Учебники
26. Трансцендентность и имманентность
Введение в философию: Замечания
Трансцендентность! Здесь также надо быть осторожнее. Есть трансцендентность — и трансцендентность. Есть трансцендентность, которая уничтожает или отрицает всякое отношение между опытом и трансцендентным и включает в себя тот дуализм, который христианство, религия духа, преодолело окончательно. Абсурдный дуализм, потому что две вещи, лишенные между собой отношения, суть вещь и вещь, и не мыслимы вместе ни на каком основании и ни при каких условиях (т.е. они — всегда одна-единственная вещь, а не две). И существует трансцендентность, которая требует отношения, но хочет, чтобы эти два элемента были реально двумя, т.е. чтобы они не были один продуктом другого.
Критики актуализма пинают его на этой почве с торжествующим видом и с громкими криками веры в непременную победу. Они говорят: «То, что мыслит тот житель Калифорнии, которого вы никогда не знали и о котором вы не имели никакой информации, помыслено независимо от вашей воли? Или вы хотите включить его в вашу мысль и сделать продуктом последней, потому что он также со всей своей Калифорнией помещен в пространство, которое является формой, в которую вы облекаете любой объект вашей мысли?» А еще они говорят: «Вы допускаете Бога, но ваш Бог — не человеческий ли, идеальный Бог, произведенный игрой вашего интеллекта, который, мысля, делает себя объектом для самого себя и в этой своей диалектической субъективности в конечном счете оказывается перед лицом абсолютной противоположности, не сводимой, как таковая, к самой себе и, стало быть, наделенной теми чертами трансцендентного абсолюта, который является Богом для природы, а также для человека?"
Вопросы, которые должны быть весьма затруднительны; но которые я слышу g давних пор и которые, скажу чистосердечно, никогда меня не беспокоили. Мое легкомыслие? Признаюсь, мне не удается убедить себя в том, что критики считали меня все настолько легкомысленным, чтобы не побеспокоить столь радикальными критическими замечаниями, дабы я не имел возможности уклониться от них. И что тогда?
Пожалуй, здесь также могут быть уместными некоторые замечания. Прежде всего: должен ли я приняться за то, чтобы узнать секреты этого славного человека из Калифорнии? Или, напротив, устранить из лона своей мысли всю его Калифорнию? Я никогда не имел этих намерений, никогда не подписывал не глядя векселя — даже в моменты рассеянности (которых, я хорошо знаю, у меня не было). Как? Но не я ли всегда говорил, что акт как таковой (и, стало быть, мою мысль как мыслящую) не следует смешивать с моей конкретной эмпирической личностью, элементом той множественности, в которой существуют различные регионы Земли (а значит, и Калифорния, которая находится не в Европе, и еще меньше в Италии, и еще меньше в Риме, и еще меньше в определенном квартале Рима — или, лучше, в доме, в котором я живу и который мною достаточно познан)? Не я ли всегда говорил, что не в том месте, в котором находятся познания и которым они должны быть ограничены в следовании друг за другом, и определены во времени, и доступны приращению: сначала менее, а затем более пространные; не в том месте следует искать мысль, которую нельзя представить во временной истории, потому что она вечна? Не я ли всегда говорил, что, когда говорят об ограниченной мысли (подобной той, которую имею я, поскольку не знаю секреты жителей Калифорнии и, более того, людей всего мира), следует отметить, что не она мысль для актуализма, а как раз другая, посредством которой первая определяется как ограниченная и которая сама абсолютно никогда не сможет быть названа ограниченной?
Поговорим лучше о Боге. Тот, кто говорит, что мой Бог — это фантом диалектики противоположностей моей мысли, совершает две ошибки, одну грубее другой. Первая — та же, что и друзей из Калифорнии! Ибо моя мысль, являющаяся диалектической, — не особенная мысль: она не только не является мыслью актуалиста NN, но также и мыслью человека как человека природы, как он предстает перед нами в природе (вид среди других видов животных, хотя и превосходящий все другие, обусловленный, стиснутый в определенных границах пространства и времени, смертный, — одним словом, в любом аспекте конечный и несовершенный). Каждый добрый христианин, которого с первых лет жизни побуждают искать Бога в своей груди, т.е. именно в своей мысли, как вдохновителя и управителя всякой его проворной мыслью и всяким его благородным волением, не станет удивляться такому различию между заблудшим и смертным человеком (который таков, как его видят) и божественным и вечным человеком (которого не видят, но который внутри поддерживает его и все существа). Вторая: сказать, что субъективная и поэтому ирреальная реальность, которую доказывает идеалист, произведена деятельностью субъекта, — значит предположить, что эта реальность является внесубъектной, и поэтому совершить предвосхищение основания. Потому что тот критерий реальности, который принимается, дабы спасти субъективную реальность, может иметь силу, лишь если не прав идеалист, доказывающий тщетность всякого усилия допустить вместе с мыслью (и, стало быть, приписывая мысли ценность) реальность, существующую до мысли (которая, будучи ограниченной ею, была бы поэтому лишена всякой ценности).
Идеалист может говорить отныне, что он добился победы (ибо попытки сопротивления становятся все более слабыми и робкими) в своем тезисе: «Когда говорят об объективной реальности, подразумевают, что говорят об объективности, соотносительной с субъектом; и, даже если пытаются выйти за пределы объекта и постулируют внесубъектную реальность, подобный постулат также является постулатом субъекта и не может не вести ни к чему, что было бы вне его». Кантовский ноумен — объект, созданный посредством категории отрицания. Значит?.. Значит, реальность следует искать по ту сторону, а не по эту. Иначе говоря, приходит конец собаке Эзопа, которая предпочитает куску мяса, который у нее в пасти, другой, больший кусок, который она видит на глади воды. И если утверждают, что мясо в воде является истинным, — что же, пусть докажут; но пусть не говорят собаке, чтобы она питалась другим — потому, что, поступая так, она умрет от голода.
Но, чтобы успокоить испуганные души, надо настаивать на глубокой пропасти, разделяющей Субъект, который хочет видеть себя божественным и творящим (и поэтому считает себя творцом всерьез — творцом не пустых образов, неких уловок, но устойчивых реалий, или просто той реальности, в которой мы sumus et vivimus*), и другой, маленький, субъект, которому всегда не доверяли (и справедливо). Чтобы обратить внимание на это крайне существенное различие, мы использовали для написания первого заглавную букву. Не возымело силы также и это замечание: принялись смеяться над этой заглавной буквой. Истина в том — и я говорю это положа руку на сердце, — что данные люди, которые так горячатся, чтобы упрекнуть меня в атеизме, имеют весьма убогое религиозное чувство и не ищут на самом деле того, что, как они говорят, им так дорого, не чувствуют его, не признают его, когда оно предстает перед ними в непривычных формах, требующих значительной концентрации духа и заострения внутреннего зрения [1].
1 Еще приходят на ум слова бедного Спинозы: «Et proh dolorl Res eo jam pervenit ut qui aperte fatentur, se Dei ideam non habere, et Deum nisi per res creates (quarum causas ignorant) cognoscere, non erubescant philosophos atheismi accusare**» (Spinosa B. Tract. Theol. Pol. // Opera. Aja, 1882. I. P. 392).
Этот Бог, который есть Отец и Сын и поэтому Дух, трансцендентен или имманентен? Теперь, я считаю, ответ легок. И не хочу быть педантом. Этой трансцендентности (я говорю о трансцендентности, которая дорога каждому искренне религиозному человеку) столько, сколько ему нужно. Это значит, что было бы ошибочным, по-философски, говорить об имманентности.