1995)... Слабость и безумие Бога одолимы духовной силой человека, который поднялся над своей человеческой природой и даже безумие Божие спрячет в арахис-орех. Не случайна и попытка реабилитировать само понятие сверхчеловеческого : Да, это не всегда ругательство. Святой, да и всякий истинный христианин стремится к сверхчеловеческому и неслыханному. (Маяковский как богослов, 1993). При этом поэт вполне отдает себе отчет в соблазнах, коренящихся в подобном взгляде на человека. У Уильяма Блэйка есть шокирующая гравюра. На ней изображена классическая статуя - Лаокоон. Подпись: Яхве со своими сыновьями - Адамом и Люцифером. Шварц идет дальше, она прямо говорит о тождестве Адама и Люцифера. Важно - не забывать о сказанном выше: о том, что в ее стихах все, с одной стороны, очень-очень всерьез, а с другой - чуть-чуть понарошку.На это свойство ее поэзии упорно не обращает внимания никто из пишущих о ней - юмор. В самом деле, не то замечательно, что в Петербурге живет китайский маг, а то, что живет он под видом сторожа Семеныча-кривого, и в праздник ходит кормить драконов Ши-цзя... пельменями из пельменной. Это юмор Гофмана, Гоголя, молодого Достоевского, чистый и страшноватый, но так не походящий на юродское ерничество расхожего постмодернизма. Это - петербургский юмор.
Один из ключиков к поэзии Шварц - вопрос о месте действия. Где всё происходит и как меняется место действия внутри стиха? Завораживает мгновенное расширение клетки тела до размеров мира (страны, города) - и обратно.
Нет сил воспеть тебя, прекрасная помойка!
Как на закате, разметавшись, ты лежишь
со всклоченною головой
И черный кот в манишке белой колко
Терзает, как пьянист, живот тяжелый твой.
Вся в зеркалах гниющих вихпротресках
Полынь высокая растет -
О, ты - Венеция (и, лучше, чем Венецья),
И гондольером кот поет.
Турецкого клочок дивана
В лиловой тесноте лежит
И о Стамбуле, о кальяне
Бурьяну тихо говорит.
Пространство у Елены Шварц - это, прежде всего, театральное пространство, сцена, где может произойти всё, что угодно. Театральность, присущая её стихам, как ни в чём другом проявляется именно в особенностях пространства, у которого нет никаких неотменяемых качеств. Пустота сцены в зависимости от обстоятельств и мгновенного контекста становится то площадью Древнего Рима, то питерской улочкой, то внутренностью платяного шкафа. Жизнь - театр, как известно. Но, судя по стихам Елены Шварц, это не метафора, а метафизический факт.
Сцена - тоже модель космоса. Её тёмный воздух заряжен энергией превращений, таит потенциал бесчисленных перерождений, смены костюмов, масок. Впитанный с раннего детства, воздух сцены, похоже, определил некоторые важные особенности стихов Елены Шварц. Сквозь призму театра видно, насколько точно мироощущение Елены Шварц совпало, срезонировало с его магическим пространством.
Все уровни бытия подобны друг другу, содержат друг друга как матрёшки. На верху так же, как и внизу…. Посему таинственную пустоту сцены, насыщенную возможностью превращений, можно уподобить большому космосу, Вселенной, скрывающей в себе притяжение и ужас богини-матери. В стихах Шварц присутствует не только Бог-Отец, но Богиня-Мать - незримо, воплощённая бесформенным и неназываемым пространством, каждый миг рождающим новые формы. Но таковы же и бездонные, не познанные глубины души.
Есть и другой, более близкий и соразмерный человеку образ божественного материнского чрева - в ограде Церкви, в виде храма:
Она всё та же древняя пещера,
Что, свет сокрыв, от тьмы спасла,
Но и сама стеною стала,
И чрез неё, как чрез забор,
Прохожий Бог кидает взор.
Войдешь - и ты в родимом чреве:
Еще ты не рожден, но ты уже согрет
И киноварью света разодет.
Свечи плачутся как люди,
Священника глава на блюде
Толпы - отрубленной казалась,
В глазах стояла сырость, жалость.
Священник, щука золотая,
Багровым промелькнул плечом,
И сердца комната пустая
Зажглась оранжевым лучом.
Ещё одна важная особенность стихов Елены Шварц тоже порождена театром. Это живая, органичная и непременная драматургия, которая растворяет все достоинства стихосложения. Поэтические достоинства стихов велики, но увлеченному читателю их почти не видно - забыв с