Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | Вместо заключения.

Эстетика природы как философская проблема Эстетика природы, развертывая собственные категориальные смыслы, выполняет универсальную философскую задачу по осмыслению места и предназначения человека в мире, поиску трансценденталий, которые указывают на некое предельное основание, опираясь на которое можно переписать заново весь эстетический "текст" мироотношения, прояснить эстетические регионы сущего. Стремясь "поладить" фундаментальные отношения бытия, она подвергает проблематизации и радикализации, рефлексивно схватывает опыт различения онтического и онтологического, различения, которое нельзя установить априори и для красоты мира. В ее задачи входит также выявление уникальности видения мира в искусстве.

Современное рассмотрение эстетического, которое в своей философской истине должно стать вселенским, тесно смыкается с феноменологией, экзистенциализмом, психоанализом, с накопленным в ХХ веке метафизическим знанием Востока, а также с эволюционной эпистемологией, изучением этики жизни, искусствоведческими исследованиями. При таком рассмотрении важное значение имеет теоретическая рефлексия в естествознании, весь его духовный горизонт, ибо, как писал В.И.Вернадский, "для ученого ясно, что нельзя объять необъятное, словами и понятиями выразить природу, реальность, нас окружающую и нас самих. Можно лишь необъятное ярко ощущать, если его переживать в научной работе над конкретными фактами... Активно входя в природу в отдельных эмпирических в нее углублениях, ученый этим действием переживает реальность мира так полно и так глубоко, как человек не может это делать в других формах своего сознания" (1).

Для истолкования эстетического своеобразия русской природы существенны духовный опыт отечественного искусства, глубинные интуиции нашей религиозной философии, православные практики духовного созерцания и старания, сложившиеся в традицию русской святости. В ней устанавливаются тонкие соотношения между красотой русской земли и красотой дома Господня. Русский пейзаж привлекает к себе какой-то всем понятной, но необъясни мой метафизической красотой. Как писал Ф.А.Степун, "по сравнению с красотой Западной Европы эстетическое содержание среднерусского пейзажа вообще, конечно, не красота. Ничто не останавливает взора, не приковывает, не насыщает, не ослепляет его. Красота русской природы невидимая красота: она вся в чувстве легко и неустанно размыкающихся и расступающихся горизонтов. Она не столько красота на горизонте, сколько красота за горизонтом" (2). В полной мере выявить этот метафизический смысл невозможно без обращения к результатам этнологических исследований, позволяющих выяснить, к примеру, почему, как утверждал М.Салтыков-Щедрин, русская природа объясняет русского человека.

Такой аспект рассмотрения эстетического далеко не совпадает с тем, что сегодня нередко именуют экологической или энвайроментальной эстетикой, хотя нельзя отрицать возможность и перспективность сближения эстетики и экологии в будущем, возможность, реализация которой будет зависеть от того, насколько по-философски фундаментально будут прорабатываться проблемы экологии современным сознанием.

Эстетика природы - философски весьма сложное и многомерное образование, разноструктурность которого обусловливается тем, в пределах какого типа рациональности - классического или неклассического - она движется.

Как смысло-временная целостность, эстетика природы исторически сложилась в мыслительную традицию, имеющую многообразные исторические источники и формы. Она уходит своими корнями в синкретизм первобытного мироотношения, оформляется идеей гармонии мира и человека, складывающейся в восточной и западной культуре древности, получает философское обоснование в системах Д.Дидро, И.Канта, Фр.Шеллинга, Вл.Соловьева, Р.Тагора, Г.Торо. Глубинный смысл эстетики природы раскрывается в искусстве - важнейшем инструменте духовного видения мира.

Современные структуры эстетики природы выявляются внутри неклассического типа рациональности, период формирования которого в общем совпадает с эпохой углубления кризиса оснований экологической деятельности человечества. Ее важнейшие черты - заметное снижение потенциальных возможностей "земного мира как пристанища человеческого рода" (И.Кант), деградация фунда ментальных структур человеческого мироотношения, зарождение новых онтологий сознания, безучастного к сущему. Результатом этих изменений являются все более сгущающиеся над природой сумерки - те сумерки природы, в которых никакая эстетика ее невозможна. Поэтому столь важно сконструировать интеллектуальные средства, позволяющие дать современный ответ на призыв Паскаля:

"Пусть пришедший в себя человек посмотрит, что представляет он в сравнении со всем бытием, пусть представит себя как бы заблудившимся в этом далеком уголке природы и пусть по этой келье - я разумею Вселенную нашу - он научится ценить землю, царства, города и самого себя, в своем истинном значении" (3).

Страдания "мировой души", переносимые ею из-за неадекватного осуществления земных и космических актов человечества, как раз и есть свидетельство некоего надлома в человеческой природе, утраты чего-то невосполнимого, сокровенного из духовного опыта бытия человека в мире, свидетельство каких-то глубинных потрясений и сдвигов в самой структуре человеческого деяния в нем.

"Файл" человеческого бытия все более загружается текстами утилитарного фундаментализма, подтверждающего фламандскую пословицу: "мир - это воз сена, и каждый старается урвать с него сколько может". Из современного онтологического переживания исчезает духовное усилие и созерцание, движение души и сердечность по отношению к тому, что, как сказано в "Коране", пребывает "в груди миров". В этом переживании все труднее обнаружить упоительность, пиетет перед природой, сознание очарованного и изумленного миром странника; весьма осложнен поиск той открытости миру, о которой столь поэтично говорит Р.М.Рильке:

"Жизненная сила анемона, Мускул, раскрывающий цветок, Чтоб излился в лоно с небосклона Многозвучный утренний восток, Тихой расцветающей звездою Пьет лучи в бесчисленных мирах, Так земною счастлив полнотою, что закатный расставанья взмах Не закроет чашечек смятенных, Не замкнет листочки в укоризне - О начало тысячи вселенных! Мы сильней, мы знаем о свободе, Но в какой из тысяч долгих жизней Сможем так открыться мы природе" (пер.Б.Скуратова) Современное сознание как бы предает забвению то удивление миру, которое, согласно Э.Финку, составляет смысл феноменологической редукции. Соотнося мир и сознание, фиксируя точки их поляризации, сама она конституировалась структурами трансцендентального опыта.

В феноменологическом эпохе профили сущего даны так, чтобы его можно было локализовать в той мере, в какой оно поддается смыслообразованию, интерпретации, расшифровке человеком. И здесь сам опыт относительно мира может быть истолкован в терминах иного опыта, скажем, опыта первой встречи с театральным представлением, который воспроизводит Э.Ионеско: "Меня захватил не сюжет, а движение, целое множество людей, движущийся мир. Происходящее между персонажами меня не интересовало, меня поразило присутствие (la presence) всего, явление всей вселенной, которая словно в уменьшенном виде развернулась перед моими глазами. Снова я осознал, что что-то свершается, что не зря тут люди, что я - вот он, что на все смотрю... Я сохранил способность изумляться, благодаря которой я могу выйти иногда из водоворота вещей и вернуться в свое настоящее место, внимательной неподвижности. Уже не я, а мир, творения страшно и величественно движутся, ошеломляя меня: это повествование, эпопея, спектакль. Стоит приступить к нему с объяснениями, как мы перестаем что-либо понимать... Не понимать изумляться - вот что ближе к постижению непостижимого" (4). В этом фрагменте как раз и производится редукция натуральных значений, смена "естественной установки", обращение к тем локализациям, в границах которых и может состояться изумление миру как событие в жизни духа.

Экоморфная волна современного сознания движется в направлении поиска таких сценариев вхождения человека в природу, которые уклонялись бы от состояний экологической бифуркации. Можно предположить, что авторство сценария ноосферной деятельности - за человеком как предельным завершением мира, осознающим, что "все мириады вещей кончаются во мне" (Мэн-цзы), выполняющим свое сознание на острие этой завершенности, универсальной, космической значимости. Но эта универсализация легко может обернуться гордыней антропоцентризма, мертвящей унификацией, превратиться в сциентистскую картину мира, если не будет наполнена смысловыми пропорциями бытия эстетического субъекта, который способен менять "свою душу на мировую" (М.Пруст) и для которого гармония с миром есть сущностный способ собственного бытия. Он фиксирует ту истину, что "поэтически живет человек на этой земле" (Гельдерлин). Для личности художественное переживание мира не менее фендаментально, чем переживание его внутри иных регионов духа.

Оно обладает собственным законодательством. Художественный способ вхождения в контакт с изумительной красотой мира подчинен тому, что М.Пруст называл неисповедимыми, таинственными законами; как писал он в книге "Против Сент-Бева", поэт "стоит себе перед какимнибудь деревом, пытаясь отгородиться от городского шума и вновь испытать ощущение, уже известное раз, когда это дерево, одиноко растущее в общественном саду, возникло перед ним все в белых цветах, словно наряженное оттепелью, усыпавшей бесчисленными белыми комочками концы ветвей. Он смотрит на дерево, но притягивает его нечто иное: ему никак не удается уловить прежнее ощущение, а когда вдруг оно появляется - углубить и развить его... Чтобы человек битый час проторчал перед деревом, разглядывая, как с приходом весны бессознательная, но неумолимая архитектурная мысль, им которой - вишневое дерево, в определенном порядке расположила многочисленные белые шарики, такие затейливые, источающие вдоль темного разветвленного ствола такой тонкий аромат, - это воистину удивительно! Поэт всматривается одновременно и в себя, и в вишневое дерево и порой вынужден выжидать, пока не пройдет нечто, заслоняющее в нем то, что он видит... Поэт, с ликованием постигающий красоту любого предмета и явления, как только он ощутил ее согласно неисповедимым законам, носимым в себе, и готовящийся показать нам ее на кончике этих таинственных законов - макушке или основании, - держась за которые, то есть описывая их заодно с самими законами, можно добраться до самой их сути, поэт испытывает красоту вещного мира, с ликованием делясь ею с другими". Поэтика восприятия природы с ее неисповедимыми законами есть акт самораскрытия духа, она устремлена к глубинным выражениям человече ской субъективности, к состояниям творческой рефлексии, уходит своими корнями не только в рациональные, чувственные, но и иррациональные пласты человеческого бытия. Эстетическая онтология мира, как она конструируется искусством, открывает его первозданность, волнующую свежесть и величие, чтобы "мир, светя, был самым близким из всего близкого, той близостью, которая, приближая истину бытия к человеческому существу, вверяет человека со-бытию" (5). Художественный сценарий вхождения человека в мир создается актом внутреннего просветления, пробуждения к вселенской истине, благоговения, нравственного очищения души. Как сказано у Гете:

"Умойся в утренней заре, как в море, Очнись, вот этот мир, войди в него".

Все это говорит о чрезвычайной сложности эстетики природы, ее "завязанности" на проблеме сознания и бессознательного, жизненного мира человека, духовного рождения личности. Эстетическая структура того, что А.Чижевский называл миросознанием, во многом не раскрыта. Еще предстоит построить онтологию эстетического видения мира, воспроизвести историческое богатство эстетического опыта, связанного с природой, - богатство, значительная часть которого нам еще неведома. Это относится, прежде всего, к русской культуре. Достаточно вспомнить А.Болотова, рукописное наследие которого оставило яркие образы эстетического сознания, отразившие дивную, хотя и неброскую красоту русской природы. Он стремился выявить эстетическую меру разнородных явлений ее - первых весенних прогалин, яхонтового неба, осенних лесов и дубрав, эстетическую драгоценность каждого мига в жизни природы, будь то красные дни лета или пора февральской лазури. "О натура! как приятна ты в то время года, когда начинаешь обновляться, и когда бурая поверхность пажитей и лугов впервые воспринимает на себя зеленый колер. Какою сладостью наполняется душа моя при обозрении тебя... Все начинает оживать, все получает новые виды, новые красоты и прелести многоразличные! - Куда ни простру взоры, везде встречаются они с ними: везде уже утешает их собою и каждый, досягая через них до самих недр души моей, колеблет оную" (6). Прекрасное устройство естества дает незабвенные уроки "увеселения натурою", их нужно проходить с детства. Это увеселение пленяет душу, от соприкосновения с восхититель ной природой она ощущает нечто особливое в себе, повергается в состояние благоговения перед творцом мира.

Pages:     | 1 | 2 | 3 |    Книги по разным темам