Политические революции второй половины XX века

Дипломная работа - Политология

Другие дипломы по предмету Политология

неизвестному будущему, чем повторение или возвращение прошлого. Какими будут следствия этой революции? Мы не знаем, писал Дидро в 1774 году. Изменение значения слова от возвращения прошлого к открытости будущему и было, согласно Козеллеку и его сотрудникам по немецкому Словарю основных исторических понятий, главным и решающим сдвигом но мне представляется, что ими преувеличивается степень новизны этого обращения к новому. Уже понятие циклического круговорота судьбы, fortuna, всегда подразумевало элемент непредсказуемости и неясности. Сам же поворот XVIII века заключался, во-первых, в проецировании темпоральной непредсказуемости на линейное видение истории и, во-вторых, в обозначении секулярной, профанной перемены таким понятием о единичном и необратимом событии, которое ранее выстраивалось по модели священной истории. Ключевое иопределяющее утверждение понятия революции имело место после 1789 года, в ходе и по результатам Французской революции и с этих пор его политическое значение окончательно одержало верх над астрономическим. Революция вновь стала этой Революцией, и даже в еще большей степени, чем после 1688 года. Она все больше превращалась в идеологическую ценность, обсуждаемую в революционных кругах и развенчиваемую контрреволюцией. Французские революционеры быстро осознали, что не намерены следовать примеру Англии или Америки, но сами утверждают новый мир без каких-либо образцов. Все еще мечтая о восстановлении далекого Древнего Рима, они в то же время надеялись на то, что их действия должны стать необратимым начинанием. С одной стороны, революция, в соответствии с прежним ее пониманием, толковалась как непреодолимая сила времени (а теперь истории) или революционный поток (Робеспьер), но с другой она теперь превозносилась и в качестве морального императива (каждый гражданин обязан совершать свою собственную революцию), и как результат свободного человеческого действия. Все это показывает, что слово революция начинает означать единичное историческое событие, со значительными онтологическимии и эпистемологическими следствиями. Это был, как верно заметил Жюль Мишле, секулярный аналог Воскресения Христова, воспроизведение священного События, но революция при этом направлялась против христианства, против церкви, и новое Событие было названо именем мирского профанного происшествия par excellence. В работе On Revolution Ханна Арендт представила историю нашего понятия как падение революции с (астрономического) неба на (политическую) землю. Однако параллельно с этим развитием существовало и другое, дополнительное движение, в котором слово, именующее политический беспорядок, стало обозначать уникальное, открывающее историю событие. Таким образом, если анализ Арендт подчеркивает возвышенные истоки понятия, то моя реконструкция стремится это понятие десублимировать, вернуть его на землю с небес священной истории.

2) Отвлечемся теперь от истории понятия революции и его современной формы и рассмотрим с феноменологической точки зрения, как различные аспекты понятия отражаются в самом слове революция. Понятие неотделимо от слова и мое прочтение стремится скоординировать аналитический разбор термина с исследованием состава самого слова в его унаследованной фактичности. Значение не может быть выведено из этимологии, однако в повседневном языковом употреблении оно неизбежно сплетено с внутренней формой слова. В слове революция присутствуют два основных значимых элемента: приставка ре- и корень вол (связанный с латинским глаголом volvo кручу, поворачиваю).

Латинская приставка ре- прежде всего указывает на противодвижение (в смысле оппозиции). Соответственно, она также подразумевает возврат (return) и только вследствие этого принимает значение повторения (repetition). Тем самым слово революция, которое может означать круговое и повторяющееся движение, позволяет услышать в нем и значение насильственного сопротивления (resistance). В моей логической реконструкции понятия я буду опираться на эту совокупность значений, внутренне присутствующих в самой структуре слова.

Сопротивление действующей и наступательной силе, естественно, может мыслить себя как возвращение назад. Так на самом деле и было во всех исторических революциях: только, в то время как все первоначальные революции Нового времени просто провозглашали возврат к прежним средневековым свободам, Французская революция обращалась к неопределенному и далекому прошлому иного народа. В любом случае символическое возвращение было средством ретроспективного присвоения собственного прошлого, или же отрицания его ради другого начинания, способом пере-делать и пере-создать историю. Ограничения свободы, таким образом, понимались как связанные со временем, как зависимость от прошлого (которым человек вообще не может полностью овладеть). Соответственно и ниспровергаемые институциональные структуры объявлялись принадлежащими прошлому.

Сутью революции становится не просто возвращение к минувшему, но оборачивание, инверсия прошлого и будущего. Начинания, ранее воспринимавшиеся как жизнеспособные и прогрессивные, устремленные в будущее, теперь относятся к завершенной прошлой эпохе, а то, что казалось далеким древним прошлым, становится перспективой для будущего. Позднее, в философском восприятии понятия революции, это переворачивание времени часто связывалось с копер