Перечитывая Куприна
Статья - Литература
Другие статьи по предмету Литература
?а в том, что в талантливость Куприна входил большой дар заражаться и пользоваться не только мелкими шаблонами, но и крупными, не только внешними, но и внутренними".
И действительно. Читая Куприна, ловишь себя иной раз на ощущении, что перед тобою воспламеняюще яркий, безусловно талантливый пересказ уже встречавшегося у других авторов. То припомнится Мопассан, то летучей тенью мелькнет Джек Лондон, то Чехов отзовется, то горьковская нота возникнет в купринской прозе, так что охотников находить реминисценции и переклички, выделять цитаты (и совсем не обязательно текстуальные, чаще композиционные, сюжетные, еще чаще - смысловые) тут пожива ожидает немалая.
Вот хотя-бы "Молох". И проблематика этой повести, и тон ее, и эмоциональное освещение - чисто купринские. А как быть с раскладом действующих лиц, где и главный герой - страдающий душевной анемией интеллигент и главная героиня - свежая, привлекательная, но только и ждущая случая подороже продать свою свежесть и привлекательность барышня из обедневшего семейства будто подсмотрены Куприным у Чехова, причем подсмотрены сквозь укрупняющую, искажающую очертания оптику "жестокой" мещанской беллетристики: интеллигент оказывается еще и морфинистом, а барышня продается не просто богачу, но богачу монструозному, уродливому до лубочной ирреальности?..
Или превосходный рассказ "Корь". Он и в самом деле принадлежит к числу лучших у Куприна, хотя... Завалишин, этот до фарсовости комичный и фальшивый ура-патриот на гастрономической почве, заново заставляет припомнить некоторых чеховских персонажей, тогда как и фигура речистого студента-репетитора "из передовых", и весь его скоропостижный роман (наполовину пошлый блуд - наполовину все-таки "солнечный удар" мгновенной страсти) с истекающей чувственностью завалишинской супругой то ли дублируют, то ли, может быть, в какой-то степени предвосхищают типично бунинские "усадебные" романы и фигуры...
6
Поразительно, но этот призвук вторичности, иной раз по просту литературщины совершенно не портит произведения Куприна и не порочит писателя в глазах его читателей, - по крайней мере молодых, неопытных, впервые открывающих для себя и "Молох", и "Корь", и многое другое.
Более того. Остается решительно незамечаемой и, уж во всяком случае, опять-таки не дискредитирующей писателя даже некоторая, скажем так, скудность, непервичность идей, обуревающих купринских персонажей, а следовательно, и самого автора.
Отдадим, впрочем, должное интеллектуальной честности и скромности Куприна. Он и не выдавал себя никогда за самобытного мыслителя. В отличие от большинства других крупных русских писателей - своих современников и предшественников, никогда не претендовал на роль идеолога, философа, политического трибуна или учителя нации, предпочитая оставаться только художником.
Хотя порассуждать Куприн любил, как любил и героев "с идеями". "В центре его больших повестей, изображающих ту или иную сторону быта, - писал Корней Чуковский, - почти всегда выступает у него какой-нибудь благородный, красноречивый, впечатлительный праведник, миссия которого заключается в том, чтобы публицистически обличить и проклясть этот быт. Все они - выразители авторских мыслей и чувств. В "Молохе" роль обличителя предоставлена инженеру Боброву, в "Яме" - репортеру Сергею Платонову, в "Поединке" - майору Назанскому".
С Корнеем Чуковским можно согласиться - с одним только уточнением. Все купринские праведники и проповедники изрекают благородные банальности. Перечитайте пламенные монологи Назанского. Что в них, кроме резонерства, кроме причудливой смеси дюжинного ницшеанства с чеховской надеждой увидеть еще "небо в алмазах"? Загляните в рассказ "Поход" - удивительно цельный и свежий, удивительно верный в деталях, в сюжетном строе, решительно во всем - за вычетом главного героя, подпоручика Яхонтова, который - совсем на манер Льва Толстого и едва ли даже не толстовскими словами - рассуждает о том, что "какая-то чудовищная сила овладела тысячами взрослых, здоровых людей, оторвала их от родных углов, от привычного любимого дела и гонит - Бог весть куда и зачем - среди этой ненастной ночи". Перелистайте поздние произведения Куприна. В них те же бурно-пламенные речи и... то же ощущение, что литературные герои, горячась, неистовствуя, открывая лично для себя америки и пророчествуя, твердят давно уж ведомое всем.
И тем не менее известно, что эти монологи, эта публицистика, безжалостно разрывающая плотную, узорчатую ткань купринской прозы, весьма эффективно воздействовала на современников писателя. Да и сейчас воздействует, - по крайней мере на какую-то часть читателей, возможно недостаточно знакомых - в силу ли малого возраста, ввиду ли определенного интеллектуального, образовательного уровня - с первоисточниками, откуда и Казанский, и Бобров, и другие герои-резонеры Куприна черпали свою мудрость.
Почему? Да потому уже, что, не содержа в себе ничего принципиально нового, скорее напротив, не смущая ум "свирепой диалектикой" и в самой малой степени не сбивая с толку кого бы то ни было, эти речи всегда действительно беспримесно благородны. Они фиксируют, закрепляют в читательской душе то, что при всей, казалось бы, тривиальности не перестает быть истинным. В них есть живая прелесть, есть магия здоровой наивности, и если верно, что, по шиллеровскому слову, "для мальчиков не умирают Позы", то верно и то, что для читателей, на ?/p>