2. Международные отношения в регионе Балтийского моря А.И. Филюшкин Война за Прибалтику как священная война в истории России и Европы Теологическое обоснование причин и результатов военных действий было характерно для эпохи Средневековья. Обычно авторы обращали внимание на подобную аргументацию воюющих сторон Ч представителей разных религий. С точки зрения культурнорелигиозной идентичности наиболее любопытна ситуация, когда воюющие стороны принадлежат к одной вере (пусть и к разным ее направлениям), и при этом каждая из них убеждена, что ведет священную войну против другой веры. Ливонская война (1558Ч 1583) в прибалтийском регионе относится как раз к конфликтам такого рода. Поэтому мы рассмотрим два дискурса священной Ливонской войны Ч европейский и русский, в развитии которых можно выделить две линии. Приверженцы первой оценивали данную войну как проявление латентных исторических тенденций собственно европейского развития, так как в Европе в это время бушевала Реформация Ч католики и протестанты активно обличали друг друга, и те и другие активно муссировали идею о том, что нашествием московитов Бог покарал европейцев.
Например, в Ливонской хронике протестанта Бальтазара Рюссова была обоснована мысль, что в падении Ливонии воплотился особый концепт миропорядка, утвержденного Богом:
Еблагочестивая и верная власть составляет один из величайших даров Божиих... Но если у какой страны или города нет этого дара, там ясно можно видеть и замечать неудачи и гнев Божий [1, с. 171Ч172]. Вначале у Ливонии был такой дар. Она служила великому делу, но потом Еявился большой недостаток в таких мудрых руководителях, какими были основатели ордена. От легкомыслия новые епископы затеяли междоусобицы, да еще привлекли к ним неверных русских и литовцев. И эти войны велись не из-за чего более, как из-за временных почестей, верховной власти и пышности. В них вмешались рыцари во главе с магистрами.
Увлеченные распрями ливонцы забыли о своей главной миссии Ч обращении в истинную веру местного крестьянства, которое, лишенное пастырей, пребывает во тьме язычества. Мало того, в некоторых монастырях священники бесстыдно на праздники предоставляли площадки для чуть ли не языческих игрищ, сопровождавшихся пьянством и гульбой. Такого пренебрежения обязанностями Бог уже не стерпел и просто был вынужден наказать орден.
Таким образом, по Рюссову, Перемена и разрушение древнего ливонского господства, дворянства и вообще всех городов и замков не есть дело московита, а дело всемогущего Бога, который принужден был употребить московита как бич против ЛивонииЕ и если бы всемогущий Бог по особенной милости не наказал Ливонию, то содомские грехи, описанные в 16-й главе у Иезекиля, казались бы в настоящее время слишком ничтожными по сравнению с ливонскими грехамиЕ.
ености, праздности, самонадеянности и разврату ливонцев Рюссов противопоставляет трудолюбие и прилежание московитов, которые, пока рыцари развлекались, запасались военными припасами, учились искусству воевать у германских и итальянских мастеров, чтобы потом обрушиться на беспечную Ливонию.
егкомыслие же ордена достигло таких пределов, что он торговал с Московией медью, оловом и другим военным сырьем, из которого было сделано оружие, направленное против орденского государства [1, с. 161Ч163, 165, 320, 326Ч327, 331].
Правда, стоит учесть верное замечание В. Урбана, который считает критику Рюссовым порядков в ордене тенденциозной, обусловленной тем, что он был протестант, ненавидящий рыцарей-католиков. Урбан пишет, что многие аморальные явления в ордене были и раньше, но Рюссов специально сконцентрировал весь негатив в части своего сочинения, предшествующей началу Ливонской войны. Следовательно, собранные им сведения призваны не объективно отражать действительность, а служат подтверждению авторского замысла хрониста, и поэтому не могут быть признаны объективными [2, р. 457].
Внутренние распри называл причиной нападения Московии и Даниил Принц, считая, что ливонцы сами показали Ивану IV свою слабость, во время этих распрей ему представился прекрасный повод к войне [3, с. 17]. Сходная идея звучит и у англичанина Горсея: Это (Ливония. Ч А.Ф.) самая прекрасная страна, текущая молоком и медом и всеми другими благами, ни в чем не нуждающаяся, там живут самые красивые женщины и самый приятный в общении народ, но они очень испорчены гордостью, роскошью, ленью и праздностью, за эти грехи Бог так покарал и разорил эту нацию, что большая часть ее была захвачена в плен и продана в рабство в Персию, Татарию, Турцию и отдаленную часть Индии [4, с. 69].
Эта мысль отражалась даже в дипломатической переписке с первых дней Ливонской войны. Так, датский король Христиан III в письме своему наместнику Христиану Мюнхгаузену в Ревель от 1 августа 1558 г. писал, что крайне обеспокоен успехами русских, взявших Нарву и Нейгауз, а особенно, последовавшими при этом злодеяниями московитов Еэто, несомненно, Божье наказание [5, с. 22, № 57; 6, с. 48Ч49, № 29].
Изначально конфликт с Московией в системе европейских ценностей был помещен в глобальный контекст. Борьба за земли немецкого ордена большинством авторов рассматривалась в аспекте противостояния Добра, воплощенного в истинно верующих западных христианах, и Мирового зла, которое олицетворялось в дьявольских силах, наползающих на Европу с Востока. Недаром рефрен очень многих европейских текстов, посвященных Ливонской войне, Ч рассуждения о необходимости чистоты веры, насланных Богом испытаниях и твердости в вере как средстве победить московитов.
В Истории Московской войны Тильман Бреденбах указывал на лотпадение от веры, прегрешения ливонцев, ставшие причиной войны. Взятие Иваном IV Полоцка в 1563 г. трактовалось как Господня кара за грехи и знак свыше о необходимости покаяния и исправления веры. Аналогичные мотивы звучали и в летучем листке 1578 г., озаглавленном Тиран-Московит. В других листках высказывалась надежда на возврат ливонцев после столь явной демонстрации Божьего гнева в лоно католической церкви, а Московия выступает лишь инструментом Господней кары [7, S. 50]. В рассказах о победах войск Ивана IV в Ливонии во время похода 1577 г. говорилось о том, что первейший долг христианина Ч это молиться за спасение душ бедных ливонцев, претерпевающих подобную Господню кару [8, S. 30, 35, 37, 48, 49, 238]. Я. Ульфельдт писал, что датчане должны благодарить Бога уже за то, что в их землях уцелела церковь, которой несчастные ливонцы лишены вследствие некогда совершенных грехов, и что многие ливонские женщины приходили с младенцами на руках к датскому посольству, прося крещения у находившегося там пастора, ибо в оккупированной Ливонии они были этого лишены [9, с. 292].
Победы в сражениях с московитами считались богоугодными.
Третий раздел (лкнига) сочинения Одеборна, в котором речь идет о поражениях русской армии в Ливонии, начинается с эпиграфа: Мне отмщение, и я воздам [10, с. 205]. По наблюдению А. Каппелера, особенно настойчиво подобный мотив начинает звучать после 1578Ч1579 гг., когда наметился явный перелом военных действий в пользу Речи Посполитой. Для нее начинает звучать девиз: Господин, вы справедливы, и наше дело правое [8, S. 51]. Как Божью кару, посланную на грешника и тирана, трактует поражение России в Ливонской войне П. Одеборн, причем царь был побит христианскими князьями, к коим автор относит прежде всего Стефана Батория [8, S. 79]. Как промежуточный признак проявления Божьего гнева некоторые авторы рассматривают и сожжение Москвы крымскими татарами в 1571 г. [11, c. 56]. Даже сами небеса против тиранаЕ Ч рассказывал Одеборн о повисшей в московском небе комете и о падении у слободы Наливки метеорита, Ч надгробный камень с непонятными буквами упал с неба. Иван Грозный велел его разбить Ч Еничтожный человечишко, который пытался идти против своей судьбы. Царь Иван вообще в описании немецкого пастора отличался особыми бессмысленными жестокостями, направленными на слом существующего порядка вещей. Одеборн также пишет о пророчествах неких мудрецов, что московита разобьет кто-то с берегов Дравы и Савы Ч явный намек на Батория. В летучем листке 1578 г. спасение Ливонии от московитов сравнивается с избавлением Израиля от фараона [8, S. 50].
С начала войны в Европе имели хождение летучие листки Ч настоящие военные сводки, содержавшие описание боевых действий, оценку военного потенциала московитов и возможностей для контрудара. В них говорилось о том, что оказание любой помощи Ливонии и противникам московитов Ч это христианский долг, причем московская и турецкая угрозы объявлялись одинаковыми. Для борьбы с ними авторы листков апеллировали к былому единству христианского мира против соседних неверных народов. При этом примечательно, что целый ряд текстов написан от имени пострадавших Ч бедных ливонских немцев, терпящих за Имя Иисусово и взывающих о помощи к единоверцам. Автор по имени Трагус (Tragus Bock), например, прибегает к литературным образам и говорит, что Ливония находится под тиранией скифского Циклопа [8, S. 31Ч32]. В сатирической песне, сочиненной в 1563 г. Гансом Газентутером, позиция Ганзейских городов, продолжающих наживаться на торговле с московитами, несмотря на гибель Ливонии, была сравнена с грехом Иуды [12, S. 165].
Говоря об объективности данных летучих листков, В. Урбан заметил, что в то время все европейские страны так или иначе сталкивались с ужасами войны. Любая армия ведет себя на территории противника одинаково бесчеловечно. Почему же столь обостренная реакция последовала именно на вторжение московитов в Ливонию Ученый связывает это с уже сложившейся к тому времени репутацией русских как варваров [2, p. 489], а варварам по определению положено быть злыми и жестокими. Добавим, что в этих листках чувствуется определенная провокационность: Ливония молила соседние страны о помощи, и для этого можно было и сгустить краски, представить бедствия несчастных жертв тирана Васильевича как нечто исключительное. Ливонский хронист Соломон Геннинг подчеркивал, что имманентная враждебность России христианству как раз и проявилась в нападении на Ливонию, прикрывшую собой христианский мир [13, S. 91].
Даже сама форма этих текстов задавала с первых строк определенное восприятие информации: они предварялись пространными заголовками, в которых описывалось главное событие и давалась его моральная оценка, порой сопровождаемая подходящей библейской цитатой или исторической аналогией. Однако, по справедливому замечанию Т. Отта, образ невинных трогательных жертв агрессии варваров-нехристей, иллюстрируемый параллелями из древней и библейской истории, для авторов летучих листков является всего лишь спектаклем, или объектом демонстрации, материалом, на основе которого можно морализировать на внутриевропейские темы, волновавшие германских мыслителей и без Ливонской войны: чистота веры, гуманизм, эсхатология, насилие, грех и т. д. [7, S. 48] Призывы о помощи бедным ливонцам, содержащиеся в листках, не предполагали да и не вызывали реальных действий по оказанию этой помощи.
Несмотря на сочувствие, германский мир использовал трагедию Ливонии для иллюстрирования собственных интеллектуальных и духовных исканий [7, S. 12, 23Ч24, 45].
В российском нарративе ХVI Ч ХVII вв. и европейцы, и мусульмане Ч неверные, только одни все же христиане, хоть и впавшие в латинскую (католики) и люторскую (протестанты) ересь, а другие вовсе магометане. Поэтому свет истинной веры нужно в равной степени нести и тем и другим. Возведение православных храмов в покоренной Казани и во взятой Нарве имело абсолютно одинаковый смысл Ч возведение града в истинное благочестие. Как показано С.Н. Богатыревым, трактовка московскими книжниками полоцкого похода в 1563 г. очень сходна с описанием казанских походов и Мамаева побоища Ч это та же священная война [14, p. 328Ч329]. Один из первых историков Ливонской войны Бреденбах писал, что на переговорах 1557 г. с послами дерптского епископа Иван IV упрекал католиков в отступлении от веры и впадении в протестантизм, чем ливонцы заслужили гнев Божий.
Примечательно, что в летописи после описания победной кампании 1558 г. помещена грамота Александрийского патриарха Иоакима (от 20 октября 1556 г.), который просит у русского царя милостыни, похваляя государя и содеянное им и утверждая на благочестие и на храбрость подвизая [15, т. 13, с. 307]. Иван IV назван продолжателем славных деяний своих предков Ч Ивана III и Василия III, а его деяния сравниваются с подвигами Константина Великого и Моисея.
В ответном послании Грозный объявил главной целью своего правления: Еи сохранено будет царство наше ото всякого зла, христианский же род повсюду да избавлен будет от томителства иноплемянных агарян, и возвысится род православных и на первобытное пространьствие и тишину да обратится.
Здесь примечателен локус первобытного пространьства Ч русский царь выдвигает лозунг восстановления территориальных владений православных государств, в котором трудно не увидеть намек на реанимацию Восточной Римской империи [15, т. 13, c. 309Ч311]. Среди синайских священнослужителей эти слова, несомненно, могли бы найти самый горячий отклик, хотя их вряд ли можно расценивать как призыв к политическому возрождению Византии. Речь идет о виртуальном всемирном православном царстве, рефлексии теории длящегося Рима Ч от II к III Риму.
И этот призыв звучит как раз в первые месяцы Ливонской войны.
Божественная легитимность и Господне покровительство русским действиям в Ливонии является главным принципом, по которому строил свое повествование о Ливонской войне русский летописец. Ливония расценивалась как страна, отступившая от христианства, а война трактовалась как спасение ливонцев от греха [16, с. 228].
Отдельная тема в историографии Ч Ливонская война как реализация царских амбиций Грозного, которые у него возникли после 1547 г., попытка буквально воплотить в жизнь доктрину Сказания о князьях владимирских, по которому Прибалтика по пожалованию от императора Августа принадлежала предку Рюриковичей Прусу. Наиболее развернуто эта мысль обоснована у Н. Ангерманна, в той или иной форме ее поддержали Е. Тиберг, А.Л. Хорошкевич, О. Дзярнович [17, S. 26; 18, S. 576; 19, S. 28Ч 34; 20, с. 41Ч44]. Р. Фретшнер трактует Ливонскую войну как борьбу православного царя за веру, за спасение своей души [21, S. 373Ч394].
Pages: | 1 | ... | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | ... | 33 | Книги по разным темам