Книги по разным темам Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |

Между любым данным местом, в котором живут данные лица, и некоторым другим данным местом, расположенным от первого в противоположном или любом возможном направлении, имеется много стран. И в каждой из этих стран имеются многочисленные районы. И в каждом районе имеется столько-то и столько-то коллективов. И в каждом коллективе может быть свыше сотни или тысячи лиц. И каждое лицо, которое встречается с другим, предъявляет требования к другому.

Имеются ситуации для одного, имеются ситуации и для двух, имеются ситуации и для более чем двух. Имеются ситу­ации для всех. Когда ситуация такова, что ее проблема от­носится к одному, тогда она может быть разрешена только одним, заинтересованным только самим собой. Но когда ситуация так построена, что ее проблема относится ке к одному, а к двум, тогда она может быть решена только двумя, заинтересованными двумя, через них и между ними одними. Но когда ситуация так построена, что ее проблема относится не к двум, но к более чем двум, тогда она может быть разрешена только большим количеством лиц, чем двое заинтересованных лиц, через них и между ними одними. Но когда ситуация так построена, что ее проблемы относят­ся ко всем, тогда она может быть разрешена только всеми, всеми заинтересованными, через них и между ними.

Имеются многочисленные коллективные поселения. И каждое поселение состоит из ряда улиц. И каждая улица имеет ряд домов. И каждый дом имеет ряд квартир. И в каж­дой квартире живет ряд лиц. Таким образом, имеются бес­численные миллионы лиц, от которых зависит наша ситуа­ция и ситуация которых зависит от нас. Таким образом, имеются бесчисленные миллионы лиц, которые образуют узел, который душит нас1

1

.

Эта цитата взята из речи, которая, подобно всем диало­гам и речам, к которым она относится, является строго конкретноситуационной; это означает не просто тео­ретизирование вообще, а то, чем являются межличные и межчеловеческие отношения, как это делается в социоло­гическом трактате; она актуализирована и произносится теперь и здесь, в конкретном окружении, требующем имен­но данной речи, данной аудитории и данного актера и имен­но этой формы произнесения роли, жестов и выражений. Вне этого окружения ее locus nascendi и первичной ситуа­ции она теряет свое аксиопрагматическое значение, или, как мы, социометристы, говорим сегодня, свою адекватную мотивировку. Вырванная из речи, записанная, перенесен­ная и цитированная в этой статье 26 лет спустя, она сводит­ся здесь к эстетически интеллектуальной ссылке. Говоря ситуационно, вся религиозная, философская и социологи­ческая литература имеет такой вторичный характер. С этой точки зрения Новый завет является сообщением ситуации высокого порядка; отделенный от них и доступный гряду­щим поколениям, он является просто религиозным консервом. Гораздо более низкая и посредственная ситуация, переживаемая здесь и теперь, качественно гораздо выше, чем высокая новозаветная ситуация. Межличная теория и ситуационный императив, следовательно, развивались бок о бок. Locus nascendi стимулировал также появление нового значения для моментов. Момент теперь связан и является частью в ситуации. Это уже больше не часть времени, подобно постоянно исчезающему настоящему, связанному с прошлым и будущим, концом прошлых эпизодов и нача­лом будущих эпизодов, подверженному действию причины и следствия, психологическому и социальному детерминиз­му. Момент действует в совершенно другом измерении, чем континуум прошедшего — настоящего — будущего; это— тангенс, не идентичный ему.

Простое описание того, чем является момент в ситуацион­ном контексте, дано в моей Речи о моменте (лRede uber den Augenblick), изданной Густавом Кипенгейером в 1922 году в Потсдаме (стр. 27—29). Эта речь не имеет прош­лого, не повторяется, у нее нет будущего, это не наследие и не конечный продукт. Она полностью законченна сама по себе. Чувство должно быть связано с объектом чувства. Мысль должна быть связана с объектом мысли. Восприя­тие должно быть связано с объектом восприятия. Осязание должно быть связано с осязаемым объектом. Речь — объект нашего мышления. Эта речь — объект наших мыслей. Эта речь — объект нашего восприятия. Эта речь — объект нашего осязания. Отсюда все чувства, которые связаны с ней, с нашим объектом, не возникли ли они все здесь и те­перь Все мысли, которые принадлежат ей, нашему объек­ту, не возникли ли они здесь и теперь Все восприятия, которые связаны с ней, нашим объектом, не возникли ли они здесь и теперь Все осязания, которые связаны с нашим объектом, не возникли ли они здесь и теперь Или, если у нас есть какие-то чувства, которые связаны с объектом, не имели ли мы их уже вне объекта независимо от него; чув­ства, которые возникли стечением времени вне его и исчез­ли также вне его. Или если у нас есть мысли, которые свя­заны с объектом, имелись ли они у нас вне его, не связанные с ним, которые возникли с течением времени вне его и так же исчезли вне его Были ли у нас какие-либо образы, связанные с объектом, были ли они вне его, не связанные с ним, возникшие с течением времени вне его и исчезнувшие вне его Или у нас были какие-то осязания, относящиеся к объекту вне его, не связанные с ним, которые возникли с течением времени вне его и исчезли вне его У нас их не было. Чувства к нему, мысли о нем, восприятие его, осяза­ние его, которые должны возникать и исчезать только здесь и теперь, возникали и исчезали только здесь и теперь.

Что же должен я, следовательно, создатель этой речи, сказать в отношении ее Это не речь, приготовленная за­ранее, до ситуации. У нее была причина для возникновения, иона совершенно законченна. Она не возникла, для того чтобы заполнить вынужденную паузу или молчание, она не вытес­нила другую речь, которая, может быть, была бы более подходящей. Она единственна, незаменима, не может быть улучшена. Все слова в ней на месте, все выражения в ней на месте, все мысли на месте. У нее правильное начало, пра­вильный конец. Одно предложение вытекает из другого, одно слово вытекает из другого, одна мысль вытекает из другой в логической последовательности. Она адекватна. Следовательно, ее можно рассматривать как возникшую в соответствующих обстоятельствах. Таково было мое начало. Когда бы я ни обращался от этико-философских к научным целям, я мог черпать из моего старого багажа. Как видно из вышеприведенных цитат, они не поддерживают ту или иную сторону, они легко применимы универсально, и, за исключением способа произнесения, они могли бы стать по­зицией для активного социального исследователя или со-циометриста сегодняшнего дня. С этим идейным наследием и инструментами я приступил к разработке социометрии.

РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ СОЦИОМЕТРИЕЙ И ПСИХОЛОГИЕЙ1

2

Я согласен с точкой зрения Гурвича, что асоциальные группы являются sui generis реальностью, не сводимой к элементам, из которых они состоят. Это полностью со­гласуется с сущностью моих работ.

Отношение социометрии к другим социальным наукам, в частности к психологии, было изложено мной в передо­вой статье Отношение социометрии к другим социальным наукам (лSociometry, Sociometry in Relation to other Social Sciences vol. II, No. 1, p. 206—220, 1937):

Реакции, получаемые во время социометрическон про­цедуры от каждого индивидуума, как бы спонтанны и су­щественны они ни казались, являются только материалом, а не социометрическими фактами самими по себе... По­скольку мы в качестве вспомогательных ego получаем от каждого индивидуума требуемые реакции и материалы, мы склонны из-за нашей близости к индивидууму рас­сматривать теле как исходящее от него по направлению к другим индивидуумам и предметам. Это, конечно, пра­вильно на индивидуально-психологическом уровне, во время приготовительной фазы социометрического исследования. Но как только мы переносим эти реакции на социометрический уровень и изучаем их не отдельно, а в их взаимосвязях, важ­ные методологические причины подсказывают нам, что сле­дует представлять это исходящее чувство, теле, как меж­личную, или, говоря более точно и в более широком смысле, л.как социометрическую структуру.

Я никогда не отступал от этой позиции.

РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ СОЦИОМЕТРИЕЙ И СОЦИОЛОГИЕЙ

Я согласен с точкой зрения Гурвича, что социометрическая концепция реальности должна отдавать предпочте­ние коллективным явлениям в человеческих отношениях, а не сосредоточиваться на л.межумственной психологии.

В подтверждение значения утверждения Гурвича о раз­рыве между коллективной и межумственной психологией существенно отметить, что межличная теория была быстро я хорошо усвоена психиатрами. С 1929 года, когда я встре­тил покойного ныне доктора Уильяма А. Уайта, давниш­него друга и распространителя моих идей, межличная тео­рия начала пролагать себе путь. Покойный доктор Гарри Стэк Салливен, хотя и признавший теорию только частично и частично ее исказивший, пытался сделать ее приемлемой для умирающей психоаналитической идеологии, остро нуждающейся в средстве спасения1

3

.

1 Верность психоаналитической теории помешала Салливену при­нять мои идеи полностью, хотя за последние годы в его работах можно видеть постепенный отход от официального психоанализа к групповой теории.

Психиатры приняли межличную теорию, которая за по­следние 20 лет изменила общий тон учебников по психиат­рии, но они сопротивлялись социометрии и групповой пси­хотерапии, по-видимому, боясь быть вовлеченными в кол­лективные явления, к которым они не знали, как подойти, в то время как социальные психологи и социологи при­ветствовали социометрию и способствовали ее развитию. К 1941 году под влиянием второй мировой войны началось общее признание групповой психотерапии, но в литературе можно наблюдать резкое деление между групповой психо­терапией, концентрирующейся на индивидууме, и психо­терапией, концентрирующейся на группе. Работники с психиатрическим уклоном были склонны лечить линдивиду­умов внутри группы, работники с социологическим уклоном пытались лечить группу как целое. Можно заметить то же самое явление в отношении методов действия: психиат­ры выказывают предпочтение психодраме, социологи — социодраме. Некоторые непоследовательности моего из­ложения, особенно в определении терминов, явно вызваны необходимостью вести войну убеждением по крайней мере на двух фронтах: психологии и социологии. Как бы глубоко и идеологически детерминирована ни была эта пропасть, вряд ли можно обвинять нас, социометристов, в том, что мы не пытались перебросить через нее мост. Но и другие социологи, подобно Гурвичу, признавали существование этой пропасти, но у них не было возможностей для построе­ния моста. И в этом именно заключается один из основных вкладов в социометрию. Изучения непосредственных меж­личных отношений между мной и вами, вами и мной недо­статочно для требований социологии. Для исследования социальной группы нужна процедура, способная выйти за пределы непосредственной ситуации. Как мы теперь ясно видим, оглядываясь назад, именно благодаря изобретению социограммы была создана межличная теория. Предшествен­ником социограммы была моя диаграмма взаимодействия и положения (см. Das Stegreif theater, стр. 87—95, диа­грамм), которая, по-видимому, была первым сознательно созданным инструментом для отображения исследования и измерения социальных структур как целых. Следовательно, можно рассматривать 1923 год как время научного дебюта социометрии.

Отношение социометрии к социологии много раз разъяс­нялось мной, особенно в первом томе первого номера Социометрии за 1937 год. Я никогда не менял своей точки зрения. Пока я главным образом занимался созданием основ, которые позволили нам систематически и точно изучать коллективные явления в человеческих отношениях, я не удовлетворялся сложными размышлениями и изощрен­ными мечтами относительно идеи коллективности, как бы благородны они ни были, представлениями о юридических, социальных или культурных институтах, хотя знал, что очутился бы в хорошей компании многих выдающихся со­циологов. Я решил как можно меньше играть идеями, но вос­пользоваться моим воображением для изобретения социоэкспериментальных процедур, соответствующих задаче, и посмотреть, что произойдет при их применении. Мое иконо­борческое и пренебрежительное отношение к заслуженным и незыблемым социальным концепциям, подобно государ­ству, религии, семье, закону, было вызвано моим сознатель­ным отказом подчиниться академической традиции, а также моим ранним интересом к аксиологическим попыткам тако­го рода, попыткам найти новый и более обещающий экспе­риментальный подход в социологии, с надеждой, что с течением времени социометрическое исследование оправ­дает мое стратегическое выжидание и прольет некоторый свет на то, чем действительно являются группа, класс, мас­сы, закон, религия и государство. Не может быть сомнения, что логическое и последовательное изложение важно для любой уравновешенной научной системы, но в эксперимен­тальной и действенной науке, подобной социометрии, имеет­ся логическая последовательность в самих действиях, ко­торая может объяснить спорные проблемы. Например, когда одно определение концепции в одном месте противо­речит ее определению в другом месте. То, что мы дейст­вительно делаем во время социометрических операций, социометрического теста или социодрамы, определяет и иллюстрирует наши термины и концепции. Это до извест­ной степени компенсирует некоторые непоследовательности или по крайней мере исправляет представления, получен­ные из плохо сформулированных определений.

Pages:     | 1 | 2 | 3 | 4 |    Книги по разным темам