Последние годы жизни А.С.Пушкина
Реферат - История
Другие рефераты по предмету История
ерном фраке.
А. П. ЯЗЫКОВ -- АЛ. А. КАТЕНИНУ. Описание
Пушкинского Музея Имп. Алекс. Лицея. СПб. 1899,
стр. 453.
Если не изменяет мне память, 30 января 1837 г.,
в 3 часа пополудни, я пошел на квартиру Пушкина.
День был пасмурный и оттепель. У ворот дома
стояли в треуголках двое квартальных с сытыми и
праздничными физиономиями; около них с
десяток любопытных прохожих. В гробовой
комнате мы застали не более 30 человек и то
большею частью из учащейся молодежи, да
отдыхавших в соседней комнате человек пять.
Пушкин был в черном фраке, его руки в желтых
перчатках из толстой замши. У головы стоял его
камердинер, -- высокий красивый блондин, с
продолговатым лицом, окаймленным маленькими
бакенбардами, в синем фраке с золотыми
пуговицами, белом жилете и белом галстухе, --
который постоянно прыскал голову покойного
одеколоном и рассказывал публике всем теперь
известные эпизоды смерти Пушкина. Никого из
близких покойному при гробе не было. При входе
налево, в углу, стояли один на другом два простых
сундука, на верхнем стул, на котором перед
мольбертом сидел академик Бруни, снимавший
портрет с лежавшего в гробу, головой к окнам на
двор, Пушкина. У Бруни были длинные, крепко
поседевшие волосы, а одет он был в какой-то
светло-зеленый засаленный балахон. Полы во всех
комнатах (порядочно потертые) были выкрашены
красно-желтоватой краской, стены комнаты, где
стоял гроб, -- клеевою ярко-желтою. -- По выходе
из гробовой комнаты, мы уселись отдохнуть в
кабинете на диване перед столом, на котором, к
величайшему удивлению, увидели с письменными
принадлежностями в беспорядке наваленную кучу
черновых стихотворений поэта. Мы с
любопытством стали их рассматривать. Прислуга,
возившаяся около буфета, конечно, видела очень
хорошо наше любопытство, но ее главное внимание
было поглощено укупоркой в ящики с соломой
столовой посуды.
В. Н. ДАВЫДОВ. Рус. Стар., 1887, т. 54, стр. 162.
31 янв., в половине второго, мы отправились на
панихиду к Пушкину. Главный ход вел в комнаты,
где находилась жена Пушкина, и отворялся только
для ее посетителей; тех же, кто приходили
поклониться телу Пушкина, вели по узенькой,
грязной лестнице в комнату, где вероятно жила
прислуга, и которую наскоро приубрали; возле
находилась комната в два окна, похожая на
лакейскую, и тут лежал Пушкин. Обстановка эта
меня возмутила.
(Е. А. ДРАШУСОВА). Рус. Вестн., 1881, т. 155,
стр. 155.
На другой день после смерти Пушкина тело его
выставлено было в передней комнате перед
кабинетом... Парадные двери были заперты,
входили и выходили в швейцарскую дверь,
узенькую, вышиною в полтора аршина; на этой
дверке написано было углем: Пушкин. 31 января, в
два часа поутру, я вошел на крыльцо; из маленькой
двери выходил народ; теснота и восковой дух,
тишина и какой-то шепот. У двери стояли
полицейские солдаты. Я взошел по узенькой
лестнице... Во второй комнате стояли ширмы,
отделявшие вход в комнаты жены; диван, стол, на
столе бумага и чернильница. В следующей комнате
стоял гроб, в ногах читал басом чтец в черной ризе,
в головах живописец писал мертвую голову.
Теснота. Трудно было обойти гроб. Я посмотрел на
труп, он в черном сюртуке. Черты лица резки,
сильны, мертвы, жилы на лбу напружинились,
кисть руки большая, пальцы длинные, к концу
узкие.
К. Н. ЛЕБЕДЕВ. Из записок сенатора. Рус. Арх.,
1910, II, 369 -- 370.
Греч получил строгий выговор от Бенкендорфа
за слова, напечатанные в "Северной Пчеле":
"Россия обязана Пушкину благодарностью за 22-х
летние заслуги его на поприще словесности" (№
24). Краевский, редактор "Литературных
Прибавлений к Русскому Инвалиду", тоже имел
неприятности за несколько строк, напечатанных в
похвалу поэту. Я получил приказание вымарать
совсем несколько таких же строк, назначавшихся
для "Библиотеки для Чтения".
И все это делалось среди всеобщего участия к
умершему, среди всеобщего глубокого сожаления.
Боялись -- но чего?
А. В. НИКИТЕНКО. Записки и дневник, т. I, стр.
284.
В первые дни после гибели Пушкина
отечественная печать как бы онемела: до того был
силен гнет над печатью своенравного опекуна над
великим поэтом -- графа А. X. Бенкендорфа.
Цензура трепетала перед шефом жандармов,
страшась вызвать его неудовольствие -- за
поблажку в пропуске в печать -- слов сочувствия к
Пушкину. В одной лишь газете: "Литературные
прибавления к "Рускому Инвалиду", -- Андрей
Александрович Краевский, редактор этих
прибавлений, поместил несколько теплых, глубоко
прочувствованных слов. Вот они ("Литературные
прибавления", 1837 г., № 5):
Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин
скончался, скончался во цвете лет, в середине
своего великого поприща!.. Более говорить о сем
не имеем силы, да и не нужно; всякое русское
сердце знает всю цену этой невозвратимой потери и
всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин!
наш поэт! наша радость, наша народная слава!..
Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина! К
этой мысли нельзя привыкнуть! 29-го января 2 ч.
45м. по полудни.
Эти немногие строки вызвали весьма
характерный эпизод.
А. А. Краевский, на другой же день по выходе
номера газеты, был пр