Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 |

Один из современников писал об этом: Главнейший противодеятель наших стремлений и наиболее чувствительный соперник русского солдата - природа Кавказа - была всецело на стороне горцев. То, что нам приходилось разрушать и преодолевать, для горцев служило защитой и прикрытием. В то самое время, как русский солдат девять десятых лет своей боевой службы на Кавказе и столько же сил и трудов затрачивал на разработку дорог, на постройку укрепленных пунктов, на рубку леса и проведение просек, горец или выжидал, сберегая свои силы, или воевал из-за оврага, из-за куста, из уцелевшего пока дерева, наконец, вершины этого дерева, воевал, пока ему хотелось или нравилось, мог отдыхать до тех пор, пока увидит за версту приближение войск, мог уходить далее, если усматривал, что сила велика и сопротивление бесполезно. Для дисциплинированных войск действующих массой это самый невыгодный вид войны. То снег сверху, то дождь и слякоть в долинах, то двадцатиградусный мороз на высоте, то жар и духота в оврагах и ущельях, по очереди менялось. Не столько погибло народу от сабель и пуль вражеских, сколько от холода и невзгод. Выбился человек из сил в походе - за ним ухаживать и заботиться некому. Ружье, сумку и пуговицы долой, и оставайся, как знаешь.

В отличие от нынешнего времени, в XVIII-XIX веках горы и долины Северного Кавказа были покрыты лесами, действия в которых требовали от солдат и офицеров хороших навыков одиночного боя, поскольку действия в сомкнутом строю здесь полностью исключались. Если мы возьмем описания сражений, европейских сражений XVIII - первой половины XIX века, то мы видим, что лесные массивы считались серьезным препятствием для наступающих войск.

Поле битвы было действительно полем в прямом смысле этого слова. Вся военная система европейских армий была приспособлена к действу именно на поле боя и нигде более. Русская армия нашла действенный ответ на действия чеченских партизан. Она стала планомерно вырубать леса. Впервые это было сделано по приказу Ермолова в 1819 году в ущелье Ханкала, недалеко от крепости Грозной. Войска и мобилизованные местные жители под прикрытием стрелковой цепи прокладывали просеку шириной около 400 метров, что позволяло частям, двигавшимся по ее середине, находиться вне досягаемости прицельных выстрелов из леса. Бой же на открытой местности давал неоспоримые преимущества русскому штыку. Массированная рубка леса в психологическом плане была близка и понятна русскому солдату, который видел в вековых деревьях своего врага. Чинара и спрятавшийся за нею горец составляли некое враждебное единство. Русская армия в меру сил старалась создать приемлемый для себя ландшафт, поскольку она была вполне европейской по организации войск и боевым приемам. Наиболее заметное воздействие оказали рубки леса на Чечню и Адыгею, где проводилось массовое сведение лесов. О рубке леса писали, как о боевых действиях. Лев Николаевич Толстой одно из своих произведений о войне с горцами посвятил именно этой операции. Имеется в виду рассказ Рубка леса, рассказ Юнкер. Сведение леса производило на горцев сильное впечатление. Появление огромных открытых пространств, колоссальные костры, постоянный стук топоров и падающих деревьев оказывал сильнейшее психологическое воздействие.

Другой проблемой, отчасти психологической, была проблема с водой.

Вероятно, привычка к службе в России, где проблема обеспечения водой не стоит как таковая, вела к тому, что нередко русские войска оказывались в сложном положении из-за недостатка воды. Так, например, в 1804 году полностью погиб отряд под командованием майора Монтрезора, который несколько дней отражал атаки превосходящих сил противника, но затем просто пал от зноя и жажды. В 1819 году защитники крепости Чирах в Закавказье едва не погибли, поскольку не позаботились о создании запасов воды. В 1827 году громадные потери отряда генерала Красовского, он потерял 24 офицера и 1130 солдат, во многом объясняются условиями армянского нагорья. Отсутствие воды за два дня превратили боеспособную часть в толпу измученных людей, едва способных применять оружие.

Весьма колоритные фигуры в среде противника, в среде тех, кто непосредственно вел боевые действия против русских войск, составляли дезертиры. Дело в том, что Кавказ был местом ссылки, сюда переводили массу проштрафившихся нижних чинов, отправляли пленных солдат бывшей польской армии, в результате чего в Кавказском корпусе было не мало людей озлобленных, ненавидевших власть и просто уголовных элементов. Из чувства мести или из страха наказания такие люди нередко бежали к горцам и воевали на их стороне.

Сюда следует причислить и тех, кто не выдержал тягот плена, принял ислам и обзавелся семьей. Некоторые из перебежчиков даже занимали командные посты.

Так, например, практически все артиллеристы у горцев в армии Шамиля были дезертиры, строителями были также дезертиры. Около села Ведено было целое отдельное селение беглых солдат, преимущественно мастеровых, которые изготовляли лафеты к артиллеристским орудиям, чинили эти орудия, изготавливали порох и так далее. По некоторым сведениям, даже особый отряд телохранителей у Шамиля состоял из русских дезертиров. В тех случаях, когда эти люди сражались на стороне противника, они не могли рассчитывать не только на пощаду, но даже на военный трибунал. Как правило, те дезертиры, которые были схвачены с оружием в руках, расстреливались на месте.

Главной же силой, с кем приходилось воевать на Кавказе, это были не регулярные войска, а по существу, вооруженный народ. Дело в том, что само общественное устройство горцев предполагало, что полноценной общественной единицей может быть только мужчина, способный носить оружие. Постоянные военные тревоги, участие в набегах, отражение таковых привело к поголовному вооружению населения. Причем вооружение и боевые навыки носили, как теперь говорят, профессиональный характер.

Война на Кавказе приняла затяжной характер потому, что политическое решение проблемы было крайне затруднено взаимным непониманием сторон. Вот что писал один из офицеров, хорошо знавших Кавказ: Горцы бояться покорности, потому что они не понимают, что такое в политическом смысле есть покорность одного народа другому. Они считают, что вместе с покорностью они все превратятся в военнопленных, каких они у себя имеют в горах, что завоеватель имеет над покорным народом право жизни и смерти подобно тому, как горец над своими военнопленными. Напрасно им указывают в пример мирные народы, живущие на плоскости, которые, покорившись нам, сохранили все свои права и не несут никаких обязанностей. Горец видит все это, но ничего не в состоянии искоренить у него понятия, что наше доброе обхождение с мирными временно, что едва только покорятся все горские народы, так мы не преминем наложить на них рекрутскую повинность или не выведем их в Россию. А рекрутства и вывода в Россию страшно боятся горцы. Покорные нам народы также бояться набора и переселения, и потому, тайно сочувствуя непокорным, желают им успеха, дабы продолжить свое настоящее положение и не нести никаких повинностей. Для горцев, раздробленных на маленькие независимые общины, их маленькая родина кажется большой, она независима и сильна, она воюет и заключает мир с такими же маленькими соседями, как и она. Горец гордится своей родиной, потому что в этом микроскопическом государстве он не последний человек, он играет более или менее важную роль как князь, старшина или наездник, или оратор.

Одной из сложнейших проблем войны на Кавказе было разделение горцев на мирных и немирных. С полной достоверностью это можно было определить только на поле боя, что не могло никак устраивать русское командование. Присягу на верность горцы воспринимали, как наилучший способ поскорее избавиться от надзора военных властей. Присягу они нарушали с большой легкостью отчасти потому, что обычай освобождал мусульманина от ответственности за обман неверных. Надо сказать, что и среди русских всех рангов бытовало такое же представление, хотя и не основанное на традиции, о том, что мусульманина и обмануть не грех. О том, насколько условна была граница между мирными и не мирными горцами, рассказывает следующая история. Чеченский лазутчик, доставлявший генералу Фрейдегу сведения о намерениях горцев, неожиданно рассмеялся, увидев одного из офицеров в палатке этого генерала. На вопрос последнего, в чем причина веселья, горец ответил, что незадолго до встречи он трижды в лесу стрелял в него, но не попал и вот, надо же, встретил в палатке как товарища по оружию.

Наиболее серьезные проблемы с мирными горцами возникли на равнине между Тереком и Сумжей, где еще в конце XVIII века поселились чеченцы, обещавшие содержать кордонную линию и охранять российские земли от набегов.

Вместо защитников, казаки обрели в новых соседях едва ли не самых злейших врагов. Мирные аулы служили притоном для разбойников всех кавказских племен.

В них укрывались партии перед тем, как сделать набег на линию. Здесь находили радушный прием все преступники. Нигде не было так много беглых русских солдат, как именно в этих надтеречных аулах. Приняв магометанство, многие из дезертиров женились, обзавелись хозяйством и при набегах были лучшими проводниками для чеченских партий.

Нежелание и неспособность российских военных начальников понимать образ мышления горцев, их обычаи и жизненный уклад затягивали туго узел конфликта. Например, одним из частых поводов для проведения карательных операций было предоставление пристанища. Так писалось в документах: За предоставление пристанища участникам набегов на русские села или укрепления. По обычаям же горцев отказ в крове скитальцу, путнику и тем более соплеменнику, не только покрывал позором хозяина, но становился казус белле, причиной войны. Русские власти же упорно требовали от горцев заведомо невыполнимого, а затем жестоко за это карали.

В течение многих лет русская армия вела на Кавказе войну с партизанами, поскольку довольно скоро горцы поняли, что в открытых столкновениях верх в большинстве случаев берут войска хорошо обученные, привыкшие сражаться в сплоченных рядах, не имеющие проблем со снабжением боеприпасами, организованные для ведения интенсивных боевых действий. И характерно, что в данных о потерях русских войск мы видим, что более половины потерь, это не разного рода дела, как тогда называли сражения, а большая часть убитых и раненых, и почти все пленные - это проходит по такой категории разновременные стычки с горцами, так писали.

Война на Кавказе вырабатывала совершенно особый тип солдат. Вот как писал о типе солдата один из офицеров-участников этой войны: Кавказский солдат, воспитанный в бою, делавший правильную оценку каждому движению, каждому шагу своего противника, не давался в обман, выработав в себе убеждение, что недоверчивость к мирному, осторожность с непокорным, лучшее средство избежать неожиданности и не платить за малейших промах собственной же головой. Наш солдат-партизан, сообразив характер Кавказской войны, усвоил себе манеру горца и часто поражал его добытым опытом, его же собственным оружием и в нравственном, и в буквальном отношении. Весь секрет наших малых потерь заключается в очень нехитрой и несложной вещи. Мы обязаны ими постоянной войне и тому навыку в бою, который в течение продолжительной службы приобретал солдат. Он не уклонялся и не прятался от пуль, но он чутьем знал, где пуля должна пролететь, и как она должна пролететь, и сам не отдавал себе в том отчета, никогда не рассуждая над этим, он изловчится очутиться у неприятеля на плечах или на завале таким образом, что сто пуль просвистят мимо него, а не одна не заденет. Для тактиков и для людей военных тут сказывается, прежде всего, бывалость воина, опытность его в боях с врагом, с которым ему приходится бороться, и непременно с одним и тем же врагом, одинаковые обстоятельства и условия все одной и той же долгой войны, тесный союз отдельных единиц данной части, в которой товарищ товарищу служит всегда наставником и пособником, наконец, находчивость, развитость солдат в военном деле и распорядительность офицеров.

Надо сказать, что войска российские на Кавказе четко делились на две категории. К первым относились так называемые Кавказские войска, это были солдаты и офицеры нескольких полков, которые постоянно и долго служили на Кавказе, именно эти войска: Обширонский, Куринский, Кабардинский, Тифлисский полк, именно эти полки воевали так, как надо. Они несли сравнительно небольшие потери и их действия отличались наибольшей эффективностью.

Громадные потери при совсем незначительном успехе имели войска, недавно пришедшие из России. Между прочим, они так друг друга и называли, допустим, Кавказские войска, Кавказские ветераны называли эти войска Российскими и относились к ним снисходительно, мягко скажем. О том, насколько настоящие Кавказские войска сроднились с войной, насколько война на Кавказе стала для них чем-то родным, если так можно сказать, говорит следующий эпизод. Однажды в базарный день в одном из сел недалеко от крепости Грозной возникла драка между чеченцами и солдатами Обширонского полка. На интригующий шум прибежали нижние чины Куринского полка и бросились на помощь горцам, объясняя впоследствии свое поведение так. Как же нам не защищать чеченцев, они наши братья, вот уже двадцать лет, как мы с ними деремся. И это не анекдот, это событие в различных вариантах описали многие современники, об этом есть официальный рапорт. Но это действительно так. То есть, чеченцы для тех солдат, которые там двадцать лет в Чечне воевали, стали уже врагами-друзьями, стали уже чем-то таким, без чего жить уже совершенно нельзя.

Теперь хотелось бы сказать несколько слов об участии национальных формирований в Кавказской войне. Участие местных жителей в боевых действиях на Кавказе на стороне русского правительства является одной из малоизученных тем в истории этого региона. Советская историография участие национальных формирований старательно обходила, так как оно не укладывалось в рамки схемы национально-освободительного движения. Внимание переключалось на участие народов Кавказа в Русско-турецких, Русско-персидских войнах.

Pages:     | 1 | 2 |    Книги по разным темам