Книги, научные публикации Pages:     | 1 | 2 | 3 |

ПА МЯ ТН ИК И ЛИ ТЕ РАТУР Ы ПА МЯ ТН ИК И ЛИ ТЕ РАТУР Ы Владимръ Набоковъ Отчаяне ImWerdenVerlag Mnchen 2007 й 1936 by Vladimir Nabokov й ...

-- [ Страница 2 ] --

Это мн? Ч спросилъ онъ и выронилъ папиросу: видно пальцы у него невольно раздвинулись, готовясь схватить. {91} Прожжешь простыню, Ч проговорилъ я сквозь смхъ. Ч Вонъ тамъ, у локтя. Я вижу, ты взволновался. Да, эти деньги будутъ твоими, ты ихъ даже получишь впередъ, если согласишься на дло, которое я теб предложу. Вдь неужели ты не сообразилъ, что о кинематограф я говорилъ такъ, въ вид пробы. Что никакой я не актеръ, а человкъ дловой, толковый. Короче говоря, вотъ въ чемъ состоитъ дло. Я собин раюсь произвести кое-какую операцю, и есть маленькая возможность, что впослдстви до меня доберутся. Но подозрня сразу отпадутъ, ибо будетъ доказано, что въ день и въ часъ совершеня этой операци, я былъ отъ мста дйствя очень далеко.

Кража? Ч спросилъ Феликсъ, и что-то мелькнуло въ его лиц, Ч странное удовлетворене...

Я вижу что ты не такъ глупъ, Ч продолжалъ я, понизивъ голосъ до шепота. Ч Ты невидимому давно подозрвалъ неладное и теперь доволенъ, что не ошибся, какъ бываетъ доволенъ всякй, убдившись въ правильности своей догадки. Мы оба съ тобой падки на серебряныя вещи, Ч ты такъ подумалъ, неправда-ли? А можетъ быть, теб просто прятно, что я не чудакъ, не мечтатель съ бзикомъ, а дльный человкъ.

Кража? Ч снова спросилъ Феликсъ, глядя на меня ожившими глазами.

Операця во всякомъ случа незаконная. Подробности узнаешь погодя. Позволь мн сперва теб объяснить, въ чемъ будетъ состоять твоя работа. У меня есть автомобиль. Ты сядешь въ него, надвъ мой костюмъ, и продешь по указанной мною дорог. Вотъ и все. За это ты получишь тысячу марокъ. {92} Тысячу, Ч повторилъ за мной Феликсъ. Ч А когда вы мн ихъ дадите? Это произойдетъ совершенно естественно, другъ мой. Надвъ мой пиджакъ, ты въ немъ найдешь мой бумажникъ, а въ бумажник Ч деньги.

Что же я долженъ дальше длать? Я теб уже сказалъ. Прокатиться. Скажемъ такъ: я тебя снарян жаю, а на слдующй день, когда самъ то я уже далеко, ты дешь кататься, тебя видятъ, тебя принимаютъ за меня, возвращаешься, а я уже тутъ какъ тутъ, сдлавъ свое дло. Хочешь точне? Изволь. Ты продешь черезъ деревню, гд меня знаютъ въ лицо;

ни съ кмъ говон рить теб не придется, это продолжится всего нсколько минутъ, но за эти нсколько минутъ я заплачу дорого, ибо он дадутъ мн чудесную возможность быть сразу въ двухъ мстахъ.

Васъ накроютъ съ поличнымъ, Ч сказалъ Феликсъ, Ч а потомъ доберутся и до меня. На суд все откроется, вы меня предадите.

Я опять разсмялся: Мн, знаешь, нравится, дружокъ, какъ это ты сразу освоился съ мыслью, что я мошенникъ.

Онъ возразилъ, что не любитъ тюремъ, что въ тюрьмахъ гибнетъ молодость, что ничего нтъ лучше свободы и пня птицъ. Говорилъ онъ это довольно вяло и безъ всякой непрязни ко мн. Потомъ задумался, облокотившись на подушку. Стояла душная тишина. Я звнулъ и, не раздваясь, легъ навзничь на постель. Меня постила забавная думка, что Феликсъ среди ночи убьетъ и ограбитъ меня. Вытянувъ въ бокъ ногу, я шаркнулъ подошвой по стн, дотронулся {93} носкомъ до выключателя, сорвался, еще сильне вытянулся, и ударомъ каблука погасилъ свтъ.

А можетъ быть это все вранье? Ч раздался въ тишин его глун пый голосъ. Ч Можетъ быть, я вамъ не врю... Я не шелохнулся.

Вранье, Ч повторилъ онъ черезъ минуту.

Я не шелохнулся, а немного погодя принялся дышать съ безстрастн нымъ ритмомъ сна.

Онъ повидимому прислушивался. Я прислушивался къ тому, какъ онъ прислушивается. Онъ прислушивался къ тому, какъ я прислушиван юсь къ его прислушиваню. Что-то оборвалось. Я замтилъ, что думаю вовсе не о томъ, о чемъ мн казалось, что думаю, Ч попытался поймать свое сознане врасплохъ, но запутался.

Мн приснился отвратительный сонъ. Мн приснилась собачка, Ч но не просто собачка, а же-собачка, маленькая, съ черными глазками жучьей личинки, и вся бленькая, холодненькая, Ч мясо не мясо, а скоре сальце или бланманже, а врне всего мясцо благо червя, да притомъ съ волной и рзьбой, какъ бываетъ на пасхальномъ баран изъ масла, Ч гнусная мимикря, холоднокровное существо, созданное прирон дой подъ собачку, съ хвостомъ, съ лапками, Ч все какъ слдуетъ. Она то и дло попадалась мн подруку, невозможно было отвязаться, Ч и когда она прикасалась ко мн, то это было какъ электрическй разрядъ.

Я проснулся. На простын сосдней постели лежала, свернувшись холоднымъ блымъ пирожкомъ, все та же гнусная же-собачка, Ч такъ впрочемъ сворачиваются личинки, Ч я застоналъ отъ отвращеня, {94} Ч и проснулся совсмъ. Кругомъ плыли тни, постель рядомъ была пуста, и тихо серебрились т широке лопухи, которые, вслдстве сырости, выростаютъ изъ грядки кровати. На листьяхъ виднлись подон зрительныя пятна, врод слизи, я всмотрлся: среди листьевъ, прин пившись къ мякоти стебля, сидла маленькая, сальная, съ черными пуговками глазъ... но тутъ ужъ я проснулся по-настоящему.

Въ комнат было уже довольно свтло. Мои часики остановились.

Должно-быть Ч пять, половина шестого. Феликсъ спалъ, завернувшись въ пуховикъ, спиной ко мн, я видлъ только его макушку. Странное пробуждене, странный разсвтъ. Я вспомнилъ нашъ разговоръ, вспон мнилъ, что мн не удалось его убдить, Ч и новая, занимательнйшая мысль овладла мной. Читатель, я чувствовалъ себя по-дтски свжимъ посл недолгаго сна, душа моя была какъ-бы промыта, мн въ конц конн цовъ шелъ всего только тридцать шестой годъ, щедрый остатокъ жизни могъ быть посвященъ кое-чему другому, нежели мерзкой мечт. Въ самомъ дл, Ч какая занимательная, какая новая и прекрасная мысль, Ч воспользоваться совтомъ судьбы, и вотъ сейчасъ, сю минуту, уйти изъ этой комнаты, навсегда покинуть, навсегда забыть моего двойн ника, да можетъ быть онъ и вовсе непохожъ на меня, Ч я видлъ только макушку, онъ крпко спалъ, повернувшись ко мн спиной. Какъ отрокъ посл одинокой схватки стыднаго порока съ необыкновенной силой и ясностью говоритъ себ: кончено, больше никогда, съ этой минуты чистота, счастье чистоты, Ч такъ и я, высказавъ вчера все, все уже впередъ испытавъ, измучившись и насладившись въ полной {95} мр, былъ суеврно готовъ отказаться навсегда отъ соблазна. Все стало такъ просто: на сосдней кровати спалъ случайно пригртый мною бродяга, его пыльные бдные башмаки, носками внутрь, стояли на полу, и съ прон летарской аккуратностью было сложено на стул его платье. Что я собн ственно длалъ въ этомъ номер провинцальной гостиницы, какой смыслъ былъ дальше оставаться тутъ? И этотъ трезвый, тяжелый запахъ чужого пота, это блдносрое небо въ окн, большая черная муха, сидвн шая на графин, Ч все говорило мн: уйди, встань и уйди.

Я спустилъ ноги на завернувшйся коврикъ, зачесалъ карманнымъ гребешкомъ волосы съ висковъ назадъ, безшумно прошелъ по комнат, надлъ пиджакъ, пальто, шляпу, подхватилъ чемоданъ и вышелъ, неслышно прикрывъ за собою дверь. Думаю, что если бы даже я и взглян нулъ невзначай на лицо моего спящаго двойника, то я бы все-таки ушелъ, Ч но я и не почувствовалъ побужденя взглянуть, Ч какъ тотъ же отрокъ, только-что мною помянутый, уже утромъ не удостаиваетъ взглядомъ обольстительную фотографю, которой ночью упивался.

Быстрымъ шагомъ, испытывая легкое головокружене, я спустился по стниц, заплатилъ за комнату и, провожаемый соннымъ взглядомъ лакея, вышелъ на улицу. Черезъ полчаса я уже сидлъ въ вагон, весен лила душу коньячная отрыжка, а въ уголкахъ рта остались соленые слды яичницы, торопливо съденной въ вокзальномъ буфет. Такъ на низкой пищеводной нот кончается эта смутная глава. {96} ГЛАВА .

Небыте Божье доказывается просто. Невозможно допустить, напримръ, что нкй серьезный Сый, всемогущй и всемудрый, занин мался бы такимъ пустымъ дломъ, какъ игра въ человчки, Ч да прин томъ Ч и это, можетъ быть, самое несуразное Ч ограничивая свою игру пошлйшими законами механики, хими, математики, Ч и никогда Ч замтьте, никогда! Ч не показывая своего лица, а разв только исподн тишка, обиняками, по-воровски Ч какя ужъ тутъ откровеня! Ч выскан зывая спорныя истины изъ-за спины нжнаго истерика. Все это божен ственное является, полагаю я, великой мистификацей, въ которой разумется ужъ отнюдь неповинны попы: они сами Ч ея жертвы. Идею Бога изобрлъ въ утро мра талантливый шелопай, Ч какъ то слишкомъ отдаетъ человчиной эта самая идея, чтобы можно было врить въ ея лазурное происхождене, Ч но это не значитъ, что она порождена невжествомъ, Ч шелопай мой зналъ толкъ въ горнихъ длахъ Ч и право не знаю, какой варантъ небесъ мудре: Ч ослпительный плескъ многоочитыхъ ангеловъ или кривое зеркало, въ которое уходитъ, безкон нечно уменьшаясь, самодовольный профессоръ физики. Я не могу, не хочу въ Бога врить, еще и потому, что сказка о немъ Ч не моя, чужая, всеобщая сказка, Ч она пропитана неблаговонными испаренями миллон новъ другихъ людскихъ душъ, повертвшихся въ мр и лопнувшихъ;

въ ней кишатъ древне страхи, въ ней звучатъ, мшаясь и стараясь другъ друга перекричать, неисчислимые голоса, въ ней Ч глубокая одышка органа, ревъ дьякона, {97} рулады кантора, негритянскй вой, паосъ рчистаго пастора, гонги, громы, клокотане кликушъ, въ ней просвчин ваютъ блдныя страницы всхъ философй, какъ пна давно разбивн шихся волнъ, она мн чужда и противна, и совершенно ненужна.

Если я не хозяинъ своей жизни, не деспотъ своего бытя, то никан кая логика и ничьи экстазы не разубдятъ меня въ невозможной глупон сти моего положеня, Ч положеня раба божьяго, Ч даже не раба, а какой-то спички, которую зря зажигаетъ и потомъ гаситъ любознательн ный ребенокъ Ч гроза своихъ игрушекъ. Но безпокоиться не о чемъ, Бога нтъ, какъ нтъ и безсмертя, Ч это второе чудище можно такъ же легко уничтожить, какъ и первое. Въ самомъ дл, Ч представьте себ, что вы умерли и вотъ очнулись въ раю, гд съ улыбками васъ встрчан ютъ дороге покойники. Такъ вотъ, скажите на милость, какая у васъ гарантя, что это покойники подлинные, что это дйствительно ваша покойная матушка, а не какой-нибудь мелкй демонъ-мистификаторъ, изображающй, играющй вашу матушку съ большимъ искусствомъ и правдоподобемъ. Вотъ въ чемъ заторъ, вотъ въ чемъ ужасъ, и вдь игра-то будетъ долгая, безконечная, никогда, никогда, никогда душа на томъ свт не будетъ уврена, что ласковыя, родныя души, окружившя ее, не ряженые демоны, Ч и вчно, вчно, вчно душа будетъ пребын вать въ сомнни, ждать страшной, издвательской перемны въ любин момъ лиц, наклонившемся къ ней. Поэтому я все приму, пускай Ч росн лый палачъ въ цилиндр, а затмъ Ч раковинный гулъ вчнаго небытя, но только не пытка безсмертемъ, только не эти блыя, холодн ныя собачки, увольте, {98} Ч я не вынесу ни малйшей нжности, предупреждаю васъ, ибо все Ч обманъ, все Ч гнусный фокусъ, я не довряю ничему и никому, Ч и когда самый близкй мн человкъ, встртивъ меня на томъ свт, подойдетъ ко мн и протянетъ знакомыя руки, я заору отъ ужаса, я грохнусь на райскй дернъ, я забьюсь, я не знаю, что сдлаю, Ч нтъ, закройте для постороннихъ входъ въ области блаженства.

Однако, несмотря на мое невре, я по природ своей не унылъ и не золъ. Когда я изъ Тарница вернулся въ Берлинъ и произвелъ опись своего душевнаго имущества, я, какъ ребенокъ, обрадовался тому небольшому, но несомннному богатству, которое оказалось у меня, и почувствовалъ, что, обновленный, освженный, освобожденный, встун паю, какъ говорится, въ новую полосу жизни. У меня была глупая, но симпатичная, преклонявшаяся предо мной жена, славная квартирка, прекрасное пищеварене и синй автомобиль. Я ощущалъ въ себ поэтин ческй, писательскй даръ, а сверхъ того Ч крупныя дловыя способнон сти, Ч даромъ, что мои дла шли неважно. Феликсъ, двойникъ мой, казался мн безобиднымъ курьезомъ, и я бы въ т дни, пожалуй, разскан залъ о немъ другу, подвернись такой другъ. Мн приходило въ голову, что слдуетъ бросить шоколадъ и заняться другимъ, Ч напримръ, изданемъ дорогихъ роскошныхъ книгъ, посвященныхъ всестороннему освщеню эроса Ч въ литератур, въ искусств, въ медицин... Вообще во мн проснулась пламенная энергя, которую я не зналъ къ чему прин ложить. Особенно помню одинъ вечеръ, Ч вернувшись изъ конторы домой, я не засталъ жены, она оставила записку, что ушла въ кинематон графъ на первый {99} сеансъ, Ч я не зналъ, что длать съ собой, ходилъ по комнатамъ и щелкалъ пальцами, Ч потомъ слъ за письменн ный столъ, Ч думалъ заняться художественной прозой, но только замун солилъ перо да нарисовалъ нсколько капающихъ носовъ, Ч всталъ и вышелъ, мучимый жаждой хоть какого-нибудь общеня съ мромъ, Ч собственное общество мн было невыносимо, оно слишкомъ возбуждало меня, и возбуждало впустую. Отправился я къ Ардалону, Ч человкъ онъ съ шутовской душой, полнокровный, презрнный, Ч когда онъ наконецъ открылъ мн (боясь кредиторовъ, онъ запиралъ комнату на ключъ), я удивился, почему я къ нему пришелъ.

Лида у меня, Ч сказалъ онъ, жуя что-то (потомъ оказалось:

резинку). Ч Барын нездоровится, разоблачайтесь.

На постели Ардалона, полуодтая, то-есть безъ туфель и въ мятомъ зеленомъ чехл, лежала Лида и курила.

О, Германъ, Ч проговорила она, Ч какъ хорошо, что ты доган дался придти, у меня что-то съ животикомъ. Садись ко мн. Теперь мн лучше, а въ кинематограф было совсмъ худо.

Недосмотрли боевика, Ч пожаловался Ардалонъ, ковыряя въ трубк и просыпая черную золу на полъ. Ч Вотъ ужъ полчаса, какъ валяется. Все это дамскя штучки, Ч здорова, какъ корова.

Попроси его замолчать, Ч сказала Лида.

Послушайте, Ч обратился я къ Ардалону, Ч вдь не ошибаюсь я, вдь у васъ дйствительно есть такой натюръ-мортъ, Ч трубка и дв розы? {100} Онъ издалъ звукъ, который неразборчивые въ средствахъ романин сты изображаютъ такъ: Гмъ.

Нту. Вы что-то путаете синьоръ.

Мое первое, Ч сказала Лида, лежа съ закрытыми глазами, Ч мое первое Ч большая и непрятная группа людей, мое второе... мое втон рое Ч зврь по-французски, Ч а мое цлое Ч такой маляръ.

Не обращайте на нее вниманя, Ч сказалъ Ардалонъ. Ч А насчетъ трубки и розъ, Ч нтъ, не помню, Ч впрочемъ, посмотрите сами.

Его произведеня висли по стнамъ, валялись на стол, громоздин лись въ углу въ пыльныхъ папкахъ. Все вообще было покрыто срымъ пушкомъ пыли. Я посмотрлъ на грязныя фолетовыя пятна акварелей, брезгливо перебралъ нсколько жирныхъ листовъ, лежавшихъ на валн комъ стул.

Во-первыхъ лорда пишется черезъ ло, Ч сказалъ Ардалонъ. Ч Изволили спутать съ арбой.

Я вышелъ изъ комнаты и направился къ хозяйк въ столовую.

Хозяйка, старуха, похожая на сову, сидла у окна, на ступень выше пола, въ готическомъ кресл и штопала чулокъ на гриб. Посмотрть на картины, Ч сказалъ я.

Прошу васъ, Ч отвтила она милостиво.

Справа отъ буфета висло какъ разъ то, что я искалъ, Ч но оказан лось, что это несовсмъ дв розы и несовсмъ трубка, а два большихъ персика и стеклянная пепельница.

Вернулся я въ сильнйшемъ раздражени. Ну что, Ч спросилъ Ардалонъ, Ч нашли? {101} Я покачалъ головой. Лида уже была въ плать и приглаживала передъ зеркаломъ волосы грязнйшей Ардалоновой щеткой.

Главное, Ч ничего такого не ла, Ч сказала она, суживая по привычк носъ.

Просто газы, Ч замтилъ Ардалонъ. Ч Погодите, господа, я выйду съ вами вмст, Ч только однусь. Отвернись, Лидуша.

Онъ былъ въ заплатанномъ, испачканномъ краской малярскомъ балахон почти до пятъ. Снялъ его. Внизу были кальсоны, Ч больше ничего. Я ненавижу неряшливость и нечистоплотность. Ей Богу, Феликсъ былъ какъ-то чище его. Лида глядла въ окно и напвала, дурно произнося нмецкя слова, уже успвшую выйти изъ моды псенку. Ардалонъ бродилъ по комнат, одваясь по мр того, какъ находилъ Ч въ самыхъ неожиданныхъ мстахъ Ч разныя части своего туалета.

Эхъ-ма! Ч воскликнулъ онъ вдругъ. Ч Что можетъ быть банальн не бднаго художника? Если бы мн кто-нибудь помогъ устроить выставку, я сталъ бы сразу славенъ и богатъ.

Онъ у насъ ужиналъ, потомъ игралъ съ Лидой въ дураки и ушелъ за-полночь. Даю все это, какъ образецъ весело и плодотворно проведенн наго вечера. Да, все было хорошо, все было отлично, Ч я чувствовалъ себя другимъ человкомъ, Ч освженнымъ, обновленнымъ, освобожденн нымъ, Ч и такъ дале, Ч квартира, жена, балагуры-друзья, прятный, пронизывающй холодъ желзной берлинской зимы, Ч и такъ дале. Не могу удержаться и отъ того, чтобы не привести {102} примра тхъ литературныхъ забавъ, коимъ я началъ предаваться, Ч безсознательная тренировка, должно быть, передъ теперешней работой моей надъ сей изнурительной повстью. Сочиненьица той зимы я давно уничтожилъ, но довольно живо у меня осталось въ памяти одно изъ нихъ. Какъ хороши, какъ свжи... Музычку, пожалуйста!

Жилъ-былъ на свт слабый, вялый, но состоятельный человкъ, нкто Игрекъ Иксовичъ. Онъ любилъ обольстительную барышню, котон рая, увы, не обращала на него никакого вниманя. Однажды, путешен ствуя, этотъ блдный, скучный человкъ увидлъ на берегу моря молон дого рыбака, по имени Дика, веселаго, загорлаго, сильнаго, и вмст съ тмъ Ч о чудо! Ч поразительно, невроятно похожаго на него.

Интересная мысль зародилась въ немъ: онъ пригласилъ барышню похать съ нимъ къ морю. Они остановились въ разныхъ гостиницахъ.

Въ первое же утро она, отправившись гулять, увидла съ обрыва Ч кого? неужели Игрека Иксовича?? Ч вотъ не думала! Онъ стоялъ внизу на песк, веселый, загорлый, въ полосатой фуфайк, съ голыми могун чими руками (но это былъ Дикъ). Барышня вернулась въ гостиницу, и, трепета полна, принялась его ждать. Минуты ей казались часами. Онъ же, настоящй Игрекъ Иксовичъ, видлъ изъ-за куста, какъ она смотн ритъ съ обрыва на Дика, его двойника, и теперь, выжидая, чтобъ оконн чательно созрло ея сердце, безпокойно слонялся по поселку въ городской пар, въ сиреневомъ галстук, въ блыхъ башмакахъ. Внен запно какая-то смуглая, яркоглазая двушка въ красной юбк окликн нула его съ порога хижины, Ч всплеснула руками: Какъ {103} ты чудно одтъ, Дикъ! Я думала, что ты просто грубый рыбакъ, какъ вс наши молодые люди, и я не любила тебя, Ч но теперь, теперь... Она увлекла его въ хижину. Шопотъ, запахъ рыбы, жгучя ласки... Прон текали часы... я открылъ глаза, мой покой былъ весь облитъ зарею...

Наконецъ, Игрекъ Иксовичъ направился въ гостиницу, гд ждала его та Ч нжная единственная, которую онъ такъ любилъ. Я была слпа! Ч воскликнула она, какъ только онъ вошелъ. Ч И вотъ Ч прон зрла, увидя на солнечномъ побережь твою бронзовую наготу. Да, я люблю тебя, длай со мной все, что хочешь! Шопотъ? Жгучя ласки?

Протекали часы? Ч Нтъ, увы нтъ, отнюдь нтъ. Бдняга былъ истон щенъ недавнимъ развлеченемъ, и грустно, понуро сидлъ, раздумывая надъ тмъ, какъ самъ сдуру предалъ, обратилъ въ ничто свой острон умнйшй замыселъ...

Литература неважная, Ч самъ знаю. Покамстъ я это писалъ, мн казалось, что выходитъ очень умно и ловко, Ч такъ иногда бываетъ со снами, Ч во сн великолпно, съ блескомъ, говоришь, Ч а проснешься, вспоминаешь: вялая чепуха. Съ другой же стороны эта псевдоуайльн довская сказочка вполн пригодна для печатаня въ газет, Ч редакн тора любятъ потчевать читателей этакими чуть-чуть вольными, кокетлин выми разсказчиками въ сорокъ строкъ, съ элегантной пуантой и съ тмъ, что невжды называютъ парадоксъ (Его разговоръ былъ усыпанъ парадоксами). Да, пустякъ, шалость пера, но какъ вы удивитесь сейн часъ, когда скажу, что пошлятину эту я писалъ въ мукахъ, съ ужасомъ и скрежетомъ зубовнымъ, яростно облегчая себя и вмст съ тмъ сознавая, что никакое это {104} не облегчене, а изысканное самоистян зане, и что этимъ путемъ я ни отъ чего не освобожусь, а только пуще себя разстрою.

Въ такомъ приблизительно расположени духа я встртилъ Новый Годъ, Ч помню эту черную тушу ночи, дуру-ночь, затаившую дыхане, ожидавшую боя часовъ, сакраментальнаго срока. За столомъ сидятъ Лида, Ардалонъ, Орловусъ и я, неподвижные и стилизованные, какъ зврье на гербахъ: Ч Лида, положившая локоть на столъ и насторон женно поднявшая палецъ, голоплечая, въ пестромъ, какъ рубашка игральной карты, плать;

Ардалонъ, завернувшйся въ пледъ (дверь на балконъ открыта), съ краснымъ отблескомъ на толстомъ львиномъ лиц;

Орловусъ Ч въ черномъ сюртук, очки блестятъ, отложной воротнин чекъ поглотилъ края крохотнаго чернаго галстука;

Ч и я, человкъ-молн ня, озарившй эту картину. Кончено, разршаю вамъ двигаться, скоре сюда бутылку, сейчасъ пробьютъ часы. Ардалонъ разлилъ по бокаламъ шампанское, и вс замерли опять. Бокомъ и поверхъ очковъ, Орловусъ глядлъ на старые серебряные часы, выложенные имъ на скатерть: еще дв минуты. Кто-то на улиц не выдержалъ Ч затрещалъ и лопнулъ, Ч а потомъ снова Ч напряженная тишина. Фиксируя часы, Орловусъ медленно протянулъ къ бокалу старческую, съ когтями грифона, руку.

Внезапно ночь стала рваться по швамъ, съ улицы раздались заздравные крики, мы по-королевски вышли съ бокалами на балконъ, Ч надъ улицей взвивались, и бахнувъ, разражались цвтными рыданями ракеты, Ч и во всхъ окнахъ, на всхъ балконахъ, въ клиньяхъ и квадн ратахъ праздничнаго свта, стояли {105} люди, выкрикивали одни и т же безсмысленно радостныя слова.

Мы вс четверо чокнулись, я отпилъ глотокъ.

За что пьетъ Германъ? Ч спросила Лида у Ардалона.

А я почемъ знаю, Ч отвтилъ тотъ. Ч Все равно онъ въ этомъ году будетъ обезглавленъ, Ч за сокрыте доходовъ.

Фуй, какъ нехорошо, Ч сказалъ Орловусъ. Ч Я пью за всеобщее здоровье.

Естественно, Ч замтилъ я.

Спустя нсколько дней, въ воскресное утро, пока я мылся въ ванн, постучала въ дверь прислуга, Ч она что-то говорила, Ч шумъ льющейся воды заглушалъ слова, Ч я закричалъ: въ чемъ дло? что вамъ надо? Ч но мой собственный крикъ и шумъ воды заглушали то, что Эльза говорила, и всякй разъ, что она начинала сызнова говорить, я опять кричалъ, Ч какъ иногда двое не могутъ разминуться на широн комъ, пустомъ тротуар, Ч но наконецъ я догадался завернуть кранъ, подскочилъ къ двери, и среди внезапной тишины Эльза отчетливо скан зала:

Васъ хочетъ видть человкъ.

Какой человкъ? Ч спросилъ я и отворилъ на дюймъ дверь.

Какой-то человкъ, Ч повторила Эльза.

Что ему нужно? Ч спросилъ я и почувствовалъ, что вспотлъ съ головы до пятъ.

Говоритъ, что по длу, и что вы знаете, какое дло.

Какой у него видъ? Ч спросилъ я черезъ силу.

Онъ ждетъ въ прихожей, Ч сказала Эльза. {106} Видъ какой, Ч я спрашиваю.

Бдный на видъ, съ рукзакомъ, Ч отвтила она.

Такъ пошлите его ко всмъ чертямъ! Ч крикнулъ я. Ч Пускай уберется мгновенно, меня нтъ дома, меня нтъ въ Берлин, меня нтъ на свт!... Я прихлопнулъ дверь, щелкнулъ задвижкой. Сердце прыгало до горла. Прошло можетъ быть полминуты. Не знаю, что со мной случин лось, но, уже крича, я вдругъ отперъ дверь, полуголый выскочилъ изъ ванной, встртилъ Эльзу, шедшую по коридору на кухню.

Задержите его, Ч кричалъ я. Ч Гд онъ? Задержите! Ушелъ, Ч ничего не сказалъ и ушелъ.

Кто вамъ веллъ..., Ч началъ я, но не докончилъ, помчался въ спальню, одлся, выбжалъ на стницу, на улицу. Никого, никого. Я дошелъ до угла, постоялъ, озираясь, и вернулся въ домъ. Лиды не было, спозаранку ушла къ какой-то своей знакомой. Когда она вернулась, я сказалъ ей, что дурно себя чувствую и не пойду съ ней въ кафе, какъ было условлено.

Бдный, Ч сказала она. Ч Ложись. Прими что-нибудь, у насъ есть салипиринъ. Я, знаешь, пойду въ кафе одна.

Ушла. Прислуга ушла тоже. Я мучительно прислушивался, ожидая звонка. Какой болванъ, Ч повторялъ я, Ч какой неслыханный болн ванъ! Я находился въ ужасномъ, прямо-таки болзненномъ и нестерпин момъ волнени, я не зналъ, что длать, я готовъ былъ молиться небытн ному Богу, чтобы раздался звонокъ. Когда стемнло, я не зажегъ свта, а продолжалъ лежать на диван и все слушалъ, слушалъ, Ч онъ {107} наврное еще придетъ до закрытя наружныхъ дверей, а если нтъ, то ужъ завтра или послзавтра совсмъ, совсмъ наврное, Ч я умру, если онъ не придетъ, Ч онъ долженъ придти. Около восьми звонокъ након нецъ раздался. Я выбжалъ въ прихожую.

Фу, устала! Ч по-домашнему сказала Лида, сдергивая на ходу шляпу и тряся волосами.

Ее сопровождалъ Ардалонъ. Мы съ нимъ прошли въ гостиную, а жена отправилась на кухню.

Холодно, странничекъ, голодно, Ч сказалъ Ардалонъ, гря ладони у радатора.

Пауза.

А все-таки, Ч произнесъ онъ, щурясь на мой портретъ, Ч очень похоже, замчательно похоже. Это нескромно, но я всякй разъ любуюсь имъ, Ч и вы хорошо сдлали, сэръ, что опять сбрили усы.

Кушать пожалуйте, Ч нжно сказала Лида, проткрывъ дверь.

Я не могъ сть, я продолжалъ прислушиваться, хотя теперь уже было поздно.

Дв мечты, Ч говорилъ Ардалонъ, складывая пласты ветчины, какъ это длаютъ съ блинами, и жирно чавкая. Ч Дв райскихъ мечты:

выставка и поздка въ Италю.

Человкъ, знаешь, больше мсяца, какъ не пьетъ, Ч объяснила мн Лида.

Ахъ, кстати, Ч Перебродовъ у васъ былъ? Ч спросилъ Ардалонъ.

Лида прижала ладонь ко рту. Забула, Ч проговорила она сквозь пальцы. Ч Сувсмъ забула.

Экая ты росомаха! Я ее просилъ васъ предупредить. Есть такой несчастный художникъ, Васька Перебродовъ, {108} пшкомъ пришелъ изъ Данцига, Ч по крайней мр говоритъ, что изъ Данцига и пшн комь. Продаетъ расписные портсигары. Я его направилъ къ вамъ, Лида сказала, что поможете.

Заходилъ, Ч отвтилъ я, Ч заходилъ, какъ же, и я его послалъ къ чертовой матери. Былъ бы очень вамъ обязанъ, если бы вы не посын лали ко мн всякихъ проходимцевъ. Можете передать вашему коллег, чтобы онъ больше не утруждалъ себя хожденемъ ко мн. Это въ самомъ дл странно. Можно подумать, что я присяжный благотворитель. Пойн дите къ чорту съ вашимъ Перебродовымъ, я вамъ просто запрещаю!... Германъ, Германъ, Ч мягко вставила Лида.

Ардалонъ пукнулъ губами. Грустная исторя, Ч сказалъ онъ.

Еще нкоторое время я продолжалъ браниться, точныхъ словъ не помню, да это и неважно.

Дйствительно, Ч сказалъ Ардалонъ, косясь на Лиду, Ч кажется маху далъ. Виноватъ.

Вдругъ замолчавъ, я задумался, мшая ложечкой давно размшанн ный чай, и погодя проговорилъ вслухъ:

Какой я все-таки остолопъ.

Ну, зачмъ же сразу такъ перебарщивать, Ч добродушно скан залъ Ардалонъ.

Моя глупость меня самого развеселила. Какъ мн не пришло въ голову, что, если бы онъ вправду явился (а уже одно его появлене было бы чудомъ, Ч вдь онъ даже имени моего не знаетъ), съ горничной долн женъ былъ бы сдлаться родимчикъ, ибо передъ нею стоялъ бы мой двойникъ! Теперь я живо представилъ себ, какъ она бы вскрикнула, какъ прибжала бы {109} ко мн, какъ, захлебываясь, завопила бы о сходств... Я бы ей объяснилъ, что это мой братъ, неожиданно прибывн шй изъ Росси... Между тмъ, я провелъ длинный, одинокй день въ безн смысленныхъ страданяхъ, Ч и вмсто того, чтобы дивиться его появн леню, старался ршить, что случится дальше, Ч ушелъ ли онъ навсегда или явится, и что у него на ум, и возможно ли теперь воплощене моей такъ и непобжденной, моей дикой и чудной мечты, Ч или уже двадцать человкъ, знающихъ меня въ лицо, видли его на улиц, и все пошло прахомъ. Пораздумавъ надъ своимъ недомыслемъ, и надъ опасностью, такъ просто разсявшейся, я почувствовалъ, какъ уже сказалъ, наплывъ веселя и добросердя.

Я сегодня нервенъ. Простите. Честно говоря, я просто не видалъ вашего симпатичнаго Перебродова. Онъ пришелъ некстати, я мылся, и Эльза сказала ему, что меня нтъ дома. Вотъ: передайте ему эти три марки, когда увидите его, Ч чмъ богатъ, тмъ и радъ, Ч но скажите ему, что больше дать не въ состояни, пускай обратится, напримръ, къ Давыдову, Владимру Исаковичу.

Это идея, Ч сказалъ Ардалонъ. Ч Я и самъ тамъ стрльну.

Пьетъ онъ, между прочимъ, какъ зврь, Васька Перебродовъ. Спросите мою тетушку, ту, которая вышла за французскаго фермера, Ч я вамъ разсказывалъ, Ч очень живая особа, но несосвтимо скупа. У нея около Феодоси было имне, мы тамъ съ Васькой весь погребъ выпили въ дван дцатомъ году.

А насчетъ Итали еще поговоримъ, Ч сказалъ я, улыбаясь, Ч да да, поговоримъ. {110} У Германа золотое сердце, Ч замтила Лида. Передай-ка мн колбасу, дорогая, Ч сказалъ я все съ той же улыбкой.

Я тогда несовсмъ понималъ, что со мною творилось, Ч но теперь понимаю: глухо, но буйно Ч и вотъ: уже неудержимо Ч вновь наростала во мн страсть къ моему двойнику. Первымъ дломъ это выразилось въ томъ, что въ Берлин появилась для меня нкая смутная точка, вокругъ которой почти безсознательно, движимый невнятной силой, я началъ замыкать круги. Густая синева почтоваго ящика, желтый толстошинный автомобиль со стилизованнымъ чернымъ орломъ подъ ршетчатымъ оконцемъ, почтальонъ съ сумой на живот, идущй по улиц медленно, съ той особой медленностью, какая бываетъ въ ухваткахъ опытныхъ рабочихъ, синй, прищуренный марочный автоматъ у вокзала и даже лавка, гд въ конвертахъ съ просвтомъ заманчиво тснятся аппетитно смшанныя марки всхъ странъ, Ч все вообще, связанное съ почтой, стало оказывать на меня какое-то давлене, какое-то неотразимое вляне. Однажды, помнится, почти какъ сомнамбулъ, я оказался въ одномъ знакомомъ мн переулк, и вотъ уже близился къ той смутной и притягательной точк, которая стала срединой моего бытя, Ч но какъ разъ спохватился, ушелъ, Ч а черезъ нкоторое время, Ч черезъ нсколько минутъ, а можетъ быть черезъ нсколько дней, Ч замтилъ, что снова, но съ другой стороны, вступилъ въ тотъ переулокъ.

Навстрчу мн съ развальцемъ шли сине почтальоны и на углу разбрен лись кто куда. Я повернулъ, кусая заусеницы, Ч я тряхнулъ головой, я еще противился. Главное: вдь я зналъ, страстнымъ {111} и безошибочн нымъ чутьемъ, что письмо для меня есть, что ждетъ оно моего востребон ваня, Ч и зналъ, что рано или поздно поддамся соблазну.

ГЛАВА .

Во-первыхъ: эпиграфъ, но не къ этой глав, а такъ, вообще:

литература это любовь къ людямъ. Теперь продолжимъ.

Въ помщени почтамта было темновато. У окошекъ стояло по два по три человка, все больше женщины. Въ каждомъ окошк, какъ тусклый портретъ, виднлось лицо чиновника. Вонъ тамъ Ч номеръ девятый. Я несразу ршился... Подойдя сначала къ столу посреди помщеня Ч столу, раздленному перегородками на конторки, я прин творился передъ самимъ собой, что мн нужно кое-что написать, нашелъ въ карман старый счетъ и на оборот принялся выводить перн выя попавшяся слова. Казенное перо непрятно трещало, я совалъ его въ дырку чернильницы, въ черный плевокъ, по блдному бювару, на который я облокотился, шли, такъ и сякъ скрещиваясь, отпечатки невдомыхъ строкъ, Ч иррацональный почеркъ, минусъ-почеркъ, Ч что всегда напоминаетъ мн зеркало, Ч минусъ на минусъ даетъ плюсъ.

Мн пришло въ голову, что и Феликсъ нкй минусъ я, Ч изумительной важности мысль, которую я напрасно, напрасно до конца не продумалъ.

Между тмъ худосочное перо въ моей рук писало такя слова: Не надо, не хочу, хочу, {112} чухонецъ, хочу, не надо, адъ. Я смялъ листокъ въ кулак, нетерпливая толстая женщина протиснулась и схватила освон бодившееся перо, отбросивъ меня ударомъ каракулеваго крупа. Я вдругъ оказался передъ окошкомъ номеръ девять. Большое лицо съ блдными усами вопросительно посмотрло на меня. Шопотомъ я скан залъ пароль. Рука съ чернымъ чехольчикомъ на указательномъ пальц протянула мн цлыхъ три письма. Мн кажется, все это произошло мгновенно, Ч и черезъ мгновене я уже шагалъ по улиц прижимая руку къ груди. Дойдя до ближайшей скамьи, слъ и жадно распечаталъ письма.

Поставьте тамъ памятникъ, Ч напримръ желтый столбъ. Пусть будетъ отмчена вещественной вхой эта минута. Я сидлъ и читалъ, Ч и вдругъ меня сталъ душить нежданный и неудержимый смхъ. Господа, то были письма шантажнаго свойства! Шантажное письмо, за которымъ можетъ быть никто и никогда не придетъ, шантажное письмо, которое посылается до востребованя и подъ условнымъ шифромъ, то-есть съ откровеннымъ признанемъ, что отправитель не знаетъ ни адреса, ни имени получателя Ч это безумно смшной парадоксъ! Въ первомъ изъ этихъ трехъ писемъ Ч отъ середины ноября, Ч шантажный мотивъ еще звучалъ подъ сурдинкой. Оно дышало обидой, оно требовало отъ меня объясненй, Ч пишущй поднималъ брови, готовый впрочемъ улыбн нуться своей высокобровой улыбкой, Ч онъ не понималъ, онъ очень хотлъ понять, почему я велъ себя такъ таинственно, ничего не договон рилъ, скрылся посреди ночи... Нкоторыя все-же подозрня у него были, Ч но онъ еще не желалъ играть въ открытую, былъ {113} готовъ эти подозрня утаить отъ мра, ежели я поступлю, какъ нужно, Ч и съ достоинствомъ выражалъ свое недоумне, и съ достоинствомъ ждалъ отвта. Все это было до-нельзя безграмотно и вмст съ тмъ манерно, Ч эта смсь и была его стилемъ. Въ слдующемъ письм Ч отъ конца декабря (какое терпне: ждалъ мсяцъ!) Ч шантажная музычка уже доносилась гораздо отчетливе. Уже ясно было, отчего онъ вообще писалъ. Воспоминане о тысячемарковомъ билет, объ этомъ сро-голубомъ видни, мелькнувшемъ передъ его носомъ и вдругъ исчезнувшемъ, терзало душу, вожделне его было возбуждено до крайности, онъ облизывалъ сухя губы, не могъ простить себ, что выпун стилъ меня и со мной Ч обольстительный шелестъ, отъ котораго зудло въ кончикахъ пальцевъ. Онъ писалъ, что готовъ встрчаться со мной снова, что многое за это время обдумалъ, Ч но что если я отъ встрчи уклонюсь или просто не отвчу, то онъ принужденъ будетъ... и тутъ распласталась огромная клякса, которую подлецъ поставилъ нарочно Ч съ цлью меня заинтриговать, Ч ибо самъ совершенно не зналъ, какую именно объявить угрозу. Наконецъ, третье письмо, январьское, было для Феликса настоящимъ шедевромъ. Я его помню подробне другихъ, такъ какъ нсколько дольше другихъ оно у меня пребывало... Не полун чивъ отвта на мои прежня письма, мн начинаетъ казаться, что пора пора принять извстныя мры, но все-жъ-таки я вамъ даю еще мсяцъ на размышленя, посл чего обращусь въ такое мсто, гд ваши поступки будутъ вполн и полностью оцнены, а если и тамъ симпати не встрчу, ибо кто неподкупенъ, то прибгну къ воздйствю {114} особаго рода, что вообразить я всецло предоставляю вамъ, такъ какъ считаю, что когда власти не желаютъ да и только карать мошенниковъ, долгъ всякаго честнаго гражданина учинить по отношеню къ нежелан тельному лицу такой разгромъ и шумъ, что поневол государство будетъ принуждено реагировать, но входя въ ваше личное положене, я готовъ по соображенямъ доброты и услужливости отъ своихъ намренй откан заться и никакого грохота не длать подъ тмъ условемъ, что вы въ течене сего мсяца пришлете мн, пожалуйста, довольно большую сумму для покрытя всхъ тревогъ, мною понесенныхъ, размръ которой оставляю на ваше почтенное усмотрне. Подпись: Воробей, а ниже Ч адресъ провинцальнаго почтамта.

Я долго наслаждался этимъ послднимъ письмомъ, всю прелесть котораго едва-ли можетъ передать посильный мой переводъ. Мн все нравилось въ немъ Ч и торжественный потокъ словъ, не стсненныхъ ни одной точкой, и тупая, мелкая подлость этого невиннаго на видъ человка, и подразумваемое согласе на любое мое предложене, какъ бы оно ни было гнусно лишь бы пресловутая сумма попала ему въ руки.

Но главное, что доставляло мн наслаждене, Ч наслаждене такой силы и полноты, что трудно было его выдержать, Ч состояло въ томъ, что Феликсъ самъ, безъ всякаго моего принужденя, вновь появлялся, предлагалъ мн свои услуги, Ч боле того, заставлялъ меня эти услуги принять и, длая все то, что мн хотлось, при этомъ какъ бы снималъ съ меня всякую отвтственность за роковую послдовательность событй.

Я трясся отъ смха, сидя на той скамь, Ч о поставьте {115} тамъ памятникъ Ч желтый столбъ Ч непремнно поставьте! Какъ онъ себ представлялъ, этотъ балда: что его письма будутъ какимъ-то телен патическимъ образомъ подавать мн всть о своемъ прибыти? что, чудомъ прочтя ихъ, я чудомъ поврю въ силу его призрачныхъ угрозъ?

А вдь забавно, что я дйствительно почуялъ появлене его писемъ за окошкомъ номеръ девять и дйствительно собирался отвтить на нихъ, Ч точно впрямь убоясь ихъ угрозъ, Ч то-есть исполнялось все, что онъ по неслыханной, наглой глупости своей предполагалъ, что исполнится. И сидя на скамь, и держа эти письма въ горячихъ своихъ объятяхъ, я почувствовалъ, что замыселъ мой намтился окончательно, что все готово или почти готово, Ч не хватало двухъ-трехъ штриховъ, наложене которыхъ труда не представляло. Да и что такое трудъ въ этой области? Все длалось само собой, все текло и плавно сливалось, принимая неизбжныя формы Ч съ того самаго мига, какъ я впервые увидлъ Феликса, Ч ахъ, разв можно говорить о труд, когда рчь идетъ о гармони математическихъ величинъ, о движени планетъ, о план номрности природныхъ законовъ? Чудесное здане строилось какъ бы помимо меня, Ч да, все съ самаго начала мн пособляло, Ч и теперь, когда я спросилъ себя, что напишу Феликсу, я понялъ, безъ большого впрочемъ удивленя, что это письмо уже имется въ моемъ мозгу, Ч готово, какъ т поздравительныя телеграммы съ виньеткой, которыя за извстную приплату можно послать новобрачнымъ. Слдовало только вписать въ готовый формуляръ дату, Ч вотъ и все.

Поговоримъ о преступленяхъ, объ искусств преступленя, {116} о карточныхъ фокусахъ, я очень сейчасъ возбужденъ. Конанъ Дойль!

Какъ чудесно ты могъ завершить свое творене, когда надоли теб герои твои! Какую возможность, какую тему ты профукалъ? Вдь ты могъ написать еще одинъ послднй разсказъ, Ч заключене всей шерн локовой эпопеи, эпизодъ, внчающй вс предыдуще: убйцей въ немъ долженъ былъ бы оказаться не одноногй бухгалтеръ, не китаецъ Чингъ, и не женщина въ красномъ, а самъ Пименъ всей криминальной тон писи, самъ докторъ Ватсонъ, Ч чтобы Ватсонъ былъ бы, такъ сказать, виноватсонъ... Безмрное удивлене читателя! Да что Дойль, Достоевн скй, Лебланъ, Уоллесъ, что вс велике романисты, писавше о ловкихъ преступникахъ, что вс велике преступники, не читавше ловкихъ романистовъ! Вс они невжды по сравненю со мной. Какъ бываетъ съ генальными изобртателями, мн конечно помогъ случай (встрча съ Феликсомъ), но этотъ случай попалъ какъ разъ въ формочку, которую я для него уготовилъ, этотъ случай я замтилъ и использовалъ, чего друн гой на моемъ мст не сдлалъ бы. Мое создане похоже на пасьянсъ, составленный напередъ: я разложилъ открытыя карты такъ, чтобы онъ выходилъ наврняка, собралъ ихъ въ обратномъ порядк, далъ пригон товленную колоду другимъ, Ч пожалуйста, разложите, Ч ручаюсь, что выйдетъ! Ошибка моихъ безчисленныхъ предтечей состояла въ томъ, что они разсматривали самый актъ, какъ главное и удляли больше внин маня тому, какъ потомъ замести слды, нежели тому, какъ наиболе естественно довести дло до этого самаго акта, ибо онъ только одно звено, одна деталь, одна строка, онъ долженъ естественно {117} вытен кать изъ всего предыдущаго, Ч таково свойство всхъ искусствъ. Если правильно задумано и выполнено дло, сила искусства такова, что, явись преступникъ на другой день съ повинной, ему бы никто не поврилъ, Ч настолько вымыселъ искусства правдиве жизненной правды.

Все это, помнится, промелькнуло у меня въ голов именно тогда, когда я сидлъ на скамь съ письмами въ рукахъ, Ч но тогда было одно, теперь Ч другое;

я бы внесъ теперь небольшую поправку, а именно ту, что, какъ бываетъ и съ волшебными произведенями искусн ства, которыхъ чернь долгое время не признаетъ, не понимаетъ, коихъ обаяню не поддается, такъ случается и съ самымъ генально продуманн нымъ преступленемъ: генальности его не признаютъ, не дивятся ей, а сразу выискиваютъ, что бы такое раскритиковать, охаять, чмъ бы такимъ побольне уязвить автора, и кажется имъ, что они нашли желанн ный промахъ, Ч вотъ они гогочутъ, но ошиблись они, а не авторъ, Ч нтъ у нихъ тхъ изумительно зоркихъ глазъ, которыми снабженъ авторъ, и не видятъ они ничего особеннаго тамъ, гд авторъ увидлъ чудо.

Посмявшись, успокоившись, ясно обдумавъ дальнйшя свои дйн ствя, я положилъ третье, самое озорное, письмо въ бумажникъ, а два остальныхъ разорвалъ на мелке клочки, бросилъ ихъ въ кусты сосдн няго сквера, при чемъ мигомъ слетлось нсколько воробьевъ, принявъ ихъ за крошки. Затмъ, отправившись къ себ въ контору, я настукалъ письмо къ Феликсу съ подробными указанями, куда и когда явиться, приложилъ двадцать марокъ и вышелъ опять. Мн всегда трудно разн жать пальцы, держаще письмо надъ {118} щелью Ч это врод того, какъ прыгнуть въ холодную воду или въ воздухъ съ парашютомъ, Ч и теперь мн было особенно трудно выпустить письмо, Ч я, помнится, переглотнулъ, зарябило подъ ложечкой, Ч и, все еще держа письмо въ рук, я пошелъ по улиц, остановился у слдующаго ящика, и повторин лась та же исторя. Я пошелъ дальше, все еще нагруженный письмомъ, какъ бы сгибаясь подъ бременемъ этой огромной блой ноши, и снова черезъ кварталъ увидлъ ящикъ. Мн уже надола моя нершительн ность Ч совершенно безпричинная и безсмысленная въ виду твердости моихъ намренй, Ч быть можетъ, просто физическая, машинальная нершительность, нежелане мышцъ ослабнуть, Ч или еще, какъ скан залъ бы марксистскй комментаторъ (а марксизмъ подходитъ ближе всего къ абсолютной истин, да-съ), нершительность собственника, все немогущаго, такая ужъ традиця въ крови, разстаться съ имущен ствомъ, Ч при чемъ въ данномъ случа имущество измрялось не прон сто деньгами, которыя я посылалъ, а той долей моей души, которую я вложилъ въ строки письма. Но какъ бы тамъ ни было, я колебаня свои преодоллъ, когда подходилъ къ четвертому или пятому ящику, и зналъ съ той же опредленностью, какъ знаю сейчасъ, что напишу эту фразу, зналъ, что ужъ теперь наврное опущу письмо въ ящикъ Ч и даже сдлаю потомъ этакй жестикъ, побью ладонь о ладонь, точно могли къ перчаткамъ пристать какя то пылинки отъ этого письма, уже брошенн наго, уже не моего, и потому и пыль отъ него тоже не моя, дло сдлано, все чисто, все кончено, Ч но письма я въ ящикъ все-таки не бросилъ, а замеръ, еще согбенный подъ ношей, глядя {119} исподлобья на двухъ двочекъ, игравшихъ возл меня на панели: он по очереди кидали стеклянно-радужный шарикъ, мтя въ ямку, тамъ, гд панель гранин чила съ землей. Я выбралъ младшую, Ч худенькую, темноволосую, въ клтчатомъ платьиц, какъ ей не было холодно въ этотъ суровый февральскй день? Ч и, потрепавъ ее по голов, сказалъ ей: Вотъ что, дтка, я плохо вижу, очень близорукъ, боюсь, что не попаду въ щель, Ч опусти письмо за меня вонъ въ тотъ ящикъ. Она посмотрла, поднян лась съ корточекъ, у нея лицо было маленькое, прозрачно-блдное и необыкновенно красивое, взяла письмо, чудно улыбнулась, хлопнувъ длинными рсницами, и побжала къ ящику. Остального я не доглядлъ, а перескъ улицу, Ч щурясь, (это слдуетъ отмтить), какъ будто дйствительно плохо видлъ, и это было искусство ради искусства, ибо я уже отошелъ далеко. На углу слдующей площади я вошелъ въ стеклянную будку и позвонилъ Ардалону: мн было необходимо кое-что предпринять по отношеню къ нему, я давно ршилъ, что именно этотъ въдливый портретистъ Ч единственный человкъ, для меня опасный.

Пускай психологи выясняютъ, навела ли меня притворная близорукость на мысль тотчасъ исполнить то, что я насчетъ Ардалона давно задун малъ, или же напротивъ постоянное воспоминане о его опасныхъ глан захъ толкнуло меня на изображене близорукости. Ахъ, кстати, кстати...

она подрастетъ, эта двочка, будетъ хороша собой и вроятно счастн лива, и никогда не будетъ знать, въ какомъ диковинномъ и страшномъ дл она послужила посредницей, Ч а впрочемъ возможно и другое:

судьба, нетерпящая такого безсознательнаго, наивнаго {120} маклерн ства, завистливая судьба, у которой самой губа не дура, которая сама знаетъ толкъ въ мелкомъ жульничеств, жестоко двочку эту покаран етъ, за вмшательство, а та станетъ удивляться, почему я такая несчастная, за что мн это, и никогда, никогда, никогда ничего не пойн метъ. Моя же совсть чиста. Не я написалъ Феликсу, а онъ мн, не я послалъ ему отвтъ, а неизвстный ребенокъ.

Когда я пришелъ въ скромное, но прятное кафе, напротивъ котон раго, въ сквер, бьетъ въ тне вечера и какъ будто вертится муаровый фонтанъ, остроумно освщаемый снизу разноцвтными лампами (а теперь все было голо и тускло, и не цвлъ фонтанъ, и въ кафе толстыя портьеры торжествовали побду въ классовой борьб съ бродячими сквозняками, Ч какъ я здорово пишу и, главное, спокоенъ, совершенно спокоенъ), когда я пришелъ Ардалонъ уже тамъ сидлъ и, увидвъ меня, поднялъ по-римски руку. Я снялъ перчатки, блое шелковое кашнэ и слъ рядомъ съ Ардалономъ, выложивъ на столъ коробку дорон гихъ папиросъ.

Что скажете новенькаго? Ч спросилъ Ардалонъ, всегда говон рившй со мной шутовскимъ тономъ. Я заказалъ кофе и началъ примрно такъ:

Кое-что у меня для васъ дйствительно есть. Послднее время, другъ мой, меня мучитъ сознане, что вы погибаете. Мн кажется, что изъ-за матеральныхъ невзгодъ и общей затхлости вашего быта талантъ вашъ умираетъ, чахнетъ, не бьетъ ключемъ, все равно какъ теперь зимою не бьетъ цвтной фонтанъ въ сквер напротивъ.

Спасибо за сравнене, Ч обиженно сказалъ Ардалонъ. {121} Ч Какой ужасъ... хорошенькое освщене подъ монпансье. Да и вообще Ч зачмъ говорить о талант, вы же не понимаете въ искусств ни кя.

Мы съ Лидой не разъ обсуждали, Ч продолжалъ я, игнорируя его пошлое замчане, Ч незавидное ваше положене. Мн кажется, что вамъ слдовало бы перемнить атмосферу, освжиться, набраться новыхъ впечатлнй.

При чемъ тутъ атмосфера, Ч поморщился Ардалонъ.

Я считаю, что здшняя губитъ васъ, Ч значитъ при чемъ. Эти розы и персики, которыми вы украшаете столовую вашей хозяйки, эти портреты почтенныхъ лицъ, у которыхъ вы норовите поужинать Ч Ч Ну ужъ и норовлю... Ч Ч все это можетъ быть превосходно, даже генально, но Ч простите за откровенность Ч какъ то однообразно, вынуждено. Вамъ слдовало бы пожить среди другой природы, въ лучахъ солнца, Ч солнце другъ художниковъ. Впрочемъ, этотъ разговоръ вамъ повидин мому неинтересенъ. Поговоримъ о другомъ. Скажите, напримръ, какъ обстоитъ дло съ вашимъ участкомъ? А чортъ его знаетъ. Мн присылаютъ какя-то письма по нмецки, я бы попросилъ васъ перевести, но скучно, да и письма эти либо теряю, либо рву. Требуютъ кажется добавочныхъ взносовъ.

Лтомъ возьму и построю тамъ домъ. Они ужъ тогда не вытянутъ изъ подъ-него землю. Но вы что-то говорили, дорогой, о перемн климата.

Валяйте, Ч я слушаю.

Ахъ зачмъ же, вамъ это неинтересно. Я говорю резонныя вещи, а вы раздражаетесь. {122} Христосъ съ вами, Ч съ чего бы я сталъ раздражаться? Напрон тивъ, напротивъ... Да нтъ, зачмъ же.

Вы, дорогой, упомянули объ Итали. Жарьте дальше. Мн нран вится эта тема.

Еще не упоминалъ, Ч сказалъ я со смхомъ. Ч Но разъ вы уже сказали это слово... Здсь, между прочимъ, довольно уютно. Вы, говон рятъ, временно перестали...? Ч я многозначительно пощелкалъ себя по ше.

Онаго больше не потребляю. Но сейчасъ, знаете, я бы чего-нибудь такого за компаню... Соснакъ изъ легкихъ виноградныхъ винъ... Нтъ, шучу.

Да, не нужно, это ни къ чему, меня все равно напоить невозн можно. Вотъ значитъ, какя дла. Охъ, плохо я сегодня спалъ... Охъ-о хохъ. Ужасная вещь безсонница, Ч продолжалъ я, глядя на него сквозь слезы. Ч Охъ... Простите, раззвался.

Ардалонъ, мечтательно улыбаясь, игралъ ложечкой. Его толстое лицо съ львиной переносицей было наклонено, и рыжя вки въ бородавн кахъ рсницъ полуприкрывали его возмутительно ярке глаза. Вдругъ, блеснувъ на меня, онъ сказалъ:

Если бы я създилъ въ Италю, то дйствительно написалъ бы роскошныя вещи. Изъ выручки за нихъ я бы сразу погасилъ свой долгъ.

Долгъ? У васъ есть долги? Ч спросилъ я насмшливо.

Полно-те, Германъ Карловичъ, Ч проговорилъ онъ, впервые кажется назвавъ меня по имени-отчеству, Ч вы же понимаете, куда я гну. Одолжите мн сотенку, {123} другую, и я буду молиться за васъ во всхъ флорентйскихъ церквахъ.

Вотъ вамъ пока-что на визу, Ч сказалъ я, распахнувъ бумажн никъ. Ч Только сдлайте это немедленно, а то пропьете. Завтра же утромъ пойдите.

Дай лапу, Ч сказалъ Ардалонъ.

Нкоторое время мы оба молчали, Ч онъ отъ избытка мало интересныхъ мн чувствъ, я потому, что дло было сдлано, говорить же было не о чемъ.

Идея, Ч вдругъ воскликнулъ Ардалонъ, Ч почему бы вамъ, дорогой, не отпустить со мной Лидку, вдь тутъ тощища страшная, барыньк нужны развлеченя. Я, знаете, если поду одинъ... Она вдь ревнючая, Ч ей все будетъ казаться, что гд-то нализываюсь. Право же, отпустите ее со мной на мсяцъ, а? Можетъ быть, погодя прдетъ, Ч оба прдемъ, Ч я тоже давно мечтаю о небольшомъ путешестви. Ну-съ, мн нужно итти. Два кофе, Ч все, кажется.

ГЛАВА .

На слдующй день спозаранку Ч не было еще девяти Ч я отпран вился на одну изъ центральныхъ станцй подземной дороги и тамъ у выхода занялъ стратегическую позицю. Черезъ ровные промежутки времени изъ каменныхъ ндръ вырывалась наружу очередная партя людей съ портфелями Ч вверхъ по стниц, шаркая, топая, иногда со звякомъ стукался носокъ о металлъ объявленя, которымъ какая-то фирма {124} находитъ умстнымъ облицовывать подъемъ ступеней. На предпослдней, спиной къ стн, держа передъ собою шляпу (кто былъ первый генальный нищй, примнившй шляпу къ своей професси?), нарочито сутулился пожилой оборванецъ. Повыше стояли, увшанные плакатами, газетчики въ шутовскихъ фуражкахъ. Былъ темный жалкй день;

несмотря на гетры, у меня мерзли ноги. Наконецъ, ровно безъ пяти девять, какъ я и расчитывалъ, появилась изъ глубины фигура Орловуса. Я тотчасъ повернулся и медленно пошелъ прочь. Орловусъ перегналъ меня, оглянулся, оскалилъ свои прекрасные, но фальшивые зубы. Встрча вышла какъ бы случайной, что мн и нужно было.

Да, по пути, Ч отвтилъ я на его вопросъ. Ч Хочу зайти въ банкъ.

Собачья погода, Ч сказалъ Орловусъ, шлепая рядомъ со мной. Ч Какъ поживаетъ ваша супруга? Спасибо, благополучно.

А у васъ все идетъ хорошо? Ч учтиво продолжалъ онъ.

Не очень. Нервное настроене, безсонница, всяке пустяки, котон рые прежде забавляли бы меня, а теперь раздражаютъ.

Кушайте лимоны, Ч вставилъ Орловусъ.

Прежде забавляли бы, а теперь раздражаютъ. Вотъ напримръ Ч Ч я усмхнулся и высунулъ бумажникъ Ч Ч получилъ я дурацкое шантажное письмо, и оно какъ-то повляло на меня. Кстати, прочтите, Ч курьезно.

Орловусъ остановился и близко придвинулъ листокъ къ очкамъ.

Пока онъ читалъ, я разсматривалъ {125} витрину, гд торжественно и глупо блли дв ванны и разные друге туалетные снаряды, Ч а рядомъ былъ магазинъ гробовъ, и тамъ тоже все было торжественно и глупо.

Однако, Ч сказалъ Орловусъ. Ч Знаете ли вы, кто это напин салъ? Я положилъ письмо обратно въ бумажникъ и отвтилъ, посмин ваясь:

Да, конечно знаю. Проходимецъ. Служилъ когда-то у знакомыхъ.

Ненормальный, даже просто безумный субъектъ. Вбилъ себ въ голову, что я лишилъ его какого-то наслдства, Ч знаете, какъ это бываетъ, Ч навязчивая идея, и ничмъ ея не вышибешь.

Орловусъ подробно объяснилъ мн, какую опасность безумцы представляютъ для общества, и спросилъ, не собираюсь ли я обратиться въ полицю.

Я пожалъ плечами. Ерунда, въ общемъ не стоитъ объ этомъ говон рить. Что вы думаете о рчи канцлера, Ч читали? Мы продолжали итти рядомъ, мирно бесдуя о вншней и внун тренней политик. У дверей его конторы я по правилу русской вжливон сти сталъ снимать перчатку.

Вы нервозны, это плохо, Ч сказалъ Орловусъ. Ч Прошу васъ, кланяйтесь вашей супруг.

Поклонюсь, поклонюсь. Только знаете, Ч я вамъ завидую, что вы неженаты.

Какъ такъ? Ч спросилъ Орловусъ.

А такъ. Тяжело касаться этого, но бракъ мой несчастливъ. Моя супруга сердце иметъ зыбковатое, да и есть у нея привязанность на сторон, Ч да, легкое {126} и холодное существо, такъ что не думаю, чтобъ она долго плакала, если бы со мною... если бы я... Однако, прон стите, все это очень личныя печали Кое-что я давно наблюдалъ, Ч сказалъ Орловусъ, качая голон вой, глубокомысленно и сокрушенно.

Я пожалъ его шерстяную руку, мы разстались. Вышло велин колпно. Такихъ людей, какъ Орловусъ, весьма легко провести, ибо порядочность плюсъ сентиментальность какъ разъ равняется глупости.

Готовый всякому сочувствовать, онъ не только сталъ тотчасъ на сторону благороднаго любящаго мужа, когда я оклеветалъ мою примрную жену, но еще ршилъ про себя, что самъ кое-что замтилъ, наблюдалъ Ч какъ онъ выразился. Мн было бы презанятно узнать, что этотъ подслн поватый оселъ могъ замтить въ нашихъ безоблачныхъ отношеняхъ. Да, вышло великолпно. Я былъ доволенъ. Я былъ бы еще боле доволенъ, кабы не заминка съ визой. Ардалонъ съ помощью Лиды заполнилъ анкетные листы, но оказалось, что онъ визу получитъ не раньше, чмъ черезъ дв недли. Оставалось около мсяца до девятаго марта, Ч въ крайнемъ случа, я всегда могъ написать Феликсу о перемн даты.

Наконецъ Ч въ послднихъ числахъ февраля Ч Ардалону визу поставили, и онъ купилъ себ билетъ. Кром денегъ на билетъ, я далъ ему еще двсти марокъ. Онъ ршилъ хать перваго марта, Ч но вдругъ выяснилось, что усплъ онъ деньги кому-то одолжить и принужденъ ждать ихъ возвращеня. Къ нему будто-бы явился прятель, схватился за виски и простоналъ: лесли я къ вечеру не добуду двухсотъ марокъ, все погибло. Довольно таинственный случай;

Ардалонъ {127} говорилъ, что тутъ дло чести, Ч я же питаю сильнйшее недовре къ туманн нымъ дламъ, гд замшана честь, причемъ, замтьте, не своя, голон дранцева, а всегда честь какого то третьяго или даже четвертаго лица, имя котораго хранится въ секрет. Ардалонъ будто бы деньги ему далъ, и тотъ поклялся, что вернетъ ихъ черезъ три дня, Ч обычный срокъ у этихъ потомковъ феодаловъ. По истечени сего срока Ардалонъ пошелъ должника разыскивать и, разумется, нигд не нашелъ. Въ ледяномъ бшенств я спросилъ, какъ его зовутъ. Ардалонъ помялся и сказалъ:

Помните, тотъ, который къ вамъ разъ заходилъ. Я, какъ говорится, свта не взвидлъ.

Успокоившись, я, пожалуй, и возмстилъ бы ему убытокъ, если бы дло не усложнялось тмъ, что у меня самого денегъ было въ обрзъ, Ч а мн слдовало непремнно имть при себ нкоторую сумму. Я скан залъ ему, что пусть детъ такъ какъ есть, съ билетомъ и нсколькими марками въ карман, Ч потомъ дошлю. Онъ отвтилъ, что такъ и сдлаетъ, но еще обождетъ денька два, авось деньги вернутся. Дйствин тельно, третьяго марта онъ сообщилъ мн по телефону, что долгъ ему возвращенъ, и что завтра вечеромъ онъ детъ. Четвертаго оказалось, что Лида, у которой почему-то хранился Ардалоновъ билетъ, не можетъ теперь вспомнить, куда его положила. Ардалонъ мрачно сидлъ въ прихожей и повторялъ: Ну что жъ, значитъ Ч не судьба. Издали доносился стукъ ящиковъ, неистовое шерошене бумаги, Ч это Лида искала билетъ. Черезъ часъ Ардалонъ махнулъ рукой и ушелъ. Лида сидла на постели, плача навзрыдъ. Пятаго утромъ она нашла билетъ среди грязнаго {128} блья, приготовленнаго для прачки, а шестого мы похали Ардалона провожать.

Поздъ отходилъ въ 10.10. Стрлка часовъ длала стойку, нацливаясь на минуту, вдругъ прыгала на нее, и вотъ уже нацливан лась на слдующую. Ардалона все не было. Мы ждали у вагона съ надн писью Миланъ. Въ чемъ дло? Ч причитывала Лида. Ч Почему его нтъ, я безпокоюсь. Вся эта идотская канитель съ Ардалоновымъ отън здомъ меня такъ бсила, что теперь я боялся разжать зубы, Ч иначе со мной бы тутъ же на вокзал сдлался какой-нибудь припадокъ. Къ намъ подошли двое мизерныхъ господъ, Ч одинъ въ синемъ макинтош, друн гой въ русскомъ пальто съ облзлымъ барашковымъ воротникомъ, Ч и, минуя меня, любезно поздоровались съ Лидой.

Почему его нтъ? Какъ вы думаете? Ч спросила Лида, глядя на нихъ испуганными глазами и держа на отлет букетикъ фалокъ, котон рый она нашла нужнымъ для этой скотины купить. Макинтошъ развелъ руками, а барашковый проговорилъ басомъ:

Несцимусъ. Мы не знаемъ.

Я почувствовалъ, что не могу дольше сдерживаться и, круто повернувшись, пошелъ къ выходу. Лида меня догнала: Куда ты, погоди, Ч я уврена, что Ч Ч Въ эту минуту появился вдали Ардалонъ. Угрюмый человкъ съ напряженнымъ лицомъ поддерживалъ его подъ локоть и несъ его чемон данъ. Ардалонъ былъ такъ пьянъ, что едва держался на ногахъ;

виномъ несло и отъ угрюмца.

Онъ въ такомъ вид не можетъ хать! Ч крикнула Лида. {129} Красный, съ бисеромъ пота на бу, растерянный, валкй, безъ пальто (смутный расчетъ на тепло юга), Ардалонъ ползъ со всми лобызаться. Я едва усплъ отстраниться.

Художникъ Кернъ, Ч отрекомендовался угрюмецъ, сунувъ мн влажную руку. Ч Имлъ счастье съ вами встрчаться въ притонахъ Каира.

Германъ, его такъ нельзя отпустить, Ч повторяла Лида, теребя меня за рукавъ.

Между тмъ двери уже захлопывались. Ардалонъ, качаясь и прин зывно крича, пошелъ было за повозкой продавца бисквитовъ, но друзья поймали его, и вдругъ онъ въ охапку сгребъ Лиду и сталъ смачно ее цловать.

Эхъ ты, коза, Ч приговаривалъ онъ. Ч Прощай, коза, спасибо, коза.

Господа, Ч сказалъ я совершенно спокойно, Ч помогите мн его поднять въ вагонъ.

Поздъ поплылъ. Сяя и вопя, Ардалонъ прямо-таки вываливался изъ окна. Лида бжала рядомъ и кричала ему что-то. Когда прохалъ послднй вагонъ, она, согнувшись, посмотрла подъ колеса и перекрен стилась. Въ рук она все еще держала букетъ.

Какое облегчене... Я вздохнулъ всей грудью и шумно выпустилъ воздухъ. Весь день Лида молча волновалась, но потомъ пришла телен грамма, два слова Привтъ сдороги, и она успокоилась. Теперь предн стояло послднее и самое скучное: поговорить съ ней, натаскать ее.

Почему-то не помню, какъ я къ этому разговору приступилъ:

память моя включается, когда уже разговоръ {130} въ полномъ ходу.

Лида сидитъ противъ меня на диван и на меня смотритъ въ нмомъ изумлени. Я сижу на кончик стула, изрдка, какъ врачъ, трогаю ее за кисть Ч и ровнымъ голосомъ говорю, говорю, говорю. Я разсказалъ ей то, чего не разсказывалъ никогда. Я разсказалъ ей о младшемъ моемъ брат. Онъ учился въ Германи, когда началась война, былъ призванъ, сражался противъ Росси. Помню его тихимъ, унылымъ мальчикомъ.

Меня родители били, а его баловали, но онъ былъ съ ними неласковъ, зато ко мн относился съ невроятнымъ, боле чмъ братскимъ, обон жанемъ, всюду слдовалъ за мной, заглядывалъ въ глаза, любилъ все, что меня касалось, любилъ нюхать и мять мой платокъ, надвать еще теплую мою сорочку, чистить зубы моей щеткой. Нтъ, Ч не извращенн ность, а посильное выражене неизъяснимаго нашего единства: мы были такъ похожи другъ на друга, что даже близке родственники путали насъ, и съ годами это сходство становилось все безупречне. Когда, помнится, я его провожалъ въ Германю Ч это было незадолго до выстрла Принципа, Ч бдняжка такъ рыдалъ, такъ рыдалъ, Ч будто предчувствовалъ долгую и грозную разлуку. На вокзал смотрли на насъ, Ч смотрли на этихъ двоихъ одинаковыхъ юношей, державшихся за руки и глядвшихъ другъ другу въ глаза съ какимъ-то скорбнымъ восторгомъ... Потомъ война. Ч Томясь въ далекомъ русскомъ плну, я ничего о брат не слышалъ, но почему-то былъ увренъ, что онъ убитъ.

Душные годы, траурные годы. Я пручилъ себя не думать о немъ, и даже потомъ, когда женился, ничего Лид о немъ не разсказалъ, Ч ужъ слишкомъ все это было {131} тягостно. А затмъ, вскор по прзд съ женой въ Германю, я узналъ отъ нмецкаго родственника, появившан гося мимоходомъ, на мигъ, только ради одной реплики, что Феликсъ мой живъ, но нравственно погибъ. Не знаю, что именно, какое крушене души... Должно быть, его нжная психика не выдержала бранныхъ испытанй, Ч а мысль, что меня уже нтъ (странно, Ч онъ былъ тоже увренъ въ смерти брата), что онъ больше никогда не увидитъ обожаен маго двойника, или, врне, усовершенствованное издане собственной личности, эта мысль изуродовала его жизнь, ему показалось, что онъ лишился опоры и цли, Ч и что отнын можно жить кое-какъ. И онъ опустился. Этотъ человкъ, съ душой какъ скрипка, занимался воровствомъ, подлогами, нюхалъ кокаинъ и наконецъ совершилъ убйн ство: отравилъ женщину, содержавшую его. О послднемъ дл я узналъ изъ его-же устъ;

къ отвтственности его такъ и не привлекли, настолько ловко онъ скрылъ преступлене. А встртился я съ нимъ такъ случайно, такъ нежданно и мучительно... подавленность, которую даже Лида во мн замчала, была какъ разъ слдствемъ той встрчи, а произошла она въ Праг, въ одномъ кафе, Ч онъ, помню, всталъ, увидя меня, раскрылъ объятья и повалился навзничь въ глубокомъ обморок, длившемся восемнадцать минутъ.

Да, страшная встрча. Вмсто нжнаго, маленькаго увальня, я нашелъ говорливаго безумца съ рзкими тлодвиженями... Счастье, которое онъ испыталъ, встртивъ меня, дорогого Германа, внезапно, въ чудномъ сромъ костюм, возставшаго изъ мертвыхъ, не только не поправило его душевныхъ длъ, но совсмъ, {132} совсмъ напротивъ, убдило его въ недопустимости и невозможности жить съ убйствомъ на совсти. Между нами произошла ужасная бесда, онъ цловалъ мои руки, онъ прощался со мной... Я сразу же понялъ, что поколебать въ немъ ршене покончить съ собой уже не подъ силу никому, даже мн, имвшему на него такое идеальное вляне. Для меня это были нелегкя минуты. Ставя себя на его мсто, я отлично представлялъ себ, въ какой изощренный застнокъ превратилась его память, и понималъ, увы, что выходъ одинъ Ч смерть. Не дай Богъ никому переживать такя минуты, видть, какъ братъ гибнетъ, и не имть моральнаго права гибель его предотвратить... Но вотъ въ чемъ сложность: его душа, нечуждая мистин ческихъ устремленй, непремнно жаждала искупленя, жертвы, Ч прон сто пустить себ пулю въ лобъ казалось ему недостаточнымъ. Я хочу смерть мою кому-нибудь подарить, Ч внезапно сказалъ онъ, и глаза его налились бриллантовымъ свтомъ безумя. Ч Подарить мою смерть. Мы съ тобой еще больше схожи, чмъ прежде. Въ этомъ сходств я чувн ствую божественное намрене. Наложить на рояль руки еще не значитъ сотворить музыку, а я хочу музыки. Скажи, теб можетъ-быть выгодно было-бы исчезнуть со свта? Я сначала не понялъ его вопроса, мн сдавалось, что Феликсъ бредитъ, Ч но изъ его дальнйшихъ словъ выяснилось, что у него есть опредленный планъ. Такъ! Съ одной стон роны бездна страждущаго духа, съ другой Ч дловые проекты. При грон зовомъ свт его трагической судьбы и поздняго геройства та часть его плана, которая касалась меня, моей выгоды, моего благополучя, казан лась глуповато-матеральной, какъ {133} Ч скажемъ Ч громоотводъ на здани банка, вдругъ освщенный ночною молней.

Дойдя примрно до этого мста моего разсказа, я остановился, откинулся на спинку стула, сложивъ руки и пристально глядя на Лиду.

Она какъ-то стекла съ дивана на коверъ, подползла на колняхъ, прин жалась головой къ моему бедру и заглушеннымъ голосомъ принялась меня утшать: Какой ты бдный, Ч бормотала она, Ч какъ мн больно за тебя, за брата... Боже мой, каке есть несчастные люди на свт. Онъ не долженъ погибнуть, всякаго человка можно спасти.

Его спасти нельзя, Ч сказалъ я съ такъ называемой горькой усмшкой. Ч Онъ ршилъ умереть въ день своего рожденя, девятаго марта, то-есть послзавтра, воспрепятствовать этому не можетъ самъ президентъ. Самоубйство есть самодурство. Все, что можно сдлать, это исполнить капризъ мученика, облегчить его участь сознанемъ, что, умин рая, онъ творитъ доброе дло, приноситъ пользу, Ч грубую, матеральн ную пользу, Ч но все же пользу.

Лида обхватила мою ногу и уставилась на меня своими шоколадн ными глазами.

Его планъ таковъ, Ч продолжалъ я ровнымъ тономъ, Ч жизнь моя, скажемъ, застрахована въ столько-то тысячъ. Гд-нибудь въ су находятъ мой трупъ. Моя вдова, то-есть ты... Не говори такихъ ужасовъ, Ч крикнула Лида, вскочивъ съ ковн ра. Ч Я только-что гд-то читала такую исторю... Пожалуйста, замолн чи... л... моя вдова, то-есть ты, получаетъ эти деньги. Погодя узжаетъ въ укромное мсто. Погодя я инкогнито {134} соединяюсь съ нею, даже можетъ быть снова на ней женюсь Ч подъ другимъ именемъ. Мое, вдь, имя умретъ съ моимъ братомъ. Мы съ нимъ схожи, не перебивай меня, какъ дв капли крови, и особенно будетъ онъ на меня похожъ въ мертн вомъ вид.

Перестань, перестань! Я не врю, что его нельзя спасти... Ахъ, Германъ, какъ это все нехорошо... Гд онъ сейчасъ, тутъ, въ Берлин? Нтъ, въ провинци... Ты, какъ дура, повторяешь: спасти, спан сти... Ты забываешь, что онъ убйца и мистикъ. Я же со своей стороны не имю права отказать ему въ томъ, что можетъ облегчить и украсить его смерть. Ты должна понять, что тутъ мы вступаемъ въ нкую высшую область. Вдь я же не говорю теб: послушай, дла мои идутъ плохо, я стою передъ банкротствомъ, мн все опротивло, я хочу ухать въ тихое мсто и тамъ предаваться созерцаню и куроводству, Ч давай воспольн зуемся рдкимъ случаемъ, Ч всего этого я не говорю, хотя я мечтаю о жизни на лон природы, Ч а говорю другое, Ч я говорю: Какъ это ни тяжело, какъ это ни страшно, но нельзя отказать родному брату въ его предсмертной просьб, нельзя помшать ему сдлать добро, Ч хотя-бы такое добро... Лида перемигнула, Ч я ее совсмъ заплевалъ, Ч но вопреки прын щущимъ словамъ прижалась ко мн, хватая меня, а я продолжалъ:

л... Такой отказъ Ч грхъ, этотъ грхъ не хочу, не хочу брать на свою совсть. Ты думаешь, я не возражалъ ему, не старался его образун мить, ты думаешь, мн легко было согласиться на его предложене, ты думаешь, я спалъ вс эти ночи, Ч милая моя, вотъ {135} уже полгода, какъ я страдаю, страдаю такъ, какъ моему злйшему врагу не дай Богъ страдать. Очень мн нужны эти тысячи! Но какъ мн отказаться, скажи, какъ могу я въ конецъ замучить, лишить послдней радости... Э, да что говорить! Я отстранилъ ее, почти отбросилъ и сталъ шагать по комнат. Я глоталъ слезы, я всхлипывалъ. Метались малиновыя тни мелодрамъ.

Ты въ миллонъ разъ умне меня, Ч тихо сказала Лида, ломая руки (да, читатель, дикси, ломая руки), Ч но все это такъ страшно, такъ ново, мн казалось, что это только въ книгахъ... Вдь это значитъ... Все вдь абсолютно перемнится, вся жизнь... Вдь... Ну, напримръ, какъ будетъ съ Ардалономъ? А ну его къ чертовой матери! Тутъ рчь идетъ о величайшей человческой трагеди, а ты мн суешь... Нтъ, я просто такъ спросила. Ты меня огорошилъ, у меня все идетъ кругомъ. Я думаю, что Ч ну, не сейчасъ, а потомъ, вдь можно будетъ съ нимъ видться, ему объяснить, Ч Германъ, какъ ты думаешь? Не заботься о пустякахъ, Ч сказалъ я, дернувшись, Ч тамъ будетъ видно. Да что это въ самомъ дл (голосъ мой вдругъ перешелъ въ тонкй крикъ), что ты вообще за колода такая... Она расплакалась и сдлалась вдругъ податливой, нжной, прин пала ко мн вздрагивая: Прости меня, Ч лепетала она, Ч ахъ, прости... Я правда дура. Ахъ, прости меня. Весь этотъ ужасъ, который случился... Еще сегодня утромъ все было такъ ясно, такъ хорошо, такъ всегдашненько... Ты настрадался, милый, я безумно жалю тебя. Я сдлаю все, что ты хочешь. {136} Сейчасъ я хочу кофе, ужасно хочу.

Пойдемъ на кухню, Ч сказала она, утирая слезы. Ч Я все сдлаю. Только побудь со мной, мн страшно.

На кухн, все еще потягивая носомъ, но уже успокоившись, она насыпала коричневыхъ крупныхъ зеренъ въ горло кофейной мельницы и, сжавъ ее между колнъ, завертла рукояткой. Сперва шло туго, съ хрустомъ и трескомъ, потомъ вдругъ полегчало.

Вообрази, Лида, Ч сказалъ я, сидя на стул и болтая ногами, Ч вообрази, что все, что я теб разсказываю Ч выдуманная исторя. Я самъ, знаешь, внушилъ себ, что это сплошь выдуманная или гд-то мной прочитанная исторя, Ч единственный способъ не сойти отъ ужаса съ ума. Итакъ: предпримчивый самоубйца и его застрахованный двойн никъ... видишь ли, когда держатель полиса кончаетъ собой, то страховое общество платить не обязано. Поэтому Ч Ч Я сварила очень крпкое, Ч сказала Лида, Ч теб понравится.

Да, я слушаю тебя.

л... поэтому герой этого сенсацоннаго романа требуетъ слдующей мры: дло должно быть обставлено такъ, чтобы получилось впечатн не убйства. Я не хочу входить въ техническя подробности, но въ двухъ словахъ: оруже прикрплено къ дереву, отъ гашетки идетъ веревка, самоубйца, отвернувшись, дергаетъ, бахъ въ спину, Ч приблин зительно такъ.

Ахъ, подожди, Ч воскликнула Лида, Ч я что-то вспомнила: онъ какъ-то придлалъ револьверъ къ мосту... Нтъ, не такъ: онъ привян залъ къ веревк камень... Позволь, какъ же это было? Да: къ одному {137} концу Ч большой камень, а къ другому револьверъ, и значитъ выстрлилъ въ себя... А камень упалъ въ воду, а веревка Ч за нимъ черезъ перила, и револьверъ туда же, и все въ воду... Только я не помню, зачмъ это все нужно было... Однимъ словомъ, концы въ воду, Ч сказалъ я, Ч а на мосту Ч мертвецъ. Хорошая вещь кофе. У меня безумно болла голова, теперь гораздо лучше. Ну такъ вотъ, ты, значитъ, понимаешь, какъ это происн ходитъ... Я пилъ мелкими глотками огненное кофе и думалъ: Вдь вообран женя у нея ни на грошъ. Черезъ два дня мняется жизнь, неслыханное событе, землетрясене... а она со мной попиваетъ кофе и вспоминаетъ похожденя Шерлока...

Я, однако, ошибся: Лида вздрогнула и сказала, медленно опуская чашку:

Германъ, вдь если это все такъ скоро, нужно начать укладын ваться. И знаешь, масса блья въ стирк... И въ чистк твой смокингъ.

Во-первыхъ, милая моя, я вовсе не желаю быть сожженнымъ въ смокинг;

во-вторыхъ, выкинь изъ головы, забудь совершенно и моменн тально, что нужно теб что-то длать, къ чему-то готовиться и такъ дале. Теб ничего не нужно длать по той причин, что ты ничего не знаешь, ровно ничего, Ч заруби это на носу. Никакихъ туманныхъ намековъ твоимъ знакомымъ, никакой суеты и покупокъ, Ч запомни это твердо, матушка, иначе будетъ для всхъ плохо. Повторяю: ты еще ничего не знаешь. Послзавтра твой мужъ подетъ кататься на автомон бил и не вернется. Вотъ тогда-то, и только тогда, начнется твоя работа. {138} Она простая, но очень отвтственная. Пожалуйста, слун шай меня внимательно:

Десятаго утромъ ты позвонишь Орловусу и скажешь ему, что я куда-то ухалъ, не ночевалъ, до сихъ поръ не вернулся. Спросишь, какъ дальше быть. Исполнишь все, что онъ посовтуетъ. Пускай, вообще, онъ беретъ дло въ свои руки, обращается въ полицю и т. д. Главное, постан райся убдить себя, что я, точно, погибъ. Да въ конц концовъ это такъ и будетъ, Ч братъ мой часть моей души.

Я все сдлаю, Ч сказала она. Ч Все сдлаю ради него и ради тебя. Но мн уже такъ страшно, и все у меня путается.

Пускай не путается. Главное Ч естественность горя. Пускай оно будетъ не ахти какое, но естественное. Для облегченя твоей задачи я намекнулъ Орловусу, что ты давно разлюбила меня. Итакъ, пусть это будетъ тихое, сдержанное горе. Вздыхай и молчи. Когда же ты увидишь мой трупъ, т. е. трупъ человка, неотличимаго отъ меня, то ты конечно будешь потрясена.

Ой, Германъ, я не могу. Я умру со страху.

Гораздо было бы хуже, если бы ты въ мертвецкой стала пудрить себ носъ. Во всякомъ случа, сдержись, не кричи, а то придется, посл криковъ, повысить общее производство твоего горя, и получится плохой театръ. Теперь дальше. Предавъ мое тло огню, въ соотвтстви съ завщанемъ, выполнивъ вс формальности, получивъ отъ Орловуса то, что теб причитается, и распорядившись деньгами сообразно съ его укан занями, ты удешь заграницу, въ Парижъ. Гд ты въ Париж останон вишься? Я не знаю, Германъ. {139} Вспомни, гд мы съ тобой стояли, когда были въ Париж. Ну? Да, конечно знаю. Отель.

Но какой отель? Я ничего не могу вспомнить, Германъ, когда ты смотришь такъ на меня. Я теб говорю, что знаю. Отель что-то такое.

Подскажу теб: иметъ отношене къ трав. Какъ трава по французски? Сейчасъ. Эрбъ. О, вспомнила: Малербъ.

На всякй случай, если забудешь опять: наклейка отеля есть на черномъ сундук. Всегда можешь посмотрть.

Ну знаешь, Германъ, я все-таки не такая растяпа. А сундукъ я съ собой возьму. Черный.

Вотъ ты тамъ и остановишься. Дальше слдуетъ нчто крайне важное. Но сначала все повтори.

Я буду печальна. Я буду стараться не очень плакать. Орловусъ.

Я закажу себ два черныхъ платья.

Погоди. Что ты сдлаешь, когда увидишь трупъ?

Я упаду на колни. Я не буду кричать.

Ну вотъ видишь, какъ все это хорошо выходитъ. Ну, дальше? Дальше, я его похороню.

Во-первыхъ, не его, а меня. Пожалуйста, не спутай! Во-вторыхъ, не похороны, а сожжене. Орловусъ скажетъ пастору о моихъ достон инствахъ, нравственныхъ, гражданскихъ, супружескихъ. Пасторъ въ крематорской часовн произнесетъ прочувствованную рчь. Мой гробъ подъ звуки органа тихо опустится въ преисподнюю. Вотъ и все. Затмъ? Затмъ Ч Парижъ. Нтъ, постой, сперва всякя {140} денежныя формальности. Мн, знаешь, Орловусъ надостъ хуже горькой рдьки.

Въ Париж остановлюсь въ отел Ч ну вотъ, я знала, что забуду, Ч подумала, что забуду, и забыла. Ты меня какъ-то тснишь... Отель...

отель... Малербъ! На всякй случай Ч черный сундукъ.

Такъ. Теперь важное: какъ только ты прдешь въ Парижъ, ты меня извстишь. Какъ мн теперь сдлать, чтобы ты запомнила адресъ? Лучше запиши, Германъ. У меня голова сейчасъ не работаетъ. Я ужасно боюсь все перепутать.

Нтъ, милая моя, никакихъ записыванй. Ужъ хотя бы потому, что записку все равно потеряешь. Адресъ теб придется запомнить, волей-неволей. Это абсолютно необходимо. Категорически запрещаю его записывать. Дошло? Да, Германъ. Но я же не могу запомнить... Глупости. Адресъ очень простъ. Пострестантъ. Иксъ. Ч (я назвалъ городъ).

Это тамъ, гд прежде жила тетя Лиза? Ну да, это легко вспон мнить. Я теб говорила про нее. Она теперь живетъ подъ Ниццей. Позн жай въ Ниццу.

Вотъ именно. Значитъ, ты запомнила эти два слова. Теперь Ч имя. Ради простоты я теб предлагаю написать такъ: Мсье Малербъ.

Она вроятно все такая же толстая и бойкая. Знаешь, Ардалонъ писалъ ей, прося денегъ, но конечно... Все это очень интересно, но мы говоримъ о дл. На какое имя ты мн напишешь? Ты еще не сказалъ, Германъ.

Нтъ, сказалъ, Ч я предложилъ теб: Мсье Малербъ. {141} Но какъ же, вдь это гостиница, Германъ? Вотъ потому-то. Теб будетъ легче запомнить по ассоцаци.

Ахъ, я забуду ассоцацю, Германъ. Это безнадежно. Пожалуйста, не надо ассоцацй. И вообще Ч ужасно поздно, я устала.

Хорошо. Придумай сама имя. Имя, которое ты наврное запон мнишь. Ну, хочешь Ч Ардалонъ? Хорошо, Германъ.

Вотъ великолпно. Мсье Ардалонъ. Пострестантъ. Иксъ. А напишешь ты мн такъ: Дорогой другъ, ты наврное слышалъ о моемъ гор и дальше въ томъ же род. Всего нсколько словъ. Письмо ты опун стишь сама. Письмо ты опустишь сама. Есть? Хорошо, Германъ.

Теперь, пожалуйста, повтори.

Я, знаешь, прямо умираю отъ напряженя. Боже мой, половина второго. Можетъ быть, завтра? Завтра все равно придется повторить. Ну-съ, пожалуйста, я васъ слушаю.

Отель Малербъ. Я прхала. Я опустила письмо. Сама.

Ардалонъ, пострестантъ, Иксъ. А что дальше, когда я напишу? Это тебя не касается. Тамъ будетъ видно. Ну, что-же, Ч я могу быть увренъ, что ты все это исполнишь? Да, Германъ. Только не заставляй меня опять повторять. Я смерн тельно устала.

Стоя посреди кухни, она расправила плечи, сильно затрясла откин нутой головой и повторила, ероша волосы: Ахъ, какъ я устала, ахъ... Ч и лахъ перешло въ звоту. Мы отправились спать. Она раздлась, {142} кидая куда попало платье, чулки, разныя свои дамскя штучки, рухнула въ постель и тотчасъ стала посвистывать носомъ. Я легъ тоже и потушилъ свтъ, но спать не могъ. Помню, она вдругъ прон снулась и тронула меня за плечо.

Что теб? Ч спросилъ я съ притворной сонливостью.

Германъ, Ч залепетала она, Ч Германъ, послушай, Ч а ты не думаешь, что это... жульничество? Спи, Ч отвтилъ я. Ч Не твоего ума дло. Глубокая трагедя, Ч а ты Ч о глупостяхъ. Спи, пожалуйста.

Она сладко вздохнула, повернулась на другой бокъ и засвистала опять.

Любопытная вещь;

невзирая на то, что я себя ничуть не обон льщалъ насчетъ способностей моей жены, тупой, забывчивой и нерастон ропной, все же я былъ почему-то совершенно спокоенъ, совершенно увренъ въ томъ, что ея преданность безсознательно поведетъ ее по врному пути, не дастъ ей оступиться и Ч главное Ч заставитъ ее хран нить мою тайну. Я уже ясно представлять себ, какъ, глядя на ея наивно искусственное горе, Орловусъ будетъ опять глубокомысленно сокрушенно качать головой, Ч и, Богъ его знаетъ, быть можетъ подуман етъ: не любовникъ ли укокошилъ бднаго мужа, Ч но тутъ онъ вспон мнитъ шантажное письмо отъ неизвстнаго безумца.

Весь слдующй день мы просидли дома, и снова, кропотливо и настойчиво, я заряжалъ жену, набивалъ ее моей волей, какъ вотъ гуся насильно пичкаютъ кукурузой, чтобы набухла печень, Къ вечеру она едва могла ходить. Я остался доволенъ ея состоянемъ. {143} Мн самому теперь было пора готовиться. Помню, какъ въ тотъ вечеръ я мучительно прикидывалъ, сколько денегъ взять съ собой, сколько остан вить Лид, мало было гамзы, очень мало. У меня явилась мысль прихван тить съ собой на всякй случай цнную вещицу, и я сказалъ Лид:

Дай-ка мн твою московскую брошку.

Ахъ да, брошку, Ч сказала она, вяло вышла изъ комнаты, но тотчасъ вернулась, легла на диванъ и зарыдала, какъ не рыдала еще никогда.

Что съ тобой, несчастная? Она долго не отвчала, а потомъ, глупо всхлипывая и не глядя на меня, объяснила, что брошка заложена, что деньги пошли Ардалону, ибо прятель ему денегъ не вернулъ.

Ну, ладно, ладно, не реви, Ч сказалъ я. Ч Ловко устроился, но слава Богу ухалъ, убрался, Ч это главное.

Она мигомъ успокоилась и даже просяла, увидя, что я не сержусь, и пошла, шатаясь, въ спальню, долго рылась, принесла какое-то колечко, сережки, старомодный портсигаръ, принадлежавшй ея бабушк. Ничего изъ этого я не взялъ.

Вотъ что, Ч сказалъ я, блуждая по комнат и кусая заусен ницы, Ч вотъ что, Лида. Когда тебя будутъ спрашивать, были ли у меня враги, когда будутъ допытываться, кто же это могъ убить меня, говори:

не знаю. И вотъ еще что: я беру съ собой чемоданъ, но это конечно между нами. Не должно такъ казаться, что я собрался въ какое-то путен шестве, Ч это выйдетъ подозрительно. Впрочемъ Ч Ч Ч тутъ, помнится, я задумался. Странно, Ч почему это, когда все {144} было такъ чудесно продумано и предусмотрно, вылзала торчкомъ мелкая деталь, какъ при укладк вдругъ замчаешь, что забылъ уложить маленькй, но громоздкй пустякъ, Ч есть таке недобросовстные предн меты. Въ мое оправдане слдуетъ сказать, что вопросъ чемодана былъ, пожалуй, единственный пунктъ, который я ршилъ измнить: все остальное шло именно такъ, какъ я замыслилъ давнымъ-давно, можетъ быть много мсяцевъ тому назадъ, можетъ быть въ ту самую секунду, когда я увидлъ на трав спящаго бродягу, точь-въ-точь похожаго на мой трупъ. Нтъ, Ч подумалъ я, Ч чемодана все-таки не слдуетъ брать, все равно кто-нибудь да увидитъ, какъ несу его внизъ.

Чемодана я не беру, Ч сказалъ я вслухъ и опять зашагалъ по комнат.

Какъ мн забыть утро девятаго марта? Само по себ оно было блдное, холодное, ночью выпало немного снга, и швейцары подметали тротуары, вдоль которыхъ тянулся невысокй снговой хребетъ, а асфальтъ былъ уже чистый и черный, только слегка лоснился. Лида мирно спала. Все было тихо. Я приступилъ къ одваню. Одлся я такъ:

дв рубашки, одна на другую, Ч причемъ верхняя, уже ношеная, была для него. Кальсонъ Ч тоже дв пары, и опять же верхняя предназначан лась ему. Засимъ я сдлалъ небольшой пакетъ, въ который вошли манин кюрный приборъ и все что нужно для бритья. Этотъ пакетикъ я сразу же, боясь его забыть, сунулъ въ карманъ пальто, висвшаго въ прихон жей. Дале я надлъ дв пары носковъ (верхняя съ дыркой), черные башмаки, мышиныя гетры, Ч и въ такомъ вид т. е. уже изящно {145} обутый, но еще безъ панталонъ, нкоторое время стоялъ посреди комн наты, вспоминая, все-ли такъ длаю, какъ было ршено. Вспомнивъ, что нужна лишняя пара подвязокъ, я разыскалъ старую и присоединилъ ее къ пакетику, для чего пришлось опять выходить въ переднюю. Наконецъ выбралъ любимый сиреневый галстукъ и плотный темно-срый костюмъ, который обычно носилъ послднее время. Разложилъ по карманамъ слдующя вещи: бумажникъ (около полутора тысячъ марокъ), пасн портъ, кое-какя незначительныя бумажки съ адресами, счетами... Спон хватился: паспортъ было вдь ршено не брать, Ч очень тонкй маневръ: незначительныя бумажки какъ-то художественне устанавлин вали личность. Еще взялъ я: ключи, портсигаръ, зажигалку. Теперь я былъ одтъ, я хлопалъ себя по карманамъ, я отдувался, мн было жарко въ двойной оболочк блья. Оставалось сдлать самое главное, Ч это была цлая церемоня: медленное выдвигане ящика, гд онъ покоился, тщательный осмотръ, далеко впрочемъ не первый. Онъ былъ отлично смазанъ, онъ былъ туго набитъ... Мн его подарилъ въ двадцатомъ году въ Ревел незнакомый офицеръ, Ч врне, просто оставилъ его у меня, а самъ исчезъ. Я не знаю, что сталось потомъ съ этимъ любезнымъ порун чикомъ.

Между тмъ Лида проснулась, запахнулась въ земляничный халатъ, мы сли въ столовой, Эльза принесла кофе. Когда Эльза ушла:

Ну-съ, Ч сказалъ я, Ч день насталъ, сейчасъ поду.

Маленькое отступлене литературнаго свойства. Ритмъ этотъ Ч нерусскй, но онъ хорошо передаетъ {146} мое эпическое спокойстве и торжественный драматизмъ положеня.

Германъ, пожалуйста, останься, никуда не зди, тихо проговон рила Лида и, кажется, сложила ладони.

Ты, надюсь, все запомнила, Ч продолжалъ я невозмутимо.

Германъ, Ч повторила она, Ч не зди никуда. Пускай онъ длан етъ все, что хочетъ, Ч это его судьба, ты не вмшивайся... Я радъ, что ты все запомнила, Ч сказалъ я съ улыбкой, Ч ты у меня молодецъ. Вотъ, съмъ еще булочку и двинусь.

Она расплакалась. Потомъ высморкалась, громко трубя, хотла что-то сказать, но опять принялась плакать. Зрлище было довольно любопытное: я Ч хладнокровно мажущй масломъ рогульку, Лида Ч сидящая противъ меня и вся прыгающая отъ плача. Я сказалъ съ полн нымъ ртомъ: По крайней мр, ты сможешь во всеуслышане Ч (Ч пожевалъ, проглотилъ, Ч) вспомнить, что у тебя было дурное предчувн стве, хотя узжалъ я довольно часто и не говорилъ куда. А враги, судан рыня, у него были? Не знаю, господинъ слдователь.

Но что же дальше будетъ? Ч тихонько простонала Лида, медленно разводя руками.

Ну, довольно, моя милая, Ч сказалъ я другимъ тономъ. Ч Поплакала, и будетъ. И не вздумай сегодня ревть при Эльз.

Она утрамбовала платкомъ глаза, грустно хрюкнула и опять разн вела руками, но уже молча и безъ слезъ.

Все запомнила? Ч въ послднй разъ спросилъ я, пристально смотря на нее. {147} Да, Германъ. Все. Но я такъ боюсь... Я всталъ, она встала тоже. Я сказалъ:

До свиданя, будь здорова, мн пора къ паценту.

Германъ, послушай, ты же не собираешься присутствовать? Я даже не понялъ.

То-есть какъ: присутствовать? Ахъ, ты знаешь, что я хочу сказать. Когда... Ну, однимъ словомъ, когда... съ этой веревочкой... Вотъ дура, Ч сказалъ я. Ч А какъ же иначе? Кто потомъ все приберетъ? Да и нечего теб такъ много думать, пойди въ кинематон графъ сегодня. До-свиданя, дура.

Мы никогда не цловались, Ч я не терплю слякоти лобзанй. Говон рятъ, японцы тоже Ч даже въ минуты страсти Ч никогда не цлуютъ своихъ женщинъ, Ч просто имъ чуждо и непонятно, и можетъ быть даже немного противно это прикосновене голыми губами къ эпителю ближняго. Но теперь меня вдругъ подтянуло жену поцловать, она же была къ этому неготова: какъ то такъ вышло, что я всего лишь скользн нулъ по ея волосамъ и уже не повторилъ попытки, а, щелкнувъ почему то каблуками, только тряхнулъ ея вялую руку и вышелъ въ переднюю.

Тамъ я быстро одлся, схватилъ перчатки, проврилъ, взятъ ли сверн токъ, и уже идя къ двери услышалъ, какъ изъ столовой она меня зоветъ плаксивымъ и тихимъ голосомъ, но я не обратилъ на это вниманя, мн хотлось поскоре выбраться изъ дому.

Я направился во дворъ, гд находился большой, полный автомобин лей гаражъ. Меня привтствовали улыбками. Я слъ, пустилъ моторъ въ ходъ. Асфальтовая {148} поверхность двора была немного выше поверхн ности улицы, такъ что при възд въ узкй наклонный туннель, соедин нявшй дворъ съ улицей, автомобиль мой, сдержанный тормозами, легко и беззвучно нырнулъ.

ГЛАВА Х.

Сказать по правд Ч испытываю нкоторую усталость. Я пишу чуть ли не отъ зари до зари, по глав въ сутки, а то и больше. Великая, могучая вещь Ч искусство. Вдь мн, въ моемъ положени, слдовало бы дйствовать, волноваться, петлить... Прямой опасности нтъ, конечно, Ч и я полагаю, что такой опасности никогда не будетъ, Ч но все-таки странно Ч сиднемъ сидть и писать, писать, писать, или же подолгу думать, думать, думать, Ч что въ общемъ то же самое. И чмъ дальше я пишу, тмъ ясне становится, что я этого такъ не оставлю, договорюсь до главнаго, Ч и уже непремнно, непремнно опубликую мой трудъ, несмотря на рискъ, Ч а впрочемъ и риска-то особеннаго нтъ: какъ только рукопись отошлю, Ч смоюсь;

мръ достаточно великъ, чтобы могъ спрятаться въ немъ скромный, бородатый мужчина.

Ршене трудъ мой вручить тому густо психологическому беллен тристу, о которомъ я какъ будто уже упоминалъ, даже, кажется, обращалъ къ нему мой разсказъ, (Ч давно бросилъ написанное перечин тывать, Ч некогда да и тошно...) было принято мною несразу, {149} Ч сначала я думалъ, не проще ли всего послать оный трудъ прямо какому нибудь издателю, нмецкому, французскому, американскому, Ч но вдь написано-то по-русски, и не все переводимо, Ч а я, признаться, дорожу своей литературной колоратурой и увренъ, что пропади иной выгибъ, иной оттнокъ Ч все пойдетъ на смарку. Еще я думалъ послать его въ СССР, Ч но у меня нтъ необходимыхъ адресовъ, Ч да и не знаю, какъ это длается, пропустятъ ли манускриптъ черезъ границу, Ч вдь я по привычк пользуюсь старой орографей, Ч переписывать же нтъ силъ... Что переписывать! Не знаю, допишу ли вообще, выдержу ли напряжене, не умру ли отъ кровоизляня въ мозгу...

Ршивъ наконецъ дать рукопись мою человку, который долженъ ею прельститься и приложить вс стараня, чтобы она увидла свтъ, я вполн отдаю себ отчетъ въ томъ, что мой избранникъ (ты, мой первый читатель), Ч беллетристъ бженскй, книги котораго въ СССР появн ляться никакъ не могутъ. Но для этой книги сдлаютъ, быть можетъ, исключене, Ч въ конц концовъ, не ты ее писалъ. О, какъ я лелю надежду, что несмотря на твою эмигрантскую подпись (прозрачная подложность которой ни для кого не останется загадкой), книга моя найдетъ сбытъ въ СССР! Далеко не являясь врагомъ совтскаго строя, я должно-быть невольно выразилъ въ ней иныя мысли, которыя вполн соотвтствуютъ далектическимъ требованямъ текущаго момента. Мн даже представляется иногда, что основная моя тема, сходство двухъ людей, есть нкое иносказане. Это разительное физическое подобе вроятно казалось мн (подсознательно!) залогомъ {150} того идеальн наго подобя, которое соединитъ людей въ будущемъ безклассовомъ обществ, Ч и стремясь частный случай использовать, Ч я еще соцально не прозрвшй, смутно выполнялъ все же нкоторую соцальн ную функцю. И опять же: неполная удача моя въ смысл реализаци этого сходства объяснима чисто соцально-экономическими причинами, а именно тмъ, что мы съ Феликсомъ принадлежали къ разнымъ, рзко отграниченнымъ классамъ, сляне которыхъ не подъ силу одиночк, да еще нын, въ перодъ безкомпромисснаго обостреня борьбы. Правда, мать моя была изъ простыхъ, а ддъ съ отцовской стороны въ молодости пасъ гусей, Ч такъ что мн самому-то очень даже понятно, откуда въ человк моего склада и обихода имется это глубокое, хотя еще невполн выявленное устремлене къ подлинному сознаню. Мн грен зится новый мръ, гд вс люди будутъ другъ на друга похожи, какъ Германъ и Феликсъ, Ч мръ Геликсовъ и Фермановъ, Ч мръ, гд рабон чаго, павшаго у станка, замнитъ тотчасъ, съ невозмутимой соцальной улыбкой, его совершенный двойникъ. Посему думаю, что совтской молодежи будетъ небезполезно прочитать эту книгу и прослдить въ ней, подъ руководствомъ опытнаго марксиста, рудиментарное движене заложенной въ ней соцальной мысли. Друге же народы пущай перевон дятъ ее на свои языки, Ч американцы утолятъ, читая ее, свою жажду кровавыхъ сенсацй, французамъ привидятся миражи Содома въ прин страсти моемъ къ бродяг, нмцы насладятся причудами полуславянн ской души. Побольше, побольше читайте ее, господа! Я всецло это привтствую. {151} Но писать ее нелегко. Особенно сейчасъ, когда приближаюсь къ самому, такъ сказать, ршительному дйствю вся трудность моей задачи является мн Ч и вотъ, какъ видите, я отвиливаю, болтаю о вещахъ, мсто коимъ въ предислови къ повести, а не въ начал ея самой существенной, для читателя, главы. Но я уже объяснялъ, что, несмотря на разсудочность и лукавство подступовъ, не я, не разумъ мой пишетъ, а только память моя, только память. Вдь и тогда, то-есть въ часъ, на которомъ остановилась стрлка моего разсказа, я какъ бы тоже остановился, медлилъ, какъ медлю сейчасъ, Ч и тогда тоже я занятъ былъ путанными разсужденями, не относящимися къ длу, срокъ котон раго все близился. Вдь я отправился въ путь утромъ, а свидане мое съ Феликсомъ было назначено на пять часовъ пополудни;

дома мн не сидлось, но куда сбыть мутно-блое время, отдлявшее меня отъ встрчи? Удобно, даже сонно, сидя и управляя какъ бы однимъ пальн цемъ, я медленно катилъ по Берлину, по тихимъ, холоднымъ, шепчун щимъ улицамъ, Ч и все дальше, дальше, покуда не замтилъ, что я уже изъ Берлина выхалъ. День былъ выдержанъ въ двухъ тонахъ, Ч черн номъ (втви деревьевъ, асфальтъ) и блесомъ (небо, пятна снга). Все продолжалось мое сонное перемщене. Нкоторое время передо мной моталась большая, непрятная тряпка, которую ломовой, везущй что либо длинное, нацпляетъ на торчащй сзади конецъ, Ч потомъ это исчезло, завернуло куда-то. Я не прибавилъ хода. На другомъ перен крестк выскочилъ мн наперерзъ таксомоторъ, со стономъ затормон зилъ и такъ какъ было довольно склизко закружился винтомъ. Я невозн мутимо прохалъ, будто плылъ по {152} теченю. Дальше, женщина въ глубокомъ траур наискось переходила мостовую передо мной, не видя меня;

я не гукнулъ, не измнилъ тихаго ровнаго движеня, проплылъ въ двухъ вершкахъ отъ ея крепа, она даже не замтила меня, Ч беззвучн наго призрака. Меня обгоняло любое колесо;

долго шелъ, вровень со мной медленный трамвай, и я уголкомъ глаза видлъ пассажировъ, глупо сидвшихъ другъ противъ друга. Раза два я прозжалъ плохо мощеными мстами, и уже появились куры: расправивъ куцыя крылья и вытянувъ шею, перебгали дорогу (а можетъ быть это было не тогда, а томъ). Потомъ я халъ по длинному, длинному шоссе, мимо жнивьевъ испещренныхъ снгомъ, и въ совершенно безлюдной мстности автомон биль мой какъ бы задремалъ, точно изъ синяго сдлался сизымъ, постен пенно замеръ и остановился, и я склонился на руль въ неизъяснимомъ раздумь. О чемъ я думалъ? Ни о чемъ, или о глупостяхъ, я путался, я почти засыпалъ, я въ полуобморок разсуждалъ самъ съ собой о какой то ерунд, вспоминалъ какой-то споръ, бывшй у меня когда-то съ кмъ то на какой-то станци, о томъ, можно ли видть солнце во сн, Ч и потомъ мн начинало казаться, что кругомъ много людей, и вс говон рятъ сразу и замолкаютъ, и давъ другъ другу смутныя порученя, безн звучно расходятся. Погодя я двинулся дальше и въ полдень, влачась черезъ какую-то деревню, ршилъ тамъ сдлать привалъ, Ч ибо даже такимъ дремотнымъ темпомъ я оттуда добирался до Кенигсдорфа черезъ часъ не боле, а у меня было еще много времени въ запас. Я долго сидлъ въ темномъ и скучномъ трактир, совершенно одинъ, въ задней какой-то комнат у большого {153} стола, и на стн висла старая фотографя: группа мужчинъ въ сюртукахъ, съ закрученными усами, при чемъ кое-кто изъ переднихъ непринужденно опустился на одно колно, а двое даже прилегли по бокамъ, и это напоминало русскя стун денческя фотографи. Я выпилъ много воды съ лимономъ и все въ томъ же до неприличя сонномъ настроени похалъ дальше. Помню, что черезъ нкоторое время, у какого-то моста, я снова остановился: старая женщина въ синихъ шерстяныхъ штанахъ, съ мшкомъ за плечами, хлон потала надъ своимъ поврежденнымъ велосипедомъ. Я, не выходя изъ автомобиля, далъ ей нсколько совтовъ, совершенно впрочемъ непрон шенныхъ и ненужныхъ, а потомъ замолчалъ и, опершись щекой о ладонь, а локтемъ о руль, долго и безсмысленно смотрлъ на нее, Ч она все возилась, возилась, но наконецъ я перемигнулъ, и оказалось, что никого уже нтъ, Ч она давно ухала. Я двинулся дальше, стараясь помножить въ ум два неуклюжихъ числа, неизвстно что означавшихъ и откуда выплывшихъ, но разъ они появились, нужно было ихъ стран вить, Ч и вотъ они сцпились и разсыпались. Вдругъ мн показалось, что я ду съ бшеной скоростью, что машина прямо пожираетъ дорогу, какъ фокусникъ, поглощающй длинную ленту, Ч и тихо проходили мимо сосны, сосны, сосны. Еще помню: я встртилъ двухъ школьниковъ, маленькихъ блдныхъ мальчиковъ, съ книжками, схваченными ремешн комъ, и поговорилъ съ ними;

у нихъ были непрятныя птичьи физон номи, врод какъ у воронятъ, и они какъ будто побаивались меня и, когда я отъхалъ, долгое время глядли мн вслдъ, разинувъ черные рты, Ч одинъ повыше, другой пониже. {154} И внезапно я очутился въ Кенигсдорф, взглянулъ на часы и увидлъ, что уже пять. Прозжая мимо краснаго зданя станци, я подумалъ, что можетъ быть Феликсъ запоздалъ почему-либо и еще не спускался вонъ по тмъ ступенямъ мимо того автомата съ шоколадомъ, Ч и что нтъ никакой возможности установить по вншнему виду приземистаго краснаго зданя, проходилъ ли онъ уже тутъ. Какъ бы тамъ ни было, поздъ, съ которымъ велно было ему прхать въ Кенигсдорфъ, прибывалъ въ безъ пяти три, Ч значитъ, если Феликсъ на него не опоздалъ...

Читатель, ему было сказано, выйти въ Кенигсдорф и пойти на сверъ по шоссе до десятаго километра, до желтаго столба, Ч и вотъ теперь я во весь опоръ гналъ по тому шоссе, Ч незабываемая минута!

Оно было пустынно. Автобусъ ходитъ тамъ зимой только дважды въ день, Ч утромъ и въ полдень, Ч на протяжени этихъ десяти километн ровъ мн навстрчу попалась только таратайка, запряженная пгой лошадью. Наконецъ, вдали, желтымъ мизинцемъ выпрямился знакомый столбъ и увеличился, доросъ до естественныхъ своихъ размровъ, и на немъ была мурмолка снга. Я затормозилъ и оглядлся. Никого. Желн тый столбъ былъ очень желтъ. Справа за полемъ театральной декон рацей плоско срлъ съ. Никого. Я вылзъ изъ автомобиля и со стун комъ сильне всякаго выстрла захлопнулъ за собою дверцу. И вдругъ я замтилъ, что изъ-за спутанныхъ прутьевъ куста, росшаго въ канав, глядитъ на меня усатенькй, восковой, довольно веселый Ч Ч Поставивъ одну ногу на подножку автомобиля и какъ разгнванн ный теноръ хлеща себя по рук снятой {155} перчаткой, я неподвижн нымъ взглядомъ уставился на Феликса. Неувренно ухмыляясь, онъ вышелъ изъ канавы.

Ахъ ты, негодяй, Ч сказалъ я сквозь зубы съ необыкновенной, оперной силой. Ч Негодяй и мошенникъ, Ч повторилъ я уже полнымъ голосомъ, все яростнй хлеща себя перчаткой (въ оркестр все громын хало промежъ взрывовъ моего голоса), Ч какъ ты смлъ, негодяй, разн болтать? Какъ ты смлъ, какъ ты смлъ, у другихъ просить совтовъ, хвастать, что добился своего, что въ такой-то день на такомъ-то мст...

вдь тебя за это убить мало Ч (грохотъ, бряцане и опять мой голосъ:) Ч Многаго ты этимъ достигъ, идотъ! Профершпилился, маху далъ, не видать теб ни гроша, болтунъ! Ч (кимвальная пощечина въ оркестр).

Такъ я его ругалъ, съ холодной жадностью слдя за выраженемъ его лица. Онъ былъ ошарашенъ, онъ былъ искренне обиженъ. Прижавъ руку къ груди, онъ качалъ головой. Отрывокъ изъ оперы кончился, и громковщатель заговорилъ обыкновеннымъ голосомъ.

Ну ужъ ладно, браню тебя просто такъ, для проформы, на всякй случай... А видъ у тебя, дорогой мой, забавный, Ч прямо гримъ! По моему приказу онъ отпустилъ усы;

они кажется были даже нафабрены;

кром того, уже по личному своему почину, онъ устроилъ себ по дв курчавыхъ котлетки. Эта претенцозная растительность меня чрезвычайно развеселила.

Ты конечно прхалъ тмъ путемъ, какъ я теб веллъ? Ч спросилъ я улыбаясь. {156} Онъ отвтилъ:

Да, какъ вы велли. А насчетъ того, чтобы болтать... Ч сами знан ете, я несходчивъ и одинокъ.

Знаю, и сокрушаюсь вмст съ тобой, Ч сказалъ я. Ч А встрчн ные по дорог были? Если кто и прозжалъ, я прятался въ канаву, какъ вы велли.

Ладно. Наружность твоя и такъ хорошо спрятана. Ну-съ, Ч нечего тутъ прохлаждаться. Садись въ автомобиль. Оставь, оставь, Ч потомъ мшокъ снимешь. Садись скоре, намъ нужно отъхать отсюда.

Куда? Ч полюбопытствовалъ онъ.

Вонъ въ тотъ съ.

Туда? Ч спросилъ онъ и указалъ палкой.

Да, именно туда. Сядешь ли ты когда-нибудь, чортъ тебя дери! Онъ съ удовольствемъ разглядывалъ автомобиль. Неспша влзъ и слъ рядомъ со мной.

Я повернулъ руль, медленно двинулись... ухъ! еще разъ: ухъ!

(съхали на поле) Ч подъ колесами зашуршалъ мелкй снгъ и дряхлыя травы. Автомобиль подпрыгивалъ на кочкахъ, мы съ Феликсомъ Ч тоже. Онъ говорилъ:

Я безъ труда съ нимъ справлюсь (гопъ). Я ужъ прокачусь (гопъ).

Вы не бойтесь, я (гопъ-гопъ) его не попорчу.

Да, автомобиль будетъ твой. На короткое время (гопъ) твой. Но ты, братъ, не звай, посматривай кругомъ, никого нтъ на шоссе? Онъ обернулся и затмъ отрицательно мотнулъ головой. Мы въхали или врне вползли въ съ. {157} Кузовъ скриплъ и ухалъ, хвойныя втви мели по крыльямъ.

Углубившись немного въ боръ, остановились и вылзли. Уже безъ вожделня неимущаго, а со спокойнымъ удовлетворенемъ собственн ника, Феликсъ продолжалъ любоваться лаково-синей машиной. Его глаза подернулись поволокой задумчивости. Вполн возможно, Ч замтьте, я не утверждаю, а говорю: вполн возможно, Ч вполн возн можно, что мысль его потекла приблизительно такъ: а что если улизнуть на этой штучк? Вдь деньги я сейчасъ получу впередъ. Притворюсь, что все исполню, а на самомъ дл укачу далеко. Вдь въ полицю онъ обратиться не можетъ, будетъ, значитъ, молчать. А я на собственной машин... Ч Ч Я прервалъ течене этихъ прятныхъ думъ. Ну что жъ, Феликсъ, великая минута наступила. Ты сейчасъ переоднешься и останешься съ автомобилемъ одинъ въ су. Черезъ полчаса стемнетъ, врядъ ли кто потревожитъ тебя. Проночуешь здсь, Ч у тебя будетъ мое пальто, Ч пощупай, какое оно плотное, Ч то-то же! Ч да и въ автомобил тепло...

выспишься, а какъ только начнетъ свтать Ч Ч впрочемъ, это потомъ, сперва давай я тебя приведу въ должный видъ, а то въ самомъ дл стемнетъ. Теб нужно прежде всего побриться.

Побриться? Ч съ глупымъ удивленемъ переспросилъ Феликсъ. Ч Какъ же такъ? Бритвы у меня съ собой нтъ, и я не знаю, чмъ можно бриться въ су, разв что камнемъ.

Нтъ, зачмъ камнемъ;

такого разгильдяя какъ ты слдуетъ брить топоромъ. Но я человкъ предусмотрительный, {158} все съ собой принесъ, и все самъ сдлаю.

Смшно, право, Ч ухмыльнулся онъ. Ч Какъ же такъ будетъ. Вы меня еще бритвой того и гляди заржете.

Не бойся, дуракъ, Ч она безопасная. Ну, пожалуйста. Садись куда-нибудь, Ч вотъ сюда, на подножку, что-ли.

Онъ слъ, скинувъ мшокъ. Я вытащилъ пакетъ и разложилъ на подножк бритвенный приборъ, мыло, кисточку. Надо было торопиться:

день осунулся, воздухъ становился все тускле. И какая тишина...

Тишина эта казалась врожденной тутъ, неотдлимой отъ этихъ непон движныхъ втвей, прямыхъ стволовъ, отъ слпыхъ пятенъ снга тамъ и сямъ на земл.

Я снялъ пальто, чтобы свободне было оперировать. Феликсъ съ любопытствомъ разглядывалъ блестяще зубчики бритвы, серебристый стерженекъ. Затмъ онъ осмотрлъ кисточку, приложилъ ее даже къ щек, испытывая ея мягкость, Ч она дйствительно была очень пушин ста, стоила семнадцать пятьдесятъ. Очень заинтересовала его и тубочка съ дорогой мыльной пастой.

Итакъ, приступимъ, Ч сказалъ я. Ч Стрижка-брижка. Садись, пожалуйста, бокомъ, а то мн негд примоститься л.

Набравъ въ ладонь снгу, я выдавилъ туда вьющйся червякъ мыла, размсилъ кисточкой и ледяной пной смазалъ ему бачки и усы.

Онъ морщился, ухмылялся, Ч опушка мыла захватила ноздрю, Ч онъ крутилъ носомъ, Ч было щекотно.

Откинься, Ч сказалъ я, Ч еще. {159} Неудобно упираясь колномъ въ подножку, я сталъ сбривать ему бачки, Ч волоски трещали, отвратительно мшались съ пной;

я слегка его порзалъ, пна окрасилась кровью. Когда я принялся за усы, онъ зажмурился, но храбро молчалъ, Ч а было должно быть не очень прятно, Ч я спшилъ, волосъ былъ жесткй, бритва дергала.

Платокъ у тебя есть? Ч спросилъ я.

Онъ вынулъ изъ кармана какую-то тряпку. Я тщательно стеръ съ его лица кровь, снгъ и мыло. Щеки у него блестли какъ новыя. Онъ былъ выбритъ на славу, только возл уха краснла царапина съ почерн нвшимъ уже рубинчикомъ на краю. Онъ провелъ ладонью по бритымъ мстамъ.

Постой, Ч сказалъ я. Ч Это не все. Нужно подправить брови, Ч он у тебя гуще моихъ.

Я взялъ ножницы и очень осторожно отхватилъ нсколько волосковъ.

Вотъ теперь отлично. А причешу я тебя, когда смнишь рубашку.

Вашу дадите? Ч спросилъ онъ и безцеремонно пощупалъ мою шелковую грудь.

Э, да у тебя ногти не первой чистоты! Ч воскликнулъ я весело.

Я не разъ длалъ маникюръ Лид и теперь безъ особаго труда привелъ эти десять грубыхъ ногтей въ порядокъ, Ч причемъ все сравнин валъ его руки съ моими, Ч он были крупне и темне, Ч но ничего, со временемъ поблднютъ. Кольца обручальнаго не ношу, такъ что прин шлось нацпить на его руку всего только часики. Онъ шевелилъ пальн цами, поворачивалъ, такъ и сякъ кисть, очень довольный. {160} Теперь живо. Переоднемся. Сними все съ себя, дружокъ, до послдней нитки.

Феликсъ крякнулъ: холодно будетъ. Ничего. Это одна минута.

Ну-съ, поторапливайся. Осклабясь, онъ скинулъ свой куцый пиджакъ, снялъ черезъ голову мохнатую темную фуфайку. Рубашка подъ ней была болотно-зеленая, съ галстукомъ изъ той же матери. Затмъ онъ разулся, сдернулъ заштопанные мужской рукой носки и жизнерадостно екнулъ, прикоснувшись босою ступней къ зимней земл. Простой человкъ любитъ ходить босикомъ: томъ, на травк, онъ первымъ дломъ разувается, но даже и зимой прятно, Ч напоминаетъ, можетъ быть, дтство или что-нибудь такое.

Я стоялъ поодаль, развязывая галстукъ, и внимательно смотрлъ на Феликса.

Ну, дальше, дальше! крикнулъ я, замтивъ, что онъ замшкался.

Онъ не безъ стыдливой ужимки спустилъ штаны съ блыхъ, безвон лосыхъ ляжекъ. Освободился и отъ рубашки. Въ зимнемъ су стоялъ передо мной голый человкъ.

Необычайно быстро, съ легкой стремительностью нкоего Френ голи, я раздлся, кинулъ ему верхнюю оболочку моего блья, Ч пока онъ ее надвалъ, ловко вынулъ изъ снятаго съ себя костюма деньги и еще кое-что и спряталъ это въ карманы непривычно-узкихъ штановъ, которые на себя съ виртуозной живостью натянулъ. Его фуфайка оказан лась довольно теплой, а пиджакъ былъ мн почти по мрк: я похудлъ за послднее время.

Феликсъ между тмъ нарядился въ мое розовое {161} блье, но былъ еще босъ. Я далъ ему носки, подвязки, но тутъ замтилъ, что и ноги его требуютъ отдлки. Онъ поставилъ ступню на подножку автомон биля, и мы занялись торопливымъ педикюромъ. Боюсь, что онъ усплъ простудиться Ч въ одномъ нижнемъ бль. Потомъ онъ вымылъ ноги снгомъ, какъ это сдлалъ кто-то у Мопассана, и съ понятнымъ наслан жденемъ надлъ носки.

Торопись, торопись, Ч приговаривалъ я. Ч Сейчасъ стемнетъ, да и мн пора уходить. Смотри, я уже готовъ, Ч ну и башмачища у тебя. А гд фуражка? А, вижу, спасибо.

Онъ туго затянулъ ремень штановъ. Съ трудомъ влзъ въ мои черн ные шевровые полуботинки. Я помогъ ему справиться съ гетрами и повязать сиреневый галстукъ. Наконецъ, при помощи его грязнаго грен бешка, я зачесалъ назадъ со ба и съ висковъ его жирные волосы.

Теперь онъ былъ готовъ. Онъ стоялъ передо мной, мой двойникъ, въ моемъ солидномъ темно-сромъ костюм, разглядывалъ себя съ глун пой улыбкой;

обслдовалъ карманы;

квитанци и портсигаръ положилъ обратно, но бумажникъ раскрылъ. Онъ былъ пустъ.

Вы мн общали впередъ, Ч заискивающимъ тономъ сказалъ Феликсъ.

Да, конечно, Ч отвтилъ я, вынувъ руку изъ кармана штановъ и разжавъ кулакъ съ ассигнацями. Ч Вотъ они. Сейчасъ отсчитаю и дамъ теб. Башмаки не жмутъ? Жмутъ, Ч сказалъ онъ. Ч Здорово жмутъ. Но ужъ какъ-нибудь вытерплю. На ночь я ихъ пожалуй {162} сниму. А куда же мн завтра двинуться съ машиной? Сейчасъ, сейчасъ... все объясню. Тутъ надо прибрать, Ч вишь, разбросалъ свою рвань. Что у тебя въ мшк? Я какъ улитка. У меня домъ на спин! Ч сказалъ Феликсъ. Ч Съ собой мшокъ возьмете? Въ немъ есть колбаса, Ч хотите? Тамъ будетъ видно. Засунь-ка туда вс эти вещи. Эту тряпку тоже. И ножницы. Такъ. Теперь надвай пальто, и давай въ послднй разъ провримъ, можешь ли ты сойти за меня.

Вы не забудете деньги? Ч поинтересовался онъ.

Да нтъ же. Вотъ оболтусъ. Сейчасъ расчитаемся. Деньги у меня здсь, въ твоемъ бывшемъ карман. Поторопись, пожалуйста.

Онъ облачился въ мое чудное бежевое пальто, осторожно надлъ элегантную шляпу. Послднй штрихъ Ч желтыя перчатки.

Такъ-съ. Пройдись-ка нсколько шаговъ. Посмотримъ, какъ на теб все это сидитъ.

Онъ пошелъ мн навстрчу, то суя руки въ карманы, то вынимая ихъ опять.

Близко подойдя ко мн, расправилъ плечи, ломаясь, прикидываясь фатомъ.

Все-ли, все-ли? Ч говорилъ я вслухъ. Ч Погоди, дай мн хорон шенько... Да, какъ будто все... Теперь повернись. Я хочу видть, какъ сзади... Онъ повернулся, и я выстрлилъ ему въ спину.

Я помню разныя вещи: я помню, какъ въ воздух повисъ дымокъ, далъ прозрачную складку и разсялся;

помню какъ Феликсъ упалъ, Ч онъ упалъ несразу, {163} сперва докончилъ движене, еще относившен еся къ жизни, Ч а именно почти полный поворотъ, Ч хотлъ вроятно въ шутку повертться передо мной, какъ передъ зеркаломъ, Ч и вотъ, по инерци доканчивая эту жалкую шутку, онъ, уже насквозь пробитый, ко мн обратился лицомъ, медленно растопырилъ руку, будто спрашин вая: что это? Ч и не получивъ отвта, медленно повалился навзничь.

Да, все это я помню, Ч помню: Ч шурша на снгу, онъ началъ кобен ниться, какъ если бъ ему было тсно въ новыхъ одеждахъ;

вскор, онъ замеръ, и тогда стало чувствительно вращене земли, и только шляпа тихо отдлилась отъ его темени и упала назадъ, разинувшись, словно за него прощаясь, Ч или врод того, какъ пишутъ: присутствовавше обнан жили головы. Да, все это я помню, но только не помню одного: звука выстрла. Зато остался у меня въ ушахъ неотвязный звонъ. Онъ обвон лакивалъ меня, онъ дрожалъ на губахъ. Сквозь этотъ звонъ я подошелъ къ трупу и жадно взглянулъ.

Таинственное мгновене. Какъ писатель, тысячу разъ перечитыван ющй свой трудъ, провряющй, испытывающй каждое слово, уже не знаетъ, хорошо ли, ибо слишкомъ все примелькалось, такъ и я, такъ и я. Ч Но есть тайная увренность творца, она непогршима. Теперь, когда въ полной неподвижности застыли черты, сходство было такое, что право я не зналъ, кто убитъ Ч я или онъ. И пока я смотрлъ, въ ровно звенвшемъ су потемнло, Ч и, глядя на расплывшееся, все тише звенвшее лицо передо мной, мн казалось, что я гляжусь въ недвижную воду.

Боясь испачкаться, я не прикоснулся къ тлу;

не проврилъ, дйн ствительно ли оно совсмъ, совсмъ {164} мертвое;

я чутьемъ зналъ, что это такъ, что пуля моя скользнула какъ разъ по короткой воздушной коле, проложенной волей и взглядомъ. Торопиться, торопиться, Ч крин чалъ Иванъ Ивановичъ, надвая штаны въ рукава. Не будемъ ему подн ражать. Я быстро, но зорко осмотрлся, Феликсъ все, кром пистолета, убралъ въ мшокъ самъ, но у меня хватило самообладаня посмотрть, не выронилъ ли онъ чего-нибудь, Ч и даже обмахнуть подножку, гд стригъ ему ногти. Затмъ я выполнилъ кое-что давно замышленное, а именно: выкатилъ автомобиль къ самой опушк, съ расчетомъ, что его утромъ увидятъ съ дороги и по нему найдутъ мое тло.

Стремительно надвигалась ночь. Звонъ въ ушахъ почти смолкъ. Я углубился въ съ, прошелъ опять недалеко отъ трупа, но уже не остан новился, только подхватилъ рукзакъ, и шагая скоро, увренно, не чувн ствуя пудовыхъ башмаковъ на ногахъ, обогнулъ озеро и все сомъ, сомъ, въ призрачномъ сумрак, въ призрачныхъ снгахъ... но какъ хорошо я зналъ направлене, какъ правильно, какъ живо я представлялъ себ все это еще тогда, томъ, когда изучалъ тропы, ведущя въ Айхенбергъ!

Я пришелъ на станцю во время. Черезъ десять минутъ услужлин вымъ привиднемъ явился нужный мн поздъ. Половину ночи я халъ въ громыхающемъ, валкомъ вагон на твердой скамейк, и рядомъ со мной двое пожилыхъ мужчинъ играли въ карты, Ч и карты были необыкновенныя, Ч большя, красно-зеленыя, съ желудями. За-полночь была пересадка;

еще два часа зды Ч уже на западъ, Ч а утромъ я переслъ въ скорый. Только тогда, въ уборной, я осмотрлъ содержимое {165} мшка. Въ немъ кром сунутаго давеча, было немного блья, кусокъ колбасы, три большихъ изумрудныхъ яблока, подошва, пять марокъ въ дамскомъ кошельк, паспортъ и мои къ Феликсу письма.

Яблоки и колбасу я тутъ же въ уборной сълъ, письма положилъ въ карманъ, паспортъ осмотрлъ съ живйшимъ интересомъ. Странное дло, Ч Феликсъ на снимк былъ не такъ ужъ похожъ на меня, Ч конечно, это безъ труда могло сойти за мою фотографю, Ч но все-таки мн было странно, Ч и тутъ я подумалъ: вотъ настоящая причина тому, что онъ мало чувствовалъ наше сходство;

онъ видлъ себя такимъ, какимъ былъ на снимк или въ зеркал, то-есть какъ бы справа налво, не такъ, какъ въ дйствительности. Людская глупость, ненаблюдательн ность, небрежность, Ч все это выражалось въ томъ, между прочимъ, что даже опредленя въ краткомъ перечн его чертъ несовсмъ соотвтн ствовали эпитетамъ въ собственномъ моемъ паспорт, оставленномъ дома. Это пустякъ, но пустякъ характерный. А въ рубрик професси онъ, этотъ олухъ, игравшй на скрипк вроятно такъ, какъ въ Росси играли на гитарахъ тнимъ вечеромъ лакеи, былъ названъ музыканн томъ, Ч что сразу превращало въ музыканта и меня. Вечеромъ, въ пограничномъ городк, я купилъ себ чемоданъ, пальто и такъ дале, а мшокъ съ его вещами и моимъ браунингомъ, Ч нтъ, не скажу, что я съ ними сдлалъ, какъ спряталъ: молчите, рейнскя воды. И уже одиннан дцатаго марта очень небритый господинъ въ черномъ пальтишк былъ заграницей. {166} ГЛАВА Х.

Я съ дтства люблю фалки и музыку. Я родился въ Цвикау. Мой отецъ былъ сапожникъ, мать Ч прачка. Когда сердилась, то шипла на меня по-чешски. У меня было смутное и невеселое дтство. Едва возмун жавъ, я забродяжничалъ. Игралъ на скрипк. Я вша. Лицо овальное.

Женщинъ я всегда чуждался: нтъ такой, которая бы не измнила. На войн было довольно погано, но война прошла, какъ все проходитъ. У 1 всякой мыши есть свой домъ... Я люблю блокъ и воробьевъ. Пиво въ Чехи дешевле. О, если бъ можно было подковать себ ноги въ кузн ниц, Ч какая экономя! Министры вс подкуплены, а поэзя это ерунда. Однажды на ярмарк я видлъ двухъ близнецовъ, Ч предлагали призъ тому, кто ихъ различитъ, рыжй Фрицъ далъ одному въ ухо, оно покраснло, Ч вотъ примта! Какъ мы смялись... Побои, воровство, убйство, Ч все это дурно или хорошо, смотря по обстоятельствамъ. Я присваивалъ деньги, если они попадались подруку: что взялъ Ч твое, ни своихъ, ни чужихъ денегъ не бываетъ, на грош не написано: принадлен житъ Мюллеру. Я люблю деньги. Я всегда хотлъ найти врнаго друга, мы бы съ нимъ музыцировали, онъ бы въ наслдство мн оставилъ домъ и цвтникъ. Деньги, милыя деньги. Милыя маленькя деньги. Милыя большя деньги. Я ходилъ по дорогамъ, тамъ и сямъ работалъ. Однажды мн попался франтъ, утверждавшй, что похожъ на меня. Глупости, онъ не былъ похожъ. Но я съ нимъ не спорилъ ибо онъ былъ богатъ, и всякй, кто съ богачемъ знается, можетъ и самъ разбогатть. Онъ хотлъ, чтобы я вмсто него {167} прокатился, а тмъ временемъ онъ бы обдлалъ свои шахермахерскя дла. Этого шутника я убилъ и огран билъ. Онъ лежитъ въ су. Лежитъ въ су, кругомъ снгъ, каркаютъ вороны, прыгаютъ блки. Я люблю блокъ. Бдный господинъ въ хорон шемъ пальто лежитъ мертвый, недалеко отъ своего автомобиля. Я умю править автомобилемъ. Я люблю фалки и музыку. Я родился въ Цвикау.

Мой отецъ былъ лысый сапожникъ въ очкахъ, мать Ч краснорукая прачка. Когда она сердилась Ч Ч И опять все сначала, съ новыми нелпыми подробностями. Такъ укрпившееся отражене предъявляло свои права. Не я искалъ убжища въ чужой стран, не я обрасталъ бородой, а Феликсъ, убившй меня. О, если бъ я хорошо его зналъ, зналъ близко и давно, мн было бы даже забавно новоселье въ душ, унаслдованной мною. Я зналъ бы вс ея углы, вс коридоры ея прошлаго, пользовался бы всми ея удобствами.

Но душу Феликса я изучилъ весьма поверхностно, Ч зналъ только схему его личности, дв-три случайныхъ черты.

Съ этими непрятными ощущенями я кое-какъ справился. Труднон вато было забыть, напримръ, податливость этого большого мягкаго истукана, когда я готовилъ его для казни. Эти холодныя послушныя лапы. Дико вспомнить, какъ онъ слушался меня! Ноготь на большомъ пальц ноги былъ такъ крпокъ, что ножницы несразу могли его взять, онъ завернулся на лезве, какъ жесть консервной банки на ключъ.

Неужто воля человка такъ могуча, что можетъ обратить другого въ куклу? Неужто я дйствительно брилъ его? Удивительно! Главное, что мучило меня въ этомъ воспоминани, {168} была покорность Феликса, 1 нелпый, безмозглый автоматизмъ его покорности. Но повторяю, я съ этимъ справился. Хуже было то, что я никакъ не могъ привыкнуть къ зеркаламъ. И бороду я сталъ отращивать не столько, чтобы скрыться отъ другихъ, сколько Ч отъ себя. Ужасная вещь Ч повышенное вообран жене. Вполн понятно, что человкъ, какъ я надленный такой обостренной чувствительностью, мучимъ пустяками, Ч отраженемъ въ темномъ стекл, собственной тнью, павшей убитой къ его ногамъ ундъ зо вайтеръ. Стопъ, господа, Ч поднимаю огромную блую ладонь, какъ полицейскй, стопъ! Никакихъ, господа, сочувственныхъ вздоховъ.

Стопъ, жалость. Я не принимаю вашего соболзнованя, Ч а среди васъ наврное найдутся таке, что пожалютъ меня, Ч непонятаго поэта.

Дымъ, туманъ, струна дрожитъ въ туман. Это не стишокъ, это изъ романа Достоевскаго Кровь и Слюни. Пардонъ, Шульдъ ундъ Зюне.

О какомъ-либо раскаяни не можетъ быть никакой рчи, Ч художникъ не чувствуетъ раскаяня, даже если его произведеня не понимаютъ. Что же касается страховыхъ тысячъ Ч Ч Знаю, знаю, Ч оплошно съ беллетристической точки зрня, что въ течене всей моей повсти (насколько я помню) почти не удлено вниманя главному какъ-будто двигателю моему, а именно корысти.

Какъ же это я даже толкомъ и не упомянулъ о томъ, на что мертвый двойникъ былъ мн нуженъ? Но тутъ меня беретъ сомнне, ужъ такъ ли дйствительно владла мною корысть, ужъ такъ ли мн было важно получить эту довольно двусмысленную сумму (цна человка въ денежн ныхъ знакахъ, посильное вознаграждене за {169} исчезновене со свта), Ч или напротивъ память моя, пишущая за меня, не могла иначе поступить, не могла Ч будучи до конца правдивой Ч придать особое значене разговору въ кабинет у Орловуса (не помню, описалъ ли я этотъ кабинетъ).

И еще я хочу вотъ что сказать о посмертныхъ моихъ настроеняхъ:

хотя въ душ-то я не сомнвался, что мое произведене мн удалось въ совершенств, т. е. что въ черно-бломъ су лежитъ мертвецъ, въ совершенств на меня похожй, Ч я, генальный новичекъ, еще не вкун сившй славы, столь же самолюбивый, сколь взыскательный къ себ, мучительно жаждалъ, чтобы скоре это мое произведене, законченное и подписанное девятаго марта въ глухомъ су, было оцнено людьми, чтобы обманъ Ч а всякое произведене искусства обманъ Ч удался;

авторскя же, платимыя страховымъ обществомъ, были въ моемъ сознани дломъ второстепеннымъ. О да, я былъ художникъ безкорыстн ный.

Что пройдетъ, то будетъ мило. Въ одинъ прекрасный день након нецъ прхала ко мн заграницу Лида. Я зашелъ къ ней въ гостиницу, 1 тише, сказалъ я внушительно, когда она бросилась ко мн въ объятя, помни, что меня зовутъ Феликсомъ, что я просто твой знакомый.

Трауръ ей очень шелъ, какъ впрочемъ и мн шелъ черный артистичен скй бантъ и каштановая бородка. Она стала разсказывать, Ч да, все произошло такъ, какъ я предполагалъ, ни одной заминки. Оказывается, она искренне плакала въ крематори, когда пасторъ съ профессональн ными рыданями въ голос говорилъ обо мн: И этотъ человкъ, этотъ благородный человкъ, который Ч Ч Я повдалъ ей {170} мои дальнйше планы и очень скоро сталъ за ней ухаживать.

Теперь я женился на ней, на вдовушк, живемъ съ ней въ тихомъ живописномъ мст, обзавелись домикомъ, часами сидимъ въ миртовомъ садик, откуда видъ на сафирный заливъ далеко внизу, и очень часто вспоминаемъ моего бднаго брата. Я разсказываю все новые эпизоды изъ его жизни. Что-жъ Ч судьба! Ч говоритъ Лида со вздон хомъ, Ч по крайней мр онъ въ небесахъ утшенъ тмъ, что мы счастливы.

Да, Лида счастлива со мной, никого ей не нужно. Какъ я рада, Ч порою говоритъ она, Ч что мы навсегда избавились отъ Ардалона. Я очень жалла его, много съ нимъ возилась, но какъ человкъ онъ былъ невыносимъ. Гд-то онъ сейчасъ? Вроятно совсмъ спился, бдняга. Это тоже судьба! По утрамъ я читаю и пишу, Ч кое-что можетъ быть скоро издамъ подъ новымъ своимъ именемъ;

русскй литераторъ, живущй по-близон сти, очень хвалитъ мой слогъ, яркость воображеня.

Изрдка Лида получаетъ всточку отъ Орловуса, поздравлене къ Новому Году, напримръ;

онъ неизмнно проситъ ее кланяться супругу, котораго не иметъ чести знать, а самъ думаетъ вроятно: Быстро, быстро утшилась вдовушка... Бдный Германъ Карловичъ! Чувствуете тонъ этого эпилога? Онъ составленъ по классическому рецепту. О каждомъ изъ героевъ повсти кое-что сообщается напон слдокъ, Ч при чемъ ихъ житье-бытье остается въ правильномъ, хотя и суммарномъ соотвтстви съ прежде выведенными характерами {171} ихъ, Ч и допускается нкоторой юморъ, намеки на консервативность жизни.

Лида все такъ же забывчива и неаккуратна...

А ужъ къ самому концу эпилога приберегается особенно доброн душная черта, относящаяся иногда къ предмету незначительному, мельн кнувшему въ роман только вскользь: на стн у нихъ виситъ все тотъ же пастельный портретъ, и Германъ, глядя на него, все такъ же смется и бранится.

Финисъ.

1 Мечты, мечты... И довольно притомъ прсныя. Очень мн это все нужно...

Вернемся къ нашему разсказу. Попробуемъ держать себя въ рукахъ. Опустимъ нкоторыя детали путешествя. Помню, прибывъ двн надцатаго въ городъ Иксъ (продолжаю называть его Иксомъ изъ понятн ной застнчивости), я прежде всего пошелъ на поиски нмецкихъ газетъ;

кое-какя нашелъ, но въ нихъ еще не было ничего. Я снялъ комн нату въ гостиниц второго разряда, Ч огромную, съ каменнымъ поломъ и картонными на видъ стнами, на которыхъ словно была нарисована рыжеватая дверь въ сосднй номеръ и гуашевое зеркало. Было ужасно холодно, но открытый очагъ бутафорскаго камина былъ неприспособн ленъ для топки, и когда сгорли щепки, принесенныя горничной, стало еще холодне. Я провелъ тамъ ночь, полную самыхъ неправдоподобн ныхъ, изнурительныхъ виднй, Ч и когда утромъ, весь колючй и липн кй, вышелъ въ переулокъ, вдохнулъ приторные запахи, увидлъ южную базарную суету, то почувствовалъ, что въ самомъ город оставаться не въ силахъ. Дрожа отъ {172} озноба, оглушенный тснымъ уличнымъ гвалтомъ, я направился въ бюро для туристовъ, тамъ болтливый мужн чина далъ мн нсколько адресовъ: я искалъ мсто уютное, уединенное, и когда подвечеръ нивый автобусъ доставилъ меня по выбранному адресу, я подумалъ, что такое мсто нашелъ.

Особнякомъ среди пробковыхъ дубовъ стояла приличная свиду гостиница, наполовину еще закрытая (сезонъ начинался только томъ). Испанскй втеръ трепалъ въ саду цыплячй пухъ мимозъ. Въ павильон врод часовни билъ ключъ цлебной воды, и висли паутины въ углахъ темногранатовыхъ оконъ. Жителей было немного. Былъ докторъ, душа гостиницы и король табльдота, Ч онъ сидлъ во глав стола и разглагольствовалъ;

былъ горбоносый старикъ въ люстриновомъ пиджак, издававшй безсмысленное хрюкане, когда съ легкимъ топон томъ быстрая горничная обносила насъ форелью, выловленной имъ изъ сосдней рчки;

была вульгарная молодая чета, прхавшая въ это мертн вое мсто съ Мадагаскара;

была старушка въ кисейномъ воротничк, школьная инспектриса;

былъ ювелиръ съ большою семьей;

была манерн ная дамочка, которая сперва оказалась виконтессой, потомъ контессой, а теперь, ко времени, когда я это пишу, превратилась старанями доктора, длающаго все, чтобы повысить репутацю гостиницы, въ марн кизу;

былъ еще унылый комивояжеръ изъ Парижа, представитель патентованной ветчины;

былъ, наконецъ, хамоватый жирный аббатъ, все толковавшй о красот какого-то монастыря по-близости и при этомъ, для пущей выразительности, срывавшй съ губъ, сложенныхъ мясистымъ сердечкомъ, воздушный {173} поцлуй. Вотъ кажется и весь 1 паноптикумъ. Жукообразный жеранъ стоялъ у дверей, заложивъ руки за спину, и слдилъ исподлобья за церемоналомъ обда. На двор бушевалъ сильный втеръ.

Новыя впечатлня подйствовали на меня благотворно. Кормили неплохо. У меня былъ свтлый номеръ, и я съ интересомъ смотрлъ въ окно на то, какъ втеръ грубо приподымаетъ и отворачиваетъ исподнюю листву маслинъ. Вдали лиловато-блымъ конусомъ выдлялась на безн пощадной синев гора, похожая на Фузяму. Выходилъ я мало, Ч меня пугалъ этотъ безпрестанный, все сокрушающй, слпящй, наполняющй гуломъ голову, мартовскй втеръ, убйственный горный сквознякъ. На второй день я все же похалъ въ городъ за газетами, и опять ничего не было, и такъ какъ это невыносимо раздражало меня, то я ршилъ нсколько дней выждать.

За табльдотомъ я кажется прослылъ нелюдимомъ, хотя старан тельно отвчалъ на вс вопросы, обращенные ко мн. Тщетно докторъ приставалъ ко мн, чтобы я по вечерамъ приходилъ въ салонъ Ч душн ную комнатку съ разстроеннымъ панино, плюшевой мебелью и проспекн тами на кругломъ стол. У доктора была козлиная бородка, слезящеся голубые глаза и брюшко. Онъ лъ дловито и неаппетитно. Онъ желтый зракъ яичницы ловко поддвалъ кускомъ хлба и цликомъ съ сочнымъ присвистомъ отправлялъ въ ротъ. Косточки отъ жаркого онъ жирными отъ соуса пальцами собиралъ съ чужихъ тарелокъ, кое-какъ заворачин валъ и клалъ въ карманъ просторнаго пиджака, и при этомъ разыгрын валъ оригинала: это, молъ, для бдныхъ собакъ, животныя бываютъ лучше людей, Ч утверждене, {174} вызывавшее за столомъ (длящеся до сихъ поръ) страстные споры, особенно горячился аббатъ. Узнавъ что я нмецъ и музыкантъ, докторъ страшно мною заинтересовался и, судя по взглядамъ отовсюду обращеннымъ на меня, я заключилъ, что не столько обросшее мое лицо привлекаетъ внимане, сколько нацональн ность моя и професся, при чемъ и въ томъ и въ другомъ докторъ усматн ривалъ нчто несомннно благопрятное для престижа отеля. Онъ ловилъ меня на стниц, въ длинныхъ блыхъ коридорахъ, и заводилъ безконечный разговоръ, обсуждалъ соцальные недостатки представин теля ветчины или религозную нетерпимость аббата. Все это становилось немного мн въ тягость, но по крайней мр развлекало меня. Какъ только наступала ночь, и по комнат начинали раскачиваться тни листвы, освщенной на двор одинокимъ фонаремъ, Ч у меня наполнян лась безплоднымъ и ужаснымъ смятенемъ моя просторная, моя нежилая душа. О нтъ, мертвецовъ я не боюсь, какъ не боюсь сломанныхъ, разбин тыхъ вещей, чего ихъ бояться! Боялся я, въ этомъ неврномъ мр отран женй, не выдержать, не дожить до какой-то необыкновенной, ликуюн 1 щей, все разршающей минуты, до которой слдовало дожить непремнно, минуты творческаго торжества, гордости, избавленя, блан женства.

На шестой день моего пребываня втеръ усилился до того, что гостиница стала напоминать судно среди бурнаго моря, стекла гудли, трещали стны, тяжкая листва съ шумомъ пятилась и разбжавшись осаждала домъ. Я вышелъ было въ садъ, но сразу согнулся вдвое, чудомъ удержалъ шляпу и вернулся къ себ. {175} Задумавшись у окна среди волнующагося гула, я не разслышалъ гонга и, когда сошелъ внизъ къ завтраку и занялъ свое мсто, уже подавалось жаркое Ч мохнатые потроха подъ томатовымъ соусомъ Ч любимое блюдо доктора. Сначала я не вслушивался въ общй разговоръ, умло имъ руководимый, но внен запно замтилъ, что вс смотрятъ на меня.

А вы что по этому поводу думаете? Ч обратился ко мн докторъ.

По какому поводу? Ч спросилъ я.

Мы говорили, Ч сказалъ докторъ, Ч объ этомъ убйств у васъ въ Германи. Какимъ нужно быть монстромъ, Ч продолжалъ онъ, предн чувствуя интересный споръ, Ч чтобы застраховать свою жизнь, убить другого Ч Ч.

Не знаю, что со мной случилось, но вдругъ я поднялъ руку и скан залъ: Послушайте, остановитесь... и той же рукой, но сжавъ кулакъ, ударилъ по столу, такъ что подпрыгнуло кольцо отъ салфетки, и закрин чалъ, не узнавая своего голоса: Остановитесь, остановитесь! Какъ вы смете, какое вы имете право? Оскорблене! Я не допущу! Какъ вы смете Ч о моей стран, о моемъ народ... Замолчать! Замолчать! Ч кричалъ я все громче. Ч Вы... Смть говорить мн, мн, въ лицо, что въ Германи... Замолчать!.. Впрочемъ вс молчали уже давно Ч съ тхъ поръ, какъ отъ удара моего кулака покатилось кольцо. Оно докатилось до конца стола, и тамъ его осторожно прихлопнулъ младшй сынъ ювелира. Тишина была исключительно хорошаго качества. Даже втеръ пересталъ, кажется, гудть. Докторъ, держа въ рукахъ {176} вилку и ножъ, замеръ;

на бу у него замерла муха. У меня заскочило что-то въ горл, я бросилъ на столъ салфетку и вышелъ, чувствуя, какъ вс лица автоматически повон рачиваются по мр моего прохожденя.

Въ холл я на ходу сгребъ со стола открытую газету, поднялся по стниц и, очутившись у себя въ номер, слъ на кровать. Я весь дрон жалъ, подступали рыданя, меня сотрясала ярость, рука была загажена томатовымъ соусомъ. Принимаясь за газету, я еще усплъ подумать:

наврное Ч совпадене, ничего не случилось, не станутъ французы 1 этимъ интересоваться, Ч но тутъ мелькнуло у меня въ глазахъ мое имя, прежнее мое имя...

Не помню въ точности, что я вычиталъ какъ разъ изъ той газеты Ч газетъ я съ тхъ поръ прочелъ немало, и он у меня нсколько спутались, Ч гд-то сейчасъ валяются здсь, но мн некогда разбирать. Помню, однако, что сразу понялъ дв вещи: знаютъ, кто убилъ, и не знаютъ, кто жертва. Сообщене исходило не отъ собственн наго корреспондента, а было просто короткой перепечаткой изъ берн линскихъ газетъ, и очень это подавалось небрежно и нагло, между полин тическимъ столкновенемъ и попугайной болзнью. Тонъ былъ неслыханный, Ч онъ настолько былъ непремлемъ и непозволителенъ по отношеню ко мн, что я даже подумалъ, не идетъ ли рчь объ однофан мильц, Ч такимъ тономъ пишутъ о какомъ-нибудь полуидот, вырзавшемъ цлую семью. Теперь я впрочемъ догадываюсь, что это была уловка международной полици, попытка меня напугать, сбить съ толку, но въ ту минуту я былъ вн себя, и какимъ-то пятнистымъ взглян домъ попадалъ то въ одно мсто столбца, то въ {177} другое, Ч когда вдругъ раздался сильный стукъ. Бросилъ газету подъ кровать и скан залъ: Войдите! Вошелъ докторъ. Онъ что-то дожевывалъ. Послун шайте, Ч сказалъ онъ, едва переступивъ порогъ, Ч тутъ какая-то ошибка, вы меня неврно поняли. Я бы очень хотлъ Ч Ч Вонъ, Ч заоралъ я, Ч моментально вонъ. Онъ измнился въ лиц и вышелъ, не затворивъ двери. Я вскочилъ и съ невроятнымъ грон хотомъ ее захлопнулъ. Вытащилъ изъ-подъ кровати газету, Ч но уже не могъ найти въ ней то, что читалъ только-что. Я ее просмотрлъ всю:

ничего! Неужели мн приснилось? Я сызнова началъ ее просматрин вать, Ч это было какъ въ кошмар, Ч теряется, и нельзя найти, и нтъ тхъ природныхъ законовъ, которые вносятъ нкоторую логику въ поиски, Ч а все безобразно и безсмысленно произвольно. Нтъ, ничего въ газет не было. Ни слова. Должно-быть я былъ страшно возбужденъ и безтолковъ, ибо только черезъ нсколько секундъ замтилъ, что газета старая, нмецкая, а не парижская, которую только-что держалъ.

Заглянувъ опять подъ кровать, я вытащилъ нужную и перечелъ плоское и даже пашквильное извсте. Мн вдругъ стало ясно, что именно больше всего поражало, оскорбительно поражало, меня: ни звука о сходств, Ч сходство не только не оцнивалось (ну, сказали бы, по крайней мр: да, Ч превосходное сходство, но все-таки по тмъ-то и тмъ-то примтамъ это не онъ), но вообще не упоминалось вовсе, Ч выходило такъ, что это человкъ совершенно другого вида, чмъ я, а между тмъ, не могъ же онъ вдь за одну ночь разложиться, Ч напрон тивъ, его физономя должна была стать {178} еще мраморне, сходство 1 еще рзче, Ч но если бы даже срокъ былъ большй, и смерть позабавин лась бы имъ, все равно стади его распада совпадали бы съ моими, Ч опрометью выражаюсь, чортъ, мн сейчасъ не до изящества. Въ этомъ игнорировани самаго цннаго и важнаго для меня было нчто умышн ленное и чрезвычайно подлое, Ч получалось такъ, что съ первой минуты вс будто бы отлично знали, что это не я, что никому въ голову не могло придти, что это мой трупъ, и въ самой ноншалантности излон женя было какъ бы подчеркиване моей оплошности, Ч оплошности, которую я конечно ни въ коемъ случа не могъ допустить, Ч а между тмъ, прикрывъ ротъ и отвернувъ рыло, молча, но содрагаясь и лопаясь отъ наслажденя, злорадствовали, мстительно измывались, мстительно, подло, непереносимо Ч Ч Тутъ опять постучались, я задохнувшись вскочилъ, вошли докторъ и жеранъ. Вотъ, Ч съ глубокой обидой сказалъ докторъ, обращаясь къ жерану и указывая на меня, Ч вотъ Ч этотъ господинъ не только на меня зря обидлся, но теперь оскорбляетъ меня, не желаетъ слушать и весьма грубъ. Пожалуйста, поговорите съ нимъ, я не привыкъ къ такимъ манерамъ.

Надо объясниться, Ч сказалъ жеранъ, глядя на меня исподлон бья. Ч Я увренъ, что вы сами Ч Ч Уходите! Ч закричалъ я, топая. Ч То, что вы длаете со мной...

Pages:     | 1 | 2 | 3 |    Книги, научные публикации